привели к тому, что незадолго до поступления в университет я хотел изучать юриспруденцию и передумал только в последний момент. Врач не имел шанса стать министром. Возвращаюсь к своему сновидению: только теперь я начинаю понимать, что оно перенесло меня из мрачного настоящего в полное надежд время буржуазного министерства и полностью удовлетворило мои юношеские амбиции. Так плохо обойдясь со своими уважаемыми учеными коллегами просто потому, что они евреи – как если бы один был простаком, а другой преступником, – я действовал, словно был министром, ставил себя на его место. Как же я отомстил его превосходительству! Он отказывает в утверждении меня professor extraordinarius, а я занимаю в сновидении его место»[7].
Интерпретация этого сновидения – прекрасная иллюстрация тенденции Фрейда рассматривать иррациональные влечения, например амбициозность, как несовместимые со взрослой личностью, а потому представляющие собой сохранившуюся во взрослом часть ребенка. Сновидение ясно показывает амбиции, которые Фрейд питал в то время, когда увидел этот сон, однако Фрейд категорически отрицает такую возможность. На самом деле он дает хороший пример процесса рационализации, который был им так блестяще описан. Его рассуждения таковы: «Если бы действительно я так страстно желал, чтобы ко мне обращались в соответствии с новым званием [этим выражением Фрейд стремится минимизировать истинную цель, а именно престиж, сопряженный со званием «профессор»], то это говорило бы о патологической амбициозности». Такой амбицозности, говорит Фрейд, как ему кажется, он не питает. Однако даже если другие сочли бы, что она ему свойственна, ее объектом, утверждает Фрейд, не могло бы быть звание полного профессора. Поэтому Фрейд вынужден заключить, что амбиции принадлежат к его детским желаниям, а не свойственны его современной взрослой личности. Хотя, конечно, верно то, что такие влечения, как амбиции, развиваются в характере ребенка и уходят корнями в раннюю часть жизни, и не следует считать, что они представляют собой что-то отдельное от личности взрослого человека. Говоря о нормальном индивиде, таком как он сам, Фрейд чувствует необходимость указать на четкое различие между ребенком в себе и им самим. В значительной степени благодаря влиянию Фрейда эта четкая граница не ощущается сегодня. Находит широкое признание тот факт, что даже нормальный человек может быть мотивирован всевозможными иррациональными желаниями и что они – его влечения, даже если они произрастают из раннего детства.
До сих пор мы показывали один из аспектов фрейдовской теории сновидений. Сны понимаются как призрачное исполнение иррациональных желаний, в особенности сексуальных, начинающих свое существование в раннем детстве и не полностью трансформировавшихся в формирование реакции или сублимацию. Эти желания представляются исполнившимися, когда наш сознательный контроль ослаблен, как, например, во сне. Однако если бы мы позволили себе осуществить эти иррациональные желания во сне, сны не были бы такими загадочными и смущающими. Нам редко снится, что мы совершаем убийство или кровосмешение, а если даже такое и случается, мы не получаем удовольствия от исполнения этих желаний во сне. Для объяснения этого феномена Фрейд предполагает, что в нашей жизни во время сна наш моральный цензор тоже наполовину спит. Таким образом, мыслям и фантазиям позволяется войти в наше сонное сознание, которое в противном случае было бы полностью для них закрыто. Однако цензор спит только наполовину; он в достаточной мере бодрствует, чтобы сделать невозможным ясное и бесспорное проявление запретных мыслей. Если функция сновидений – оберегать сон, то иррациональные желания, возникающие во сне, должны быть в достаточной мере завуалированы, чтобы обмануть цензора. Как и невротические симптомы, они – компромисс между подавленными силами Ид и подавляющей силой цензора-Супер-Эго. Иногда случается, что этот механизм искажения должным образом не срабатывает и наш сон становится слишком ясным, чтобы его пропустил цензор, – и мы просыпаемся. Соответственно заключение Фрейда таково: главная характеристика языка сна – процесс маскировки и искажения иррациональных желаний, позволяющий нам спать не просыпаясь. Эта идея важна для фрейдовской концепции символизма. Он полагает, что главная функция символа – замаскировать и исказить лежащее в основе желание. Символический язык понимается как секретный код, а толкование сновидений – как его расшифровка.
Заключение как об иррациональной инфантильной природе содержания снов, так и об искажающей функции работы сновидения вела к гораздо более узкой концепции языка сновидений, чем та, которую я предложил при обсуждении символического языка. Для Фрейда символический язык – это не язык, который может выразить особым образом любые чувства и мысли, а тот, который выражает только определенные примитивные инстинктивные желания. Огромное большинство символов имеют сексуальную природу. Мужской член символизируется палками, деревьями, зонтами, ножами, карандашами, молотками, аэропланами и многими другими предметами, которые представляют его благодаря или форме, или функции. Женский половой орган аналогичным образом представляется пещерами, бутылками, коробками, дверями, шкатулками с драгоценностями, садами, цветами и т. д. Сексуальное удовольствие изображается такими действиями, как танец, верховая езда, восхождение в горы, полет. Выпадение волос или зубов – символическое представление кастрации. Помимо сексуальных элементов, символы олицетворяют основополагающий опыт младенца. Отец и мать изображаются как король и королева или император и императрица, дети – как маленькие зверюшки, смерть – как путешествие.
В своем толковании сновидений Фрейд, впрочем, чаще пользуется случайными символами, чем универсальными. Он утверждает, что для интерпретации сна мы должны разделить его на несколько частей и таким образом избавиться от полулогической последовательности. После этого выясняются ассоциации, возникающие в связи с каждым элементом сновидения, и те части, которые приснились, заменяются мыслями, приходящими в процессе свободной ассоциации; объединив их, мы получаем новый текст, обладающий внутренней связностью и логикой, раскрывающими истинное значение сновидения.
Это истинное содержание, выражающее наши скрытые желания, Фрейд называет «скрытым сновидением». Та искаженная версия сна, которую мы помним, есть «явное сновидение», а процесс искажения и маскировки – «работа сновидения». Основным механизмом, благодаря которому работа сновидения переводит скрытый (латентный) сон в явный (манифестный), являются сгущение (конденсация), смещение и вторичная обработка. Под сгущением Фрейд понимает тот факт, что явное сновидение гораздо короче скрытого. Часть элементов скрытого сновидения исключается, фрагменты разных элементов объединяются в один новый элемент явного сновидения. Если человеку снится, например, авторитарный мужчина, которого он боится, в явном сновидении он может увидеть мужчину с волосами как у его отца, с лицом, похожим на лицо строгого школьного учителя, и одетого как его начальник. Или если человеку снится ситуация, в которой он чувствует себя печальным и несчастным, он может увидеть во сне дом с крышей, похожей на крышу того дома, в котором он испытывал те же чувства, и с комнатой, имеющей ту же форму, что и комната в другом