Она подняла мешок. Я быстро скатился с тележки и встал на ноги. Лодка была на месте. Несколько быстрых шагов — и я на борту.
Я увидел на носу Пима, увидел, как он отвязывает швартовый конец, услышал, как жалобно завизжал блок, когда парус пополз вверх по мачте.
Внизу мои глаза постепенно привыкли к темноте — и тогда я разглядел Черного Тома. Итак, мы все трое целы и в безопасности — по крайней мере, сию минуту.
Черный Том Уоткинс долго глядел на меня, потом утер рукавом лоб.
— Ну, прошибло меня холодным потом! Жуткий холод, а в брюхе — страх смертный. Слава Богу, ты пришел! Это девчонка, да?
— Да. — Я рассказал им о Роберте Малмейне. — Пока что ничья не взяла — до тех пор, пока Роберт Малмейн думает, что королевское сокровище у меня.
— Ты что хочешь сказать, наши беды еще не кончились?
— Только начинаются, Том. Малмейн со своими людьми попытаются выследить нас. Но у нас есть корабль, на который мы должны попасть, океан, по которому мы уплывем, и новая земля, которую мы сделаем своей.
— Аппетит у тебя неплохой, — угрюмо заметил Том. — Надеюсь, и зубы достаточно велики!
— Не велики — так вырастут, — ответил я — и ощутил, как нос лодки нырнул; брызги плеснули мне в лицо, вода потекла по щекам.
Я облизнул языком губы — соленые.
Мы снова были в море.
Глава шестая
Воды Лулвортской бухты были спокойны и пустынны. Я заметил лишь несколько рыбачьих лодок. Поглядывая назад, на берег, я не видел никакой необычной суеты, никаких свидетельств, что происшедшие события привлекли чье-то внимание.
Пим заметил, что я разглядывая холмы, и показал на один рукой:
— Вон там есть каменный лес. Деревья — или что-то, очень на деревья похожее, — оказались под землей очень давно и обратились в камень.
Мы легко скользнули через выход из бухты и лодку качнула более длинная волна — уже морская. Залив был широк, а на другом конце его виднелся Портлендский мыс.
Дердлову Дверь сейчас закрывал берег, видны были лишь высокие береговые утесы. Волнение усиливалось. Я глянул на небо.
Том Уоткинс мрачно кивнул:
— Да, Барнабас, ветерок собирается задуть всерьез, это для нас плохо. Поганый ветер, будь уверен.
Я забрал у него румпель, и он прошел вперед вместе с Пимом.
Соленый вкус на губах был приятен, и ветер в лицо мне нравился. Место, куда мы направляемся, будет нелегко отыскать, да и опасно оно — рядом скалы и рифы. Ничего, главное — деться оно никуда не могло.
Я не представлял, сколько нам доведется ждать — ну что ж, будем ждать, наблюдать и надеяться, что корабль не проскочит мимо нас, не заметив, ночью или в бурю. Чезил-Бич протянулся к западу от нас — выгнутый дугой, поднимающийся откосом пляж из гравия и песка, из гальки, обкатанной морем; и не было опаснее места у берегов Англии, чем этот невинный с виду берег.
Здесь погибали хорошие корабли, и немалым числом. Хорошие корабли с хорошими людьми на борту, и море отмывало их тела и оставляло на пляже. После любого шторма здесь можно было найти старые монеты, старые брусья, всевозможные куски и обломки, восходящие ко временам еще до римлян. Кто знает, что лежит под этими водами? Какие еще неоткрытые сокровища?
Я снова глянул в сторону берега, затягивающегося дымкой густеющего воздуха. Это — Англия, моя родина, мой дом. Пусть даже теперь меня разыскивают, словно преступника, но так сложились обстоятельства, и ни страна в этом не виновата, ни ее народ. Я уплываю отсюда, но я буду любить ее всегда, и куда бы я ни уехал, часть ее всегда будет со мной.
Разувериться легко; насмехаться — просто; иметь веру труднее. Но я имел веру в настойчивость и целеустремленность моих земляков — неважно, как далеко уклонятся они порой от цели своих стремлений…
Наконец мы приблизились к мысу, обогнули его и проложили свой путь среди разбросанных скал, а потом — в темное отверстие, сейчас еще более темное, чем обычно. Я осторожно отпустил румпель, и лодка скользнула под порталом проема в огромную пещеру, буквально каменный собор. Откуда-то высоко наверху пробивался слабый отблеск света. Я слышал, там были дыры, выходящие на овечьи пастбища наверху, на острове Портленд, дыры, выходящие в этот грот; они были огорожены камнями, чтобы не провалилась какая-нибудь неосторожная овца.
Лицо у Пима Берка было ошеломленное, какое-то благоговейное.
— Откуда ты дознался про это место? — он завертел головой. — А второй выход отсюда есть?
— Никто не знает, — ответил я. — Отсюда ведут два прохода. Один, извилистый, идет чуть назад и в конце выходит на галечный пляж. Мой отец был там однажды и нашел римский меч. Он так и оставил его там лежать.
Снаружи начался дождь. Наша лодка мягко покачивалась на воде, ощущая только мягкую зыбь, доходящую сюда словно напоминание о волнах снаружи. Сюда, в эту громадную сводчатую пещеру, даже звуки моря доносились приглушенно, мы слышали только мягкий плеск воды да бормочущий отзвук собственных голосов. Зато мы могли выглядывать из устья пещеры и наблюдать за кораблями.
Придет ли наше судно? Дошло ли до них мое сообщение? Была ли у них возможность выйти в море и направиться сюда, или их схватили и посадили в тюрьму?
Прошел тягучий час, а я понимал, что это только начало, ибо мы можем прождать тут многие часы, а то и дни.
Часы медленно вытягивались один за другим. Мы спали по очереди и все время вели наблюдение из устья грота, где нас не могли заметить. Видимость была плохая, а времени у нас будет немного…
Волны разбивались о скалы, рычали и с чавкающим звуком грызли зубами черные камни. Пока остальные спали, я следил за морем, сжимая рукоятку шпаги, и думал о том, что ждет меня впереди.
Я задремал, проснулся, снова задремал, а когда наконец раскрыл глаза, увидел, что в море темнеет. Опустив оба весла в воду, я вывел лодку через широкий проем наружу. Волны свирепо разбивались на острозубых камнях неподалеку. Высокая, уходящая вверх острым шпилем скала, уже изгрызенная и обглоданная морем, стояла, словно мрачный молчаливый часовой, подставив грудь ветру.
Черный Том сел, потом потянулся расправить парус. Глянул на меня и улыбнулся:
— Господи, помоги беднягам-морякам в такую ночь!
Пим Берк тоже сел.
— Нас могут увидеть с берегового обрыва, — предостерег он.
— Да, если они вылезли из-под крыши и торчат под дождем, то могут нас увидеть, но надо быть последним дураком, чтобы, имея теплый огонь в очаге, стоять на черной скале и пялиться в море. Дураком — или поэтом, так я думаю.
— Или женой, чей муж еще не вернулся, — добавил Пим Берк. — Моя матушка не раз и не два высматривала с такой скалы мужа и сыновей… и очень часто высматривала напрасно.