Что именно? — Следы.
Чьи? — Следы ее самой.
Взревев, пума одним прыжком перелетела ложе потока и вихрем ворвалась в берлогу.
Пусто, все пусто! И тут весь воздух был насыщен внушавшим пуме ужас и отвращение запахом Двуногого. Но тот угол, в котором на подстилке из сухих листьев раньше лежали ее дети, — все что было самого дорогого для нее на свете, — тот угол был пуст. Человек пришел, человек взял ее детей. Человек унес их с собою.
С яростным ревом несчастная мать вылетела из берлоги и помчалась легкими упругими прыжками, словно не касаясь раскаленных камней пушистыми лапами, вперед, вперед.
Порой она останавливалась, приникала к земле, пригибала свою круглую голову и широко раскрытыми ноздрями вдыхала запахи, то, чем дышала в этот знойный полдень мать-земля. И потом, вскочив, испустив короткий, жалобный, хриплый, тоскующий рев, она неслась опять по следам унесшего ее детей человека.
Вперед, все вперед!
И она кричала раздирающим душу голосом. Она звала на помощь себе друга, отца ее украденных детей. Она рыдала…
Теперь она видела Двуногого: тот бежал в расстоянии полукилометра от нее. И ее зоркие материнские глаза видели за его спиною пестрый мешок, и видели в этом мешке что-то живое, барахтавшееся, ворочавшееся беспомощным клубком.
В этот момент на ее жалобные вопли примчался он, пума-самец. Во мгновение ока она сообщила ему все. И он потерял голову! Она уже устала, выбивалась из сил. А он только что позавтракал, был свеж и силен. И раньше, чем она опомнилась, он уже догонял Двуногого.
Но Двуногий обернулся.
Блеснуло что-то. Пророкотало что-то, словно гром, хотя небо было ясно. Запахло противным удушливым едким дымом… Это был запах Красного Слуги.
И когда мать-пума домчалась до того места, где сейчас только готовился к прыжку пума-отец, она увидела его. Она увидела его беспомощно распростертое тело.
А человек был уже далеко…
Мать-пума с полчаса, нет, с час лежала у трупа самца, глядела налитыми кровью глазами на его беспомощно распростертое на окровавленной траве тело и иногда, молча, лизала его шерсть своим шершавым языком, словно целуя его.
Потом… потом она побежала. Сначала назад. Потом в сторону.
И опять она неслась легкими упругими прыжками, словно не касаясь земли стальными лапами. Она делала круг, большой круг. Вот перелесок. Оттуда доносился слабый перезвон колокольца. Пума знала, что это значит: там паслась Рогатая. Там была корова, принадлежавшая человеку.
Раньше пумы остерегались заходить в перелесок и, даже когда бывали голодны, не трогали коровы, хотя могли убить ее в любой момент: они знали, что корова — собственность человека, что человек будет мстить. А у них были дети, и они боялись за них.
Но теперь… Дети, дети!.. Они были в руках человека!
Корова шарахнулась, когда пума прянула из кустов на ее спину. Она пробежала десять, пятнадцать шагов, жалобно мыча. И колокольчик заливался испуганно, словно боясь, что и ему грозит смерть.
Потом мычанье оборвалось, и оборвался звон колокольца, потому что корова упала на землю с перекушенным горлом. Оттуда пума помчалась на луг. На лугу она увидела трех бычков. Гоняться за всеми тремя было невозможно. Но одного она настигла, и ударила могучей лапою, и он упал, потому что у него было сломано несколько ребер и алая кровь хлестала из развороченного бока.
— Кровь за кровь! Смерть за смерть!
Опять поднялась мать-пума и помчалась к жилищу человека.
Была ночь. Все было тихо вокруг. И вдруг дверь распахнулась, огненный меч рассек воздух, далеко в горах прокатилось эхо ружейного выстрела. Но зверя уже не было: он тенью мелькнул и скрылся среди зарослей.
Ночью человек дважды выходил из блокгауза и стрелял, конечно, на воздух. Пума не боялась этих огненных мечей…
— Буренка! Иди сюда-а! — кричал человек. — Где ты, Буренка!
Это он звал Рогатую. Но Рогатая была мертва, как был мертв пума-самец.
* * *
Утром, на рассвете, человек вышел из блокгауза, добрался до перелеска, увидел труп Буренки и сейчас же вернулся домой, к жене.
— Проклятое животное наделало бед, Энни! — сказал он. — Буренка убита. Один из бычков тоже! Надо убить ее, иначе… иначе мы будем разорены, Энни! Бери ка и ты карабин. Она крутится где-нибудь возле того места, где я ухлопал вчера самца. Кстати снимем с него шкуру. За шкуру нам дадут хоть двадцать долларов. Не много, но лучше что-нибудь, чем ничего!
Они ушли. Пума видела это. И она знала, куда они пошли. Но теперь ей было все равно: она издали слышала, как мяукали в блокгаузе ее голодные дети.
Во мгновение ока она была у массивной двери блокгауза, и напирала на дверь всем телом, и трясла ее лапою, и пыталась грызть ее зубами, острыми, как сталь, но, увы, оказавшимися совершенно бессильными теперь, когда дело касалось жизни и смерти детенышей…
От двери пума метнулась к окну. Миг — и осколки стекла полетели на землю. Придя в ярость, мать-пума толкала раму окна круглою головою, потом просунула внутрь сильную лапу, рванула…
Стройное, упругое тело стрелою пролетело внутрь блокгауза, И через миг вылетело обратно: мать-пума несла в зубах пестрый ковровый мешок, из которого чуть слышно доносилось слабое мяуканье почуявших близость матери детенышей.
* * *
Час спустя Роллер с женою, неся покрытую кровью шкуру убитого самца, вернулся домой.
Он увидел выбитое окно, он увидел следы хищника на земле около окна и следы зубов на досках двери.
— Проклятая тварь украла своих котят! — крикнул он.
Энни смущенно сказала:
— Слушай! ведь она… она мать!
Два дня Роллер с карабином в руках бродил по окрестностям. Но выследить зверя ему так и не удалось.
Пума ушла, ушла далеко от блокгауза, дальше в горы, в дикую глухую местность, унося с собою спасенных детей.
Телеграфистка-краснокожая.
В йеллостоунском Национальном парке (Сев. — Ам. Соед. Штаты), в одном из отелей, есть служащая телеграфистка — чистокровная индианка. Вольные дети прерий, вытесненные из своих исконных территорий белыми, вынуждены зарабатывать кусок хлеба теми формами труда, какие предоставляет им современная цивилизация. Однако, и молодому поколению краснокожих трудно расстаться со своими традиционными костюмом и прической, и, как мы видим на фотографии, индианка-телеграфистка одета в свой национальный костюм, далеко не гармонирующий с изобретениями современной культуры.
Двести часов ожидания.
Охота с фото-камерой, которую ввел знаменитый американский натуралист и писатель Сетон Томпсон, получила ныне самое широкое распространение среди истинных любителей и ценителей природы.
Эта замечательная фотография, стоившая фото-охотнику 200 часов ожидания в горах Шотландии, представляет момент кормления «золотым орлом» своего птенца в гнезде, построенном им на верхушке горной сосны.
«Золотой орел» является одним из наиболее распространенных видов в Северной Европе и, отчасти, в Америке.
Ценность снимка увеличивается еще тем, что эти орлы гнездятся на самых недоступных обрывах скал, и, чтобы достигнуть выгодной позиции, фото-охотнику пришлось совершить головоломное восхождение на эти высоты.
Полярные следопыты.
Очерки, отрывки, заметки по поводу экспедиции Амундсена к Сев. полюсу.
СТАНЦИЯ «СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС».
Очерк Н. К. Лебедева.
Что такое представляет собой северный полюс? Какой научный интерес имеет экспедиция на полюс? Почему исследователи так упорно стремятся достигнуть его?
Полюс — это, собственно говоря, воображаемая математическая точка, конец воображаемой оси, вокруг которой совершается суточное вращение земного шара.
Конечно, у земного шара нет никакой оси, и поэтому отыскать на земле то место, вокруг которого как бы происходит движение земли, крайне трудно. Для этого требуются особые приборы и аппараты. Трудность открытия земных полюсов усложняется еще тем, что полюсы, как на севере, так и на юге, находятся в суровых ледяных пустынях.
Сложность открытия земных полюсов заключается в том, что земные полюсы на земле не представляют неподвижных точек, а беспрерывно меняют свое положение.
Дело в том, что наша земля, делая полный оборот вокруг своей оси в двадцать четыре часа, колеблется, как волчок, и наклоняет свою воображаемую ось то в одну сторону, то в другую и, таким образом, земные полюсы переходят по земной поверхности и описывают сложные фигуры.
Несмотря, однако, на всю трудность открытия земных полюсов, исследователи всех стран вот уже около ста лет отважно стремятся в холодные мертвящие просторы полярных ледяных пустынь, чтобы открыть эти ледяные точки.