Куропаткин сделал паузу и посмотрел на генералов, обведя всех взглядом — теперь предстояло сказать главное.
— Господа, я не буду вас мелочно опекать и ущемлять вашу инициативу. Ваши штабы в полном праве составлять планы и проводить их в жизнь, ставя командование в известность. Более того, я прошу вас не ущемлять разумную инициативу подчиненных, наоборот, всячески ее поддерживать. Это крайне необходимо — ситуация на поле боя может измениться не только каждый час, порой и минуты достаточно, и на действия неприятеля надо моментально реагировать, а не сносясь с вышестоящими штабами. Я доверяю вам, а вы научитесь доверять своим офицерам. Будучи военным министром, я не продвигал тех, кого принято называть «беспокойными». Наоборот, таких офицеров всячески «задвигали», и зря — именно они нужны для войны — ведь мы сами были такими в молодости. Надеюсь, и останемся…
Все собравшиеся генералы стали переглядываться, даже усмехаться — у многих были ордена с мечами, у восьмерых беленькие крестики на груди, и лишь у самого Куропаткина такой же, но чуть большего размера на шейной ленте. Народ повоевавший, видавший виды в юности, и ставший жертвой «регламентаций» мирных двух десятилетий ушедшего века.
— Продвигайте таких офицеров по службе, представляйте к наградам. Я просто чувствую, что эта война не последняя, они нам потребуются. И вот еще что — японцы постоянно пытаются обхватывать и обходить фланги. Потому не старайтесь прикрыть все направления надерганными побатальонно отрядами Дивизии должны действовать совокупно, бить единым кулаком. Не допускайте разделения сил — таких начальников буду отрешать от должности. Сами старайтесь обойти фланги противника, для наблюдения выдвигайте исключительно казачьи разъезды, которые должны постоянно, ежечасно прощупывать японцев, «гулять» по их тыловым коммуникациям. И не отступайте, не отступайте без крайней нужды — японцы азиаты по своей натуре, пусть и обученные вполне по-европейски — у них добротная германская подготовка, они умны, деятельны и храбры. И первые успехи воодушевят их несказанно — а потому мы им не должны давать. Все время старайтесь держать инициативу за собой, навязывайте свою волю — пусть противник почувствует, что легких побед у него не будет.
Алексей Николаевич замолчал и посмотрел на наместника — тот сейчас должен был сделать «отческое» внушение, которое было необходимо. Сумел же Евгений Иванович убедить «папашку» Линевича…
Этот генерал был очень популярен в России, пока дело не дошло до суда над ним — нужен был «козел отпущения». Но там выяснилось, что он сделал, а также что не сделал — длинный такой перечень. И причины «прорезались», не очень удобные для царизма…
Глава 15
— Евгений Иванович, Степан Осипович — вот только резкостей не нужно. Мы все заняты одним делом, так к чему нам искать какие-то причины для взаимного неудовольствия. К тому же дело, если со стороны посмотреть — яйца выеденного не стоит. Позвольте вас спросить — вы в лошадях разбираетесь? В парных повозках, или верхом в седле?
Алексей Николаевич стал невольным свидетелем приватной адмиральской ссоры, пошли резкости, и нужно было любым способом прекратить или сам спор, убрав из него предмет оного, либо направить в позитивное русло, превратив в беседу единомышленников.
Амбиции и честолюбие в военной среде играют основную роль — недаром говорят, что каждый солдат мечтает стать генералом. Да и не может быть иначе у тех, основу жизни которых определяет субординация, подчинение младших старшим в чине. Можно понять адмирала Алексеева — он главнокомандующий, и считает себя вправе назначать командирами кораблей первого ранга тех, кого считает нужными. Но и позиция вице-адмирала Макарова вполне обоснована — ему воевать с японцами, и как командующий эскадрой он видит на капитанских мостиках тех, кого считает полезными. Оттого и пошла безобразная склока.
Оба адмирала сочли капитана 1 ранга Чернышева негодным в качестве командира «Севастополя», причем по совершенно разным причинам. Степан Осипович посчитал, что поврежденный броненосец замешкался, снизив ход во время захода во внутреннюю гавань, отчего следующий за ним в кильватере «Пересвет» помял тому корму. В результате и без того тихоходный «Севастополь», с вечно ломающимися машинами, превратился в «калеку», скорость которого стала ограничена совершенно неприличными десятью узлами. А потому Макаров стал перед выбором — либо не использовать поврежденный броненосец в эскадренном построении, где он стал той самой пресловутой «гирей на ноге», или теперь отдать всю инициативу действий неприятелю, чем тот не преминет воспользоваться. Все же имея шесть броненосцев против четырех оставшихся на пятнадцати узловом ходу русских — полуторное превосходство в эскадренном бою!
Наместник решил отстранить несчастного Чернышева по другим причинам, хотя именно командир «Пересвета» капитан 1 ранга Бойсман сам признал себя виновным. Алексеев просто счел поведение командира «Севастополя» недостойным, тот стал всячески перекладывать вину на признавшегося товарища. И судя по всему зря — такое поведение у моряков осуждалось, вот наместник и рассвирепел. Так что когда против тебя два адмирала, причем оба твои начальники, участь печальна.
А вот потом мнения разошлись — Макаров пожелал назначить на мостик «Севастополя» командира «Новика» лихого капитана 2-го ранга Эссена, чтобы дать тому повышение, а у наместника имелись свои кандидаты на освободившуюся вакансию. Теперь оба адмирала стали цитировать соответствующие пункты «положения», определяя кто в своем праве. И вот здесь Алексей Николаевич вмешался, благо имел на этот счет собственное мнение — он единственный знал, кто и как проявит себя на войне с японцами, а потом и с германцами. А еще осознал, что каждый принесет максимальную пользу только находясь на своем месте.
— При чем здесь лошади⁈
— Прошу вас пояснить, Алексей Николаевич, что вы имели в виду, — вслед за вскриком Алексеева, набычился и Макаров. Степана Осиповича Куропаткин знал еще со времен Ахал-Текинской экспедиции, когда тот командовал Каспийской флотилией, при незабвенном Михаиле Дмитриевиче. И тогда он был таким же — порывистым и энергичным.
Боже, как давно это было — прошло двадцать лет, а будто как вчера — пронеслась мысль, но он тут же вернулся к реалиям. И улыбнулся — не хватало еще озлобить двух адмиралов, что отвлеклись от предмета ссоры. И как можно мягче произнес, объясняя.
— Просто корабли как лошади — одни здоровенные битюги, таскающие в упряжках 42-х линейные осадные пушки, а другие скакуны, способные промчаться десять верст за полчаса. Потому и всадники им требуются под стать — на первые спокойные ездовые, умеющие погонять, когда им нужно упряжку, или дать ей отдых. Или лихие казаки, способные стрелять из седла и рубить шашкой. Это я к тому говорю, что с Эссена на мостике броненосца будет пользы намного меньше, чем лихого наездника усадить на упряжного вола. Каким бы он не был, но на скачках ему больше не побеждать!
Вот тут оба адмирала хмыкнули, и переглянулись — а генерал понял, что такой выгодный момент никак нельзя упускать. Ему требовалось одно — заставить всех работать на войну, которая будет долгой и жестокой. А русское начальство тратило больше времени на грызню между собой, чем на войну с противником. И это одна из многих причин злосчастного поражения в войне, из которой нельзя выйти побежденным — потому что начинается падение в пропасть, ту самую, где империя погибнет.
— Господа, я не моряк, но поверьте, будучи военным министром постоянно сталкивался с флотом, и не понаслышке знаком с многими его проблемами. Да и людях немного разбираюсь — у Чернышева был потухший взгляд, так бывает только с людьми, которые искренне переживают за дело. Не стоит разбрасываться такими офицерами, отправлять их в столицу, когда здесь требуется каждый человек. Надо выдвинуть достойных, есть масса возможностей, которые только нужно разумно использовать. И я знаю как, а доводов для Петербурга мы найдем очень много, и они у меня… у нас есть.