Читать интересную книгу Пуля для депутата - Алексей Рыбин

Много было звонков с выражением признательности, благодарности за бесстрашие и гражданское мужество, проявляемое журналистами при расследовании фактов коррупции и других проявлений преступности в высших эшелонах власти, при оказании помощи правоохранительным органам в задержании особо опасных бандитов, при публикации нелицеприятных статей о городском руководстве, о тайнах питерской милиции.

Но еще больше доносилось из телефонной трубки брани и угроз: хриплые голоса грозили разорвать «продажных писак» на куски, уничтожить их вместе с семьями и всеми родственниками — аж до седьмого колена, выбросить журналистов из страны, взорвать двери в их квартиры, перебить им окна, а самих — изуродовать, поджечь, избить, уволить, разорить, кастрировать и т. п.

Анисимов практически не реагировал на подобные звонки, как и на письма «трудящихся». Первые не могли вызвать у него ничего, кроме ироничного хмыканья: он разоблачал, обличал и расследовал — да, это было. Но изобличал, раскапывал и освещал Олег Евгеньевич только то, что вполне допустимо было извлечь на свет в данный, конкретный момент. Перейди он определенную грань — потерял бы немедленно удачливый журналист и газетчик и тиражи, и деньги. Да и самой жизни, наверное, уже давно бы лишился. Кстати, очень даже вероятно, что не имел бы он даже могилы.

Он очень хорошо знал, чем может обернуться не ко времени сказанная резкая фраза в адрес того или иного высокопоставленного лица. Или просто крупного предпринимателя. Примеров тому он знал, предостаточно. Анисимов вовсе не хотел становиться еще одним «героически погибшим борцом за правое дело».

Олег Евгеньевич считал, что свое дело, однозначно — правое, он и так добросовестно исполняет, вместе с большинством журналистов. Найдя разумный компромисс между тем, что можно говорить, и тем, разговор о чем чреват серьезными последствиями, Анисимов иногда ходил по самому краю пропасти… Но никогда не заносил ногу над бездной. Край — это еще не падение. Обладая определенными навыками и не боясь высоты, человек способен ходить по краю очень долго и при этом не упасть. Анисимову такое удавалось.

Убийство Игоря Маликова являлось, конечно, тем событием, обойти которое вниманием Анисимов не мог. Этой истории ему должно было хватить надолго. Олег Евгеньевич неплохо представлял себе расклад политических сил накануне выборов и понимал, что концы в этом деле спрятаны настолько глубоко, что он до них не доберется никогда. Точнее, с его-то энергией добраться до них можно, только вот возникал вопрос — а нужно ли?

Может быть, лучше на определенном этапе остановиться — раскрыть сильные карты заказчиков преступления, но ни в коем случае не засвечивать козырей и джокеров? Такие вещи в подобных играх не прощаются: за это не бьют канделябрами по голове, а убивают сразу. Никакая крыша и никакие связи не помогают избежать расплаты за посягательство на «основы государства», на «столпов», которые держат всю эту трещащую по всем швам страну, цементируют ее, не дают развалиться, рассыпаться на никому не нужные и не имеющие никакой самостоятельной ценности осколки… В общем, на них замахиваться нельзя ни в коем случае.

Анисимов сидел в кабинете Бурого и смотрел, как бандит «забивает косяк».

«Пиджак нацепил за восемьсот баксов, — думал журналист, — а манеры такие, словно только что из помойки выполз. Ну и жлоб!»

— Ну че там, писатель? Че надумал? — спросил, справившись наконец с папиросой, Бурый.

— Да вот, Сергей Петрович, хочу снять вас для своей передачи.

— Меня? Ты че?

— Да ниче!.. — Анисимов мог себе позволить, опять-таки до определенного предела, некоторые вольности в общении с бандитом. Не входя в круг подчиненных Бурого, Анисимов соответственно не подчинялся общей субординации. Понятно, что грубить этому отмороженному типу он не стал бы ни за что, но вот так, «шутейно» передразнить — это Бурому даже нравилось. Никто, кроме Анисимова, не говорил с ним подобным образом, якобы на равных: либо лебезили перед ним, тупо кивая на каждое его слово, либо приказывали, вынуждая и его так же тупо кивать. Нишу в промежутке между начальниками и подчиненными занимал Анисимов.

— Ниче! — повторил журналист. — В наше время без паблисити нет проспирити.

— Че? — снова спросил Бурый.

— О, Бог ты мой… — развел руками Анисимов. — Я в том смысле, что без рекламы нет успеха в делах.

— Ладно, не дурнее тебя будем, — сказал Бурый, затягиваясь сладким дымом и с шипением выпуская его сквозь плотно сжатые губы. — Давай, типа, рекламу мне делать… А какую? Фирма Бурого замочит любого за умеренную плату? Справки по телефону? Так, что ли?

— Можно и так. В наше время коммерческая газета не несет ответственности за содержание рекламных объявлений. Пожалуйста! Но в передаче речь не об этом пойдет.

— А о чем же?

— О бизнесе твоем. И о Маликове.

— О ком?!

— Ну ты что, не расслышал?

— Не знаю… — Бурый пожал плечами, широко развел руками и улыбнулся. — Какой такой Маликов? Слыхать не слыхивал, начальник, видеть не видывал.

— Ладно тебе. Давай серьезно поговорим.

— Серьезно, так серьезно. Чего ты хочешь-то, писатель?

— Хочу сделать передачу, в которой наши питерские авторитеты расскажут о положении дел в городе.

— Ну, ты, братушка, совсем с катушек съехал.

— А тебе не интересно? Если честно?

— Если честно…

Бурый ненадолго задумался. Анисимов со стопроцентной точностью мог сказать, что сейчас происходит у бандита в голове… Конечно, ему страшно хочется выступить по телевизору, уж Анисимов-то отлично знал психологию людей такого типа. Вынужденные, по крайней мере, половину жизни скрываться, вести двойную жизнь, они, эти бандюги среднего звена, обрастали совершенно одинаковыми комплексами. Недостаток публичного общения, узость круга, в котором они вращались, однообразие окружавших их лиц — все приводило к тому, что каждый из них просто жаждал выступить по телевидению. Они заказывали иной раз о себе статьи в газетах, некоторые даже оплачивали работу авторов-детективщиков, которых в последнее время расплодилось столько, что, похоже, только ленивый не писал свой криминальный роман.

Хотелось славы, хотелось признания — ведь ничто человеческое, в общем-то, им, бандитам, не чуждо.

Понимал Анисимов, о чем думает сейчас Бурый: здорово, мол, было бы, конечно, выступить с телеэкрана, рассказать лохам дешевым о своем, но как бы это сделать так, чтобы не засветиться перед органами, чтобы не проколоться где-нибудь, сказав лишнее слово, намекнув на какого-нибудь кореша, который тут же корешом быть перестанет? И замочит — либо сам, либо ребятки его сделают это за шефа…

— Если честно — интересно. Мне-то уж есть что сказать!

— Вот и я так думаю.

— Да. Только как ты это все хочешь обставить?

— А так и обставим. Сделаю цикл передач по тридцать минут. В каждой, — беседа с одним авторитетом. Мои комментарии. Ментовская хроника. Пойдет?

Бурый молчал, глубоко затягиваясь и выпуская дым кольцами.

— Ну? Чего тебе бояться-то? Ты же легализован!

— Ну, мало ли, что я легализован. Надо подумать.

— До завтра хватит времени? Я бы с тобой сделал первую передачу.

— Первую? А потом с кем? Кто еще вписался?

— Есть люди.

Бурый нахмурился.

— Давай выкладывай.

Анисимов открыл было рот, но тут его мобильный, лежавший во внутреннем кармане тонкой кожаной куртки, зазвонил, завибрировал, Олег Евгеньевич выхватил его бравым жестом (словно американский полицейский пистолет из наплечной кобуры), поднес к уху — и глаза его расширились.

— Что?! Точно? Где?!

Бурый внимательно следил за своим гостем.

— Сто процентов? Уверен?! Выезжаю!

— Что-то стряслось? — почти весело спросил Бурый.

— Стряслось. — Анисимов мрачно посмотрел в замаслившиеся от «косяка» глаза бандита. — Дружка твоего грохнули.

— Чего? Ты что несешь, падла? — забыв о том, что Анисимов вроде как его товарищ, Бурый шагнул вперед и схватил журналиста за грудки. — Какого еще дружка?!

— Гриба, — не отводя глаз, спокойно ответил Анисимов. — Отпусти-ка меня.

Бурый разжал пальцы.

— Врешь! — машинально выдохнул он.

— Ничего я не вру, на набережной. Расстреляли из гранатомета. Понял, бля?

— Кто? Кто, бля?!

— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи… Я еду туда. Ты как?

— Что мне там делать? Я и так все узнаю.

— Ну, гады — ой! Я сегодня позвоню.

Анисимов отсалютовал Бурому поднятием руки и вышел из кабинета. Бурый проводил его тяжелым взглядом, отметив про себя, что руки ему журналист не протянул. А таких вещей Бурый не забывал никогда.

Олег Евгеньевич прошел через ресторанный зал и, выйдя на улицу, быстрым шагом направился к своей машине. Поступившая новость взволновала его настолько сильно, что он почти не смотрел по сторонам. Поэтому и не заметил двух мужчин, сидевших на скамеечке, немного левее его «Волги», и искоса, почти не скрываясь, наблюдавших за дверью в ресторан…