Читать интересную книгу Сербия о себе. Сборник - Коллектив авторов

От библейских сказаний – к реляционным и интерактивным рамкам трактовки конфликтов

Как можно освободиться от однобокости вышеприведенных нарративных теорий, сохранив их эвристический потенциал? Один из вариантов – реляционные и интерактивные рамки анализа. Основные положения в этой области разработал Роджерс Брубейкер в книге, посвященной национализму и национальному вопросу в «новой Европе». В данном разделе исследуются некоторые импликации реляционного и интерактивного аспекта исследования, а также указывается на ряд новых элементов, которые необходимо включить, дабы наиболее полно раскрыть возможности его использования.

Как уже упоминалось во введении, еще до распада Югославии между основными действующими лицами установилось несколько «реляционных узлов» (relational nexuses), в пределах которых все сильнее сталкивались различные национализмы. Самый характерный, и, как оказалось, и самый злокачественный реляционный узел образовала триада, которая в условиях распада государства включала взрывоопасное динамичное взаимодействие сформировавшегося национального меньшинства (incipient national minority – например, сербы в Хорватии), национализирующегося государства в начальной стадии конституирования (incipient nationalizing state – например, Хорватия) и сформированной внешней исторической родины (incipient external national homeland – например, Сербия). Однажды установленные, эти триады отношений непрерывно создают реальные условия для взаимных подозрений, взаимных испытаний и взаимного ошибочного представления. В атмосфере инициированного политически возрастающего недоверия и страха происходящие время от времени стычки становятся все жестче. Одно за другим следуют убийства. Интенсифицирующаяся спираль недоверия, страха и ненависти, в высшей степени инструментализированная, однако не до конца созданная лишь медийными манипуляциями, приводит в движение отдельные тщательно подобранные механизмы имеющегося исторического и культурного «капитала» регионов, сосредотачиваясь на злодействах других и демонстрации себя как жертвы. Исходные взаимные разногласия и недоверие перерастают в конце концов (не без участия сторонних политических сил) в грязную войну, подтверждая самые мрачные прогнозы.

Боснийский конфликт характеризует еще более запутанная реляционная динамика, чем взаимоотношения между Хорватией, хорватскими сербами и Сербией. Формирующееся государство (incipient state – Босния и Герцеговина) было с самого начала фрагментировано, поэтому даже после признания мировым сообществом мусульманское большинство не могло добиться полного национального конституирования. Так боснийские мусульмане обрели не вполне конституированное государство, под давлением американцев трансформировавшееся в мусульманско-хорватскую федерацию, чтобы опять-таки под влиянием внешних сил на ее территории развилось нестабильное мультинациональное государственное образование, одновременно являющееся и внешней родиной (external homeland) для мусульманских меньшинств сербских и хорватских территорий. Внутренний конфликт между Сараево и мусульманским анклавом в районе г. Велика Кладуша (под контролем Фикрета Абдича, известного как «атаман Бабо»), в который были вовлечены значительные сараевские силы, сделал положение мусульман еще более шатким, если не парадоксальным. Кроме того, возникло три национальных меньшинства вместо одного (incipient national minorities – боснийские сербы, боснийские хорваты, а также мусульманские меньшинства на территории боснийских сербов и боснийских хорватов). Что же касается внешней родины (incipient external national homeland), то в данном случае их было две внешних (Сербия и Хорватия), упомянутая внутренняя полуродина (боснийская территория до образования федерации Боснии и Герцеговины, выполнявшая роль полуродины для мусульманских меньшинств на сербских и хорватских территориях), а также две квазиродины (сербские и хорватские территории, или энтитеты, в Боснии, являвшиеся родиной для сербских и хорватских меньшинств на мусульманских территориях). При этом все пять так называемых homelands (две внешних и три внутренних) боролись между собой в составе изменявшихся коалиций.

Наконец, реляционная сеть, которая столкнула национализмы сербов и косовских албанцев, была гораздо сложнее основной триадной модели, предложенной Брубейкером (incipient nationalizing state – incipient national minority – incipient external national homeland). А именно, в событиях вокруг Косово речь шла о государстве (усеченной Сербии), которое стало полувнешней родиной для части своей собственной территории (Косова и Метохии). Представители доминантной нации были обращены в национальное меньшинство в пределах собственного государства (косовские сербы), а стремительно национализирующееся меньшинство заняло место регионального большинства с претензиями на создание национального государства (косовские албанцы). Реляционный узел включал еще одну внешнюю историческую родину с ирредентистскими устремлениями (Албания).

Полевой командир Ратко Младич

Между тем нарративные теории, описанные в предыдущем разделе, не только неправильно истолковывали реляционную структуру, присущую конфликту на локальном, экс-югославском уровне, они не придали значения важному, если не важнейшему, факту взаимосвязи существующих уровней перцепции и акции, начиная с локального и заканчивая глобальным. Напротив, по всей видимости, представленные нарративные теории стремились вписать анализируемые события в реляционные и интерактивные рамки исследования, превосходящие как контекст бывшей Югославии, так и синхронный временной аспект. Поэтому можно сказать, что каждое отдельное событие и тема трактовались (а каждый вывод формулировался) после рассмотрения внутри них полного реляционного контекста: горизонтального локально-локального, вертикального локально-глобального и диахронического.

В отличие от приведенных мифов и ошибочных представлений синхронную и взаимосвязанную природу локально-локальных и локально-глобальных реляционных связей за две последние декады югославского кризиса можно обрисовать (весьма схематично) в следующих чертах[75]. В атмосфере крушения политического и государственного порядка, а также нарастающего экономического кризиса в начале 1980-х гг., усиливавшего ощущение напряженности, решение албанской политической элиты в Косово упорно и настойчиво идти к обретению независимости и продолжать «выдавливание» сербского меньшинства даже после неудавшегося восстания в марте 1981 г. (I реляционный уровень) постепенно привело к национализации прежде всего сербской интеллектуальной элиты, а затем общественности в целом, что в конце концов обеспечило Милошевичу восхождение к вершинам власти[76]. Встав во главе государства после партийного путча, ему удалось с помощью популистских ритуалов направить партийно-государственный аппарат в сторону нового определения конституционных положений, касающихся статуса автономных краев внутри Сербии (II уровень). На какое-то время эти меры обеспечили Милошевичу массовую поддержку, необходимую для удержания власти в критической фазе агонии социализма. Развитие ситуации повергло в отчаяние становившихся все нетерпимее косовских албанцев, которые в первой половине 1989 г. организовали несколько неудачных мятежей, еще более накалив отношения с сербами, а также между Сербией и другими республиками. Установление контроля над автономными краями значительно упрочило положение Сербии в федерации (III уровень), разжигая политические аппетиты Милошевича, что в свою очередь побудило политические элиты других республик еще решительнее добиваться полной независимости (II уровень). Угроза из Белграда послужила Словении и Хорватии подходящим алиби для их экономической и националистической политики сепаратизма. Белград твердо противостоял подобным притязаниям, поскольку они могли ухудшить положение сербских меньшинств в сепаратистских республиках и угрожали интересам партийной бюрократии, офицерского корпуса Югославской народной армии, а также политическим амбициям самого Милошевича. Очевидная национализация хорватского государства на стадии его конституирования и растущая нетерпимость по отношению к сербскому меньшинству, особенно после провозглашения независимости, разбудили среди сербов в Хорватии исторические страхи и воспоминания, а также спровоцировали их усиленную национальную мобилизацию (особенно в регионах, граничащих с Сербией). Чтобы стабилизировать свое шаткое положение после одностороннего провозглашения независимости Словенией и Хорватией, Милошевич бессовестно раздувал ожившие страхи и историческую память сербского меньшинства, чтобы впоследствии эти чувства заставили сербов решительно бороться за свою полную самостоятельность (I уровень), давая тем самым взбешенному хорватскому режиму повод для вооруженного конфликта, в котором хорваты ожидали и надеялись на помощь со стороны. Этот конфликт подразумевал участие ЮНА, уже униженной и опозоренной во время короткой войны в Словении, в результате чего она попала в еще большую зависимость от Милошевича. Так были созданы условия для широкомасштабных военных действий. В течение всего периода историческая память и мифы, сосредоточенные на преступлениях злонамеренного другого и на страданиях собственной группы, представленной как невинная жертва, обеспечивали неугасаемую эмоциональную поддержку самопровозглашенным спасителям противоборствующих наций и подстрекали растущую нетерпимость по отношению к другим. Углубление военного конфликта вызвало угрозу Германии об унилатеральном признании новоявленных государств (IV уровень) и как следствие ускорило их признание странами Европейского союза (V уровень). Эти меры весьма неубедительно пытались преподнести как высокоморальную попытку превентивных мероприятий, но в сущности они лишь усугубили трагическое развитие ситуации, поощряя хорватов в проведении их националистической политики и обозлив и оттолкнув сербов в Хорватии и сам сербский режим. Вместо того чтобы прекратиться, конфликт обострился и распространился на Боснию, чьи сепаратистские амбиции поддерживали Соединенные Штаты. К сожалению, боснийская реляционная сеть оказалась еще запутаннее, что многократно усилило трагизм исходной войны. Еще до того как конфликт в Боснии вспыхнул в полной мере вследствие проблематичности решения о сецессии и непримиримости сербской позиции, растущий уровень насилия в Хорватии ввел в игру ООН (VII уровень), в то время как открытое соперничество между Германией, ЕС и США вынуждало остающуюся суперсилу принять на себя решающую роль при принятии решений (VI уровень). Подобные тенденции, усиленные во время боснийской войны, по сути необъявленной войны против Югославии за Косово, пробудили геополитические рефлексы России (IV уровень), окончательно преобразив локальный конфликт в глобальную проблему. Таким образом взаимопротиворечащие попытки разрешения проблемы локальной автономии (I реляционный уровень) в одной из отсталых республик (II уровень) социалистического государства, агонизировавшего где-то на периферии Европы, стали причиной крушения хрупкой федеральной структуры (III уровень), вылившегося в кровавый коллапс государства. Поскольку насильственный и заразный процесс вовлекал все большее число участников в расширяющиеся контексты принятия политических решений (IV–VII уровни), и поскольку роли участников на каждом уровне возрастали, эскалация югославского конфликта дошла до точки, на которой он стал одним из величайших мировых кризисов века (VII уровень). Другими словами, реляционное поле локального конфликта перенесено на глобальный уровень (с I на VII уровень). При перенесении реляционного поля на новые уровни включаются новые темы и интерпретации событий, а некоторые старые упускаются. Так, оказались до предела маргинализированы два основных пласта различных версий сербской трактовки природы конфликта – широкая и частично мифологизированная историко-националистическая контекстуализация, а также жесткий, но в своей основе оборонительный легалистский подход[77].