Ангел-хранитель! Миленький, помоги мне!
Я отпихнула ногой рюкзак к выходу палатки и с трудом повернулась в спальнике на бок — чтобы не чувствовать тепло «погремушки» и не видеть пробивающийся сквозь брезент слабый свет. А еще — заткнула пальцами уши, чтобы не слышать ее звон. И даже нос засунула под клапан спальника, рискуя задохнуться, — чтобы не чувствовать нежный запах ночной фиалки, затопивший палатку. Наверно, никогда еще я так не молила Бога, Деву Марию, всех святых и ангела-хранителя. Какими-то своими словами, а потом и просто без слов, всем существом устремившись в одну мольбу: «спасите меня!»
Сон пришел незаметно — спокойный и глубокий, похожий на мягкое пуховое одеяло. Открыв глаза, я почувствовала себя бодрой и отдохнувшей. Солнце пробивалось в палатку через щель. Кости рядом со мной не было. Рюкзака тоже. Словно острая тонкая игла уколола меня в сердце.
Путаясь в спальнике, я кое-как выбралась из него и из палатки. Костя сидел на берегу и смотрел на воду. Рюкзак лежал рядом с ним.
— Доброе утро, — буркнула я, подойдя поближе.
— Доброе, — не глядя в мою сторону, угрюмо ответил брат.
Я посмотрела на него и подумала с удивлением, что страдания действительно одухотворяют. Пусть даже такие, меркантильные и совершенно далекие от какой-либо духовности. Нет, все было на месте — и животик, и очки, и залысины. Но появилось в Косте что-то такое необычное, делающее его странно привлекательным. Загадка какая-то. Харизма. Надо же! Всего за одну ночь он вдруг стал вполне интересным мужчиной. Не будь он моим братом, я наверняка обратила бы на него внимание, хотя такие, как он, никогда не были в моем вкусе.
— Который час? — спросила я.
— По местному двенадцать. Вертолет должен быть в три.
— Что будем делать?
— А что ты предлагаешь? — хмыкнул Костя. — Поохотиться на ворон или поискать останки первобытного человека? Ждать будем. Вода сейчас закипит, можешь пить чай.
— Что мы будем делать с… этой штукой? — запнувшись, я кивнула в сторону рюкзака. Тихий звон стал громче, а запах фиалки сильнее.
— Как что? С собой возьмем. А ты предлагаешь бросить здесь?
Я почувствовала буйную радость. Ну конечно же возьмем с собой! Как можно оставить это чудо, ради которого мы проделали такой путь. То, что помогло дяде Паше и принесло нам столько денег. И потом я увижу рай! Непременно увижу!
И тут мгновенно словно картинка нарисовалась у меня в мозгу. Высокая фигура в белом рядом со мной, но не та, которую я видела рядом с «погремушкой» — или мне это тогда только показалось? От этой фигуры исходили покой и радость. И я мысленно ухватилась руками за одеяние ангела — совсем как в детстве, когда бежала к маме и хваталась за ее юбку.
— Послушай, Кот… — осторожно начала я. — Давай действительно оставим ее здесь. Закопаем обратно под дерево. Чтобы никто не нашел случайно.
Слова эти давались мне с трудом — я словно по болоту брела, еле-еле вытягивая из трясины ноги. Но с каждым следующим говорить было легче, и я все больше и больше становилась уверена: да, ее нужно оставить. Или… может, даже уничтожить?
Подумав так, я испугалась. Костя молчал, пристально глядя на меня. Крохотными шажками я подобралась к рюкзаку и рывком схватила его. В глазах потемнело, рот наполнился кислой слюной. Ткань под руками мгновенно стала холодной — как будто «погремушка» знала, что я хочу с ней сделать. Мне показалось, что навстречу дует ледяной ветер страшной силы и я не смогу сделать ни шага к костру.
— Что ты?.. — Костя вскочил, глядя на меня совершенно сумасшедшими глазами.
Последним усилием я швырнула рюкзак в костер, но он внезапно стал таким тяжелым, что добросить его мне не удалось. Лямки рюкзака сбили палки-рогульки, висящий на них котелок с водой опрокинулся, и пламя с шипением погасло. Звон «погремушки» превратился в злобный свист. Небо мгновенно затянуло тучами.
Выхватив рюкзак из кострища, Костя отвесил мне такую оплеуху, что я отлетела на несколько метров. Из разбитой губы на подбородок и оттуда на свитер крупно закапала кровь. Голову затопила тупая боль.
Последний раз мы дрались лет в десять, наверно. Катались по ковру, дубасили друг друга кулаками, лягались, кусались и царапались. Но, по большому счету, это была возня двух щенят, претендующих на роль вожака стаи из двух человек. Ни разу еще он не ударил меня со злобой, с желанием причинить боль, унизить. Но теперь Костя смотрел сверху вниз, с холодным презрением, как хозяин на рабыню. А я, «старшая»… Боже мой, я вдруг поняла, что безвольно и безропотно отдаю ему свое «старшинство». И оплеуху эту проглочу как нечто само собой разумеющееся. И впредь буду делать так, как он скажет. Почему? Да потому что что-то вдруг изменилось. В нем, во мне. Вокруг нас. Мне показалось, что я тону. И что ангел-хранитель остался там — по ту сторону темной воды, вдруг разделившей нас…
Страсти-мордасти
Я сидела на коврике-пенке, привалившись спиной к стволу сосны, и трогала языком распухшую губу. Голова несильно, но болела, все вокруг плыло и покачивалось, словно от температуры. Ощущение ирреальности не проходило, и я, кажется, начинала к нему привыкать.
Костя чуть поодаль забавлялся с «погремушкой» — крутил в руках, гладил, подносил то к уху, то к носу. Во мне вяло копошились, ни сколько не мешая друг другу, два чувства: ревность и облегчение. Меня с равной силой и тянуло к «погремушке», и удерживало на расстоянии.
— Кажется, летит, — положив шар на траву, прислушался Костя.
Через секунду и я услышала шум. Крохотная точка показалась из-за горы. Костя осторожно уложил «погремушку» в рюкзак и повернулся ко мне:
— Быстро, за те кусты!
Я встала, меня качнуло. Костя поморщился, сплюнул и за руку потащил меня к кустам. Рюкзак он закинул за плечо. Едва мы успели укрыться, вертолет тяжело плюхнулся на берег, подняв в воздух тучу мусора, песка и водяных брызг. Не менее тяжело из кабины на землю выбрался Генпетрович.
— Археологи, вы где? — рупором приложив ко рту руки, закричал он.
— Молчи, — прошипел Костя, больно сжимая мою руку. — Посмотрим.
— Ау! — надрывался Генпетрович. — Эй!
Оглядевшись по сторонам, он пожал плечами, сел на мой коврик и закурил.
— Бродят где-то, — объяснил Генпетрович сам себе, глубоко затянувшись. — Копают, видать. Ищут. Чо ищут, черт их знает. Ну и пусть, нам же с Веруней лучше. Дом теперь построим. Поженимся. Детей народим. Верка-Вера ты моя, Верка сладенькая, — запел он вполголоса.
— Похоже, никого, все чисто, — шепнул Костя.
Подождав еще несколько минут, мы вышли из-за кустов.
— Ага, вот вы где, — обрадовался Генпетрович. — А я-то уж забеспокоился. Ну чо, полетели?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});