Читать интересную книгу Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг

– 1.10.1939 года. Капитуляция оставшихся польских войск. Окончание боевых действий в Польше

Во второй половине дня 25 августа 1939 года – это была та самая дата, на которую Гитлер назначил вторжение в Польшу, – я находился в помещении управления полетами аэродрома в Кольберге, где проводил совещание командиров авиагрупп и авиакрыльев. В это время начальник оперативного отдела моего штаба сообщил, что Гитлер снова изменил свои планы. Вторжение откладывалось.

Наш восторг по этому поводу явственно читался на наших лицах. Я выразил надежду, что войны, казавшейся неминуемой, все же удастся избежать. С облегчением я поднялся в кабину моего самолета и, взяв курс на заходящее солнце, полетел в свой боевой штаб в Хеннингсхольме, неподалеку от Штеттина.

Мысленно я вернулся в 23 августа. Два дня назад Гитлер вызвал главнокомандующих, командующих и начальников штабов всех видов вооруженных сил в свою ставку в Бергхейм. Нас не предупредили о повестке дня совещания. Ему предшествовала встреча с рейхсмаршмом в казармах СС, на которой он вновь завел речь о наших приготовлениях к воздушной войне против Польши и выслушал наши мнения на этот счет. Геринг беседовал с нами в течение часа и при этом ни разу не сказал, что уже принято окончательное решение о применении военной силы. Разумеется, мы знали, что он все еще пытается любой ценой сохранить мир.

Последующее совещание у Гитлера состоялось в большом зале приемов, из окон которого открывался великолепный вид на горы – казалось, что они так близко, что их можно потрогать рукой. Выступление фюрера было довольно длинным. Он говорил спокойно, держа себя в руках. Я не вижу необходимости подробно излагать содержание его речи, поскольку ее текст был обнародован во время Нюрнбергского процесса. Меня обрадовало то, что в ней не содержалось конкретных указаний об открытии боевых действий, однако выступление было построено таким образом, что, казалось, вероятность подобного развития событий весьма велика. Меня беспокоили две вещи. Во-первых, последствия войны с Польшей. Рассчитывать, что Англия расценит попытку силового урегулирования германо-польских разногласий не как явный вызов, а каким-то иным образом, было бы необоснованным оптимизмом – отсюда и неустанные попытки Геринга сохранить мир. Однако куда больше меня тревожило отношение России. Хотя я и считал, что при всей своей относительной неподготовленности люфтваффе и вермахт смогут доказать свое превосходство над польскими войсками, военная мощь России была слишком велика, чтобы они могли с ней тягаться. Это меня очень тревожило. Однако, когда в конце своего выступления Гитлер проинформировал нас о нейтралитете России и о том, что с ней заключен пакт о взаимном ненападении, у меня словно гора с плеч свалилась.

Вечером после совещания я вылетел обратно в Берлин, погруженный в тягостные раздумья. В памяти опять ожили воспоминания о днях, предшествовавших началу Первой мировой войны, когда я ощущал такую же неуверенность и напряжение, хотя в то время лично на мне не лежало тяжелое бремя ответственности.

Для нас, представителей люфтваффе, война означала боевые действия в воздухе. Однако, за исключением отдельных летчиков, воевавших в Испании, у нас не было практического боевого опыта. Исходя из накопленных нами знаний мы разработали наши собственные принципы воздушной войны и соответствующие им правила стратегии и тактики, которые вошли в нашу плоть и кровь. Однако никаких международных правил и рекомендаций, касающихся воздушной войны, не существовало. Попытка Гитлера полностью запретить боевые действия в воздушном пространстве была отвергнута на международных конференциях, как и его предложение применять ВВС исключительно в военных целях. Тем не менее, во внутренних уставах и инструкциях наших ВВС – а я как начальник главного штаба сыграл немаловажную роль в их разработке – содержались моральные принципы, необходимость соблюдения которых диктовала нам совесть. В соответствии с этими принципами ВВС должны были атаковать только сугубо военные цели (список объектов, подпадающих под это определение, был существенно расширен лишь после начала тотальной войны), в то время как атаки незащищенных городов и гражданских лиц были запрещены.

Мы исходили из того, что ВВС будут использоваться для оказания поддержки сухопутным войскам, а также для осуществления внезапных для противника высадок десанта или отдельных парашютистов. Серьезные споры с главнокомандующим группы армий «Север» фон Боком закончились. Будучи сам в прошлом армейским офицером, я слишком хорошо понимал проблемы и потребности сухопутных войск, чтобы в ходе коротких бесед не прийти к согласию с ним. Я не был подчинен фон Боку, но добровольно признал его старшинство во всех вопросах, связанных с тактикой наземных боевых действий. Если мы расходились во мнениях, а такое неизбежно случалось время от времени в ходе всех кампаний (мы тесно сотрудничали с фон Боком в боевых действиях против западных держав и России), благодаря нашему обоюдному стремлению принять наилучшее для той или иной ситуации решение нам было достаточно сказать друг другу буквально несколько слов по телефону, чтобы снять проблему. Даже тогда, когда приоритетными являлись интересы и соображения военно-воздушных сил, я искал пути и способы удовлетворить потребности сухопутных войск. Мы с фон Боком знали, что можем положиться друг на друга; наши начальники штабов – фон Сальмут (группа армий «Север») и Шпейдель (командование ВВС) – нам очень помогали. Сотрудничество с Герингом как главнокомандующим люфтваффе было хорошо отлажено, а в лице маршала авиации Иесконнека мы имели весьма проницательного человека и искусного военачальника, который хорошо знал своих офицеров и остальной личный состав и умел хладнокровно и твердо отстаивать свои взгляды в беседах с Герингом и Гитлером.

Незадолго перед вылетом я успел побеседовать с представителями нижестоящих штабов и командирами подчиненных частей, и в результате у меня возникла убежденность, что мы, пожалуй, сделали все возможное для того, чтобы быстрый, внезапный и массированный удар принес успех. Люди, с которыми я разговаривал, пребывали в мрачном настроении, но были уверены в своих силах. Они знали, что им предстоит сразиться с сильным, фанатичным, безжалостным и хорошо обученным противником, который к тому же по меркам 1939 года был хорошо вооружен.

Истребительная авиация Польши внушала уважение как с точки зрения количества машин, так и с точки зрения их качества. В то же время польская бомбардировочная авиация существенно от нее отставала. Располагая «мессершмиттами» 109-й и 110-й модификации и имея в своем распоряжении 500 истребителей против 250 у Польши, мы предложили нанести мощный удар по наземным объектам ВВС противника (аэродромам и местам стоянки самолетов). Кроме того, это было необходимо сделать для того, чтобы предотвратить разрушительные удары польской бомбардировочной авиации по базам на нашей территории. В задачу люфтваффе не входила бомбардировка польских военных заводов, но некоторые аэродромы и прочие авиаобъекты, имевшиеся, например, в Варшаве, были внесены в списки целей для бомбометания. Мы могли позволить себе не рассматривать военные предприятия в качестве первоочередных целей, поскольку, если бы кампания завершилась так быстро, как мы рассчитывали, продукция этих предприятий перестала бы иметь для Польши какое-либо значение. С другой стороны, крайне важно было сразу же после начала боевых действий дезорганизовать действия польского командования путем нанесения мощных ударов по объектам связи, в том числе по передающим телеграфным станциям. Наконец, те части польской армии, которые могли быстро выдвинуться для оказания сопротивления нашему наступлению, следовало по возможности атаковать в местах их постоянной дислокации.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});