Читать интересную книгу Сокровенное таинство - Эллис Питерс

Глава пятая

Вышло так, что, когда Николас подъехал к монастырской сторожке и попросил разрешения еще раз повидать своего лорда, которому дал слово вернуться, Кадфаэль вел беседу с братом Хумилисом в его келье.

В этот день Хумилис поднялся вместе с остальной братией и отстоял и заутреню, и обедню, хоть Кадфаэль и не разрешил ему переутомляться. Фиделис повсюду следовал за своим больным другом, готовый в любой момент поддержать его, почувствуй тот слабость, или исполнить любую его просьбу. Затем они отправились в хранилище рукописей, где Фиделис под одобрительным взглядом старшего друга принялся выправлять пергамент, который был испорчен смазанной краской, когда Хумилис на днях упал на стол. Когда пришло время сменить повязку, травник повел больного в келью, а Фиделис задержался, чтобы в завершение украсить манускрипт причудливой золотой вязью.

— Ну вот, уже совсем затянулась, — промолвил довольный своей работой брат Кадфаэль, осмотрев рану. — Чистая, сухая, одним словом, заживает прекрасно. Можно было бы уже обойтись и без повязки, но лучше обождать денек-другой, поостеречься царапин — новая кожа еще слишком тонкая.

Оба бывших крестоносца неплохо понимали друг друга. И больному, и лекарю было понятно, что залечить открывшуюся и воспалившуюся рану — это одно, а исцелить Хумилиса от тяжкого недуга — совсем другое дело. Но и тот, и другой предпочитали не затрагивать эту тему, ибо были достаточно благоразумны, чтобы довольствоваться и теми скромными результатами, которых удалось достичь.

С лестницы донесся звук шагов. К келье больного приближался человек, обутый в сапоги, а не в сандалии, — стало быть, не монах. И в походке этой не слышно было легкости и нетерпеливого рвения. Лицо человека, ступившего на порог, было печально. По правде говоря, гость вовсе не торопился обратно в Шрусбери — ему нечем было порадовать своего лорда. Но он обещал вернуться, и вот он здесь.

— Ник! — с нескрываемым удовольствием воскликнул Хумилис. — Надо же, как быстро ты обернулся! Ей-Богу, я очень рад тебя видеть, хоть и не ждал так скоро… — Тут Хумилис осекся, ибо только сейчас заметил бледность на лице молодого человека и встревожился:

— Я вижу, все вышло не так, как ты хотел…

— Увы, милорд, — тяжело вздохнув, Николас медленно и неохотно шагнул вперед и преклонил колено перед Хумилисом, — мне не повезло.

— Очень жаль, — отозвался Хумилис, — но нет такого человека, которому бы все время везло. Кстати, ты знаком с братом Кадфаэлем? Я многим ему обязан.

— Я говорил с ним, когда был здесь в прошлый раз, — ответил Николас и невольно улыбнулся. — Я тоже считаю себя его должником.

— Значит, говорил? И, надо полагать, обо мне, — с улыбкой промолвил больной и вздохнул. — Напрасно ты обо мне так беспокоишься, мне хорошо в обители. Я избрал свой путь и не жалею о своем решении. А сейчас присядь и расскажи нам, отчего не удалось твое сватовство.

Николас бессильно опустился на табурет рядом с постелью Хумилиса и поведал о своей неудаче, обнаружив похвальное немногословие.

— Я опоздал на три года. Всего лишь через месяц после того, как вы облачились в рясу в Хайде, Джулиана постриглась в монахини в Уэрвелле.

— Да быть того не может! — изумленно воскликнул Хумилис и погрузился в молчание, обдумывая столь неожиданное известие. — В толк не возьму, — промолвил он наконец, — с чего это ей пришло в голову? Не из-за меня же в самом деле. У нее не могло быть ко мне никаких чувств, она меня знать не знала, видела-то всего один раз в жизни, в раннем детстве, и наверняка забыла, как только я уехал. Скорее всего она должна была обрадоваться… Хотя, возможно, монашество — ее истинное призвание, и она избрала бы этот путь раньше, если бы была свободна. — Хумилис замолчал и задумался, пытаясь, видимо, возродить в памяти образ маленькой Джулианы.

— Ник, ты тогда рассказывал мне о том, как приняла она мое послание. Я это хорошо помню. Джулиана выслушала тебя спокойно и учтиво, она милостиво простила меня за то, что я не смог сдержать слово, и как будто не слишком огорчилась. Разве не так?

— Все так, милорд, хотя обрадовать ее это известие, конечно, не могло.

— А по мне, так очень даже могло, и винить ее тут было бы не за что! Выйти замуж за совершенно незнакомого человека, с которым она была обручена не по своей воле, да такого, что по возрасту ей в отцы годится, — радости мало. Почему бы ей и не обрадоваться, когда я подарил ей свободу и этим дал возможность самой решить свою судьбу? Кто знает, может, она уже давно склонялась к монашеской жизни и потому предпочла удалиться в обитель.

— Да, никто ее к этому не принуждал, — неохотно признал Николас. — Брат Джулианы сказал, что таково было ее желание. Отец был против, но уступил ее настоятельным просьбам.

— Ну что ж, — облегченно вздохнул Хумилис. — Стало быть, можно надеяться, что она обрела в обители то, к чему стремилась.

— Но я, увы, потерял его! — вырвалось у Николаса. — О милорд, если бы вам довелось видеть ее взрослой, как видел я! Как можно было остричь такие дивные волосы и спрятать такую фигурку под черной сутаной! Родне следовало остановить ее или хотя бы уговорить повременить, чтобы хорошенько обдумать этот шаг. А что если сейчас она уже раскаивается в своем выборе?

При виде хмурого, горестного лица Николаса губы Хумилиса тронула мягкая улыбка.

— Послушай, Ник, вспомни, как ты сам мне ее описал. Какая она смышленая, рассудительная, каждое ее слово было взвешено и обдумано. Не могу поверить, чтобы такая девушка приняла решение сгоряча, не обдумав все как следует. Видимо, таково ее призвание, и для нее это правильный выбор. Я сожалею о твоей неудаче, Ник, но ты должен перенести эту потерю так же достойно, как она перенесла свою, если, конечно, расстроившийся брак со мной можно считать потерей.

Зазвонил колокол, призывая братьев к вечерне. Хумилис с трудом поднялся, собираясь на службу. Встал и Николас, поняв, что ему пора уходить.

— Сейчас уже поздно пускаться в путь, — послышался голос Кадфаэля, который все это время молча сидел в сторонке, не вмешиваясь в разговор. — Да и спешки особой вроде бы нет — куда вы поедете на ночь глядя? Лучше заночуйте в странноприимном доме, выспитесь как следует, а с утра отправляйтесь. Глядишь, за день и поспеете, куда вам надо. Зато сегодня после вечерни сможете провести еще часок-другой с братом Хумилисом — Бог весть когда еще представится такой случай.

Хумилис поддержал Кадфаэля, и Николас с удовольствием согласился на это предложение и даже слегка приободрился, хотя ничто не могло вернуть ему то радостное воодушевление, с которым он спешил из Винчестера в Шрусбери, а затем — в манор Лэ.

Чему брат Кадфаэль несколько подивился, так это предупредительности Фиделиса. Молодой монах, зная, что Николас служил Хумилису задолго до того, как он сам познакомился и сдружился с ним, предпочел, сразу же после вечерни появившись на пороге, удалиться и не мешать беседе товарищей по оружию. Весь вечер они предавались воспоминаниям о Крестовом походе, вспоминали атаки, битвы, осады — все то, о чем Фиделис не имел ни малейшего представления.

Один купец из Шрусбери, торговавший шерстью и каждое лето разъезжавший по торговым делам повсюду — от Уэльса до богатого пастбищами Котсуолда, то и дело пересекая границы, по дороге собирал всевозможные сведения, а потом пересказывал все, что ему удалось вызнать, Хью Берингару. Нынешним летом, даже в самую горячую пору, когда закончилась стрижка овец, немногие торговцы решались предпринимать дальние поездки, ибо на дорогах было небезопасно. Но этот купец был человеком отважным и предприимчивым и не побоялся отправиться на юг, хотя там запросто можно было угодить в самое пекло. Однако тамошние овцеводы торговали с ним уже много лет и доверяли настолько, что сочли возможным попридержать шерсть и не продавать ее другим, пока он не даст о себе знать. У этого купца повсюду были крепкие связи, его знали даже в Брюгге, во Фландрии, и он всегда был готов пойти на риск, особенно если это сулило большую выгоду. Более того, этот человек предпочитал рисковать сам, а не посылать в опасные поездки своих приказчиков. Возможно, опасность даже привлекала его, ибо он отличался упорством и храбростью.

В начале сентября, загрузившись товаром, купец отправился домой. Караван из трех груженных тюками с шерстью подвод двинулся через Букингем. Через Оксфорд было бы ближе, но туда, по здравому размышлению, соваться не стоило. В Оксфорде царила паника, ибо жители со дня на день ждали, что голод вынудит войско императрицы отступить от Винчестера, и тогда орава мародеров обрушится на них. Отъехав на относительно безопасное расстояние, купец оставил свои подводы на попечение слуг, а сам вскочил на коня и во всю прыть поскакал в Шрусбери. Приехав в город, он даже не заглянул домой повидаться с женой и детьми, а сразу направился с донесением к. Хью Берингару.