Как скажете, Лаврентий Павлович, – согласился я, – вам ведь действительно виднее.
А вот поговорить с ним и известить о назначении пошли Синельникова. У него это лучше получится.
Предлагает пойти по варианту злого и доброго следователя? На таком уровне? А ведь наверняка получится.
Хорошо. Так и сделаем, – с готовностью согласился я.
По списку членов Политбюро прошлись быстро. В принципе, никого немедленно убирать не требовалось. Тимошенко и Громыко, ставшего министром иностранных дел, заместителями председателя Государственного Комитета Обороны маршала Берии решили пока не назначать. В ГКО подавляющее большинство и так оказалось за их, теперь об этом можно было говорить прямо, триумвиратом. Сталин, Берия, Синельников.
Обсудили ситуацию в новой американской части Советского Союза. Решили временно не отменять никаких действующих законов и деятельность партий, как до того еще предложил Иосиф Виссарионович. Надо было делать все возможное, чтобы народ не ринулся бежать в САСШ. Соответственно, все договоры канадских производителей зерна и мясо-молочной продукции должны быть выполнены, кроме тех, которые были заключены с фашистскими заказчиками.
Уже в конце разговора я закурил очередную папиросу и спросил:
Лаврентий Павлович, а что мы будем делать с прощанием?
Берия напрягся.
Что ты хочешь сказать?
Давка ведь будет. Люди детей потащат. Затопчут ведь.
Как там хоронили отца, я знал. Черт! Вот они оба из обоих миров и слились для меня воедино. Только, увы, неживые. А ведь в новом своем качестве сына я так и не успел его увидеть, поговорить…
Ах это, – он задумался, – не хочешь, чтобы похороны Иосифа Виссарионовича вспоминались народом как побоище?
Не хочу. И так по телевизору и в кино без перерыва крутят кадры гибели…
Со дня катастрофы и до похорон страна была в трауре.
Берия опять задумался, потом с уважением посмотрел на меня.
Ну, может быть, ты и прав. Так и сделаем. Тем более что желание ближайшего родственника – закон.
* * *
Американские войска вошли на территорию Канады уже на следующий день после катастрофы на Гавайских островах. С нашими десантниками они практически не встречались. Те быстро, буквально за одни сутки вывезли из госбанка золотовалютные запасы и, погрузившись на свои самолеты, вернулись в Советский Союз. А из СССР через Берингово море уже шли и шли на Аляску суда с советской администрацией, внутренними войсками и… рублями. Оттуда многие совслужащие уже на поездах направлялись в Канадскую Советскую Социалистическую Республику. Нет, хождение американского доллара на Аляске и канадского на советской части Канады было не запрещено. Но вот государственные служащие, включая Канадскую Конную полицию, которая потеряла в своем названии слово «королевская», теперь должны были получать заработную плату только в рублях. Продукцию предприятий, расположенных в евроазиатской части Советского Союза, которая должна была хлынуть в новые республики, можно будет купить тоже только за рубли. Закупки продовольствия канадских производителей, а многие из них остались из-за войны без заказов, будут производиться опять-таки только за советскую валюту. В то же время было объявлено, что отделения советских банков, которые скоро будут открыты на новых территориях, станут обменивать канадский доллар на все те же рубли по курсу на день начала войны – шестнадцатое июня тысяча девятьсот сорокового года. Было сделано все, чтобы жители не теряли своих сбережений, не бросали свои дома и не бежали сквозь существующую пока только на картах границу в Североамериканские Соединенные Штаты. Но вот фунт стерлингов на глазах сыпался вниз. Курс рубля неуклонно рос. Канадский доллар был «заморожен» советским правительством. Но вот он-то как раз был обречен.
* * *
Когда самолеты сядут?
Я посмотрел на часы.
Утром. Около шести.
Самолет президента САСШ летел в Москву. В салоне «Борта № 1» Соединенных Штатов находились урны с тем, что осталось от советской делегации. Рузвельт сам вызвался прибыть на похороны, тем самым признавая свою личную вину и отдавая себя на наш суд.
Знаешь, я, пожалуй, на аэродром не поеду, – Василий задумался, – может, Лаврентию Павловичу тоже не стоит?
А протокол?
Существует протокол для таких ситуаций?
Ответить мне было нечем, но я все-таки сказал:
Я, конечно, понимаю, что ты прав, но маршал пусть едет. Откровенно грубить не стоит.
Вася кивнул, поставил свою подпись на каком-то очередном документе, потянулся и спросил:
В Болгарию людей отправил?
Вась, ну хватит меня контролировать по мелочам! – возмутился почти всерьез я.
Болгары восстали еще вчера. Не хотят боевых действий на своей территории. Очень быстро они вспомнили свой, ныне забытый национальный праздник. Двадцать третье декабря. В этот день в далеком тысяча восемьсот семьдесят седьмом году русские войска освободили Софию, столицу Болгарии, от турецкого владычества. А в следующем году Болгария полностью и навсегда была освобождена от османского ига. Сейчас же… Наши войска, держащие фронт в Румынии, тут же, по «любезному» приглашению Временного Революционного Комитета двинулись на Софию. Утром первые подразделения корпуса генерал-лейтенанта Полубоярова уже вошли в город.
Извини. Все никак не могу привыкнуть, что мои распоряжения здесь выполняются немедленно. Еще не до конца перестроился. Как там Светка? По-прежнему ревет?
Уже меньше. Поехали к нам ужинать? Сам на сестру посмотришь.
Вася заинтересованно посмотрел на меня.
Пожрать? В этом что-то есть. Слушай, Егор, а ведь я опять не обедал. Александр Иванович дважды напоминал, но времени не было. Сам видишь, – он показал на свой стол рукой. Столешница была завалена документами.
Поскребышева надо слушать, он плохого не посоветует, – наставительно сказал я и потащил Василия за рукав кителя из-за стола, – поехали, подполковник.
Слушаюсь, тащ генерал-полковник, – шутливо вытянулся Сталин.
Надо бы тебе звание какое-нибудь повыше присвоить, – сказал я уже в машине.
Перебьешься, – усмехнулся Василий, – звания дают за руководство войсками, а я теперь несколько другим занимаюсь. Вот совершу что-нибудь этакое военное – глядишь, полковника получу. Мне трех звездочек на погон, – он сделал характерный жест ребром ладони у горла, – за глаза и за уши.
Вася посмотрел на поднятую прозрачную перегородку между салоном машины и водителем, опять усмехнулся и добавил:
Да и звание привычное будет.
А на официальном приеме в кителе цвета хаки париться будешь? Летом жарковато будет, – подколол я, – в белом на трибуне Мавзолея удобнее. Поверь моему опыту.
Василий грустно улыбнулся. Видимо, отца вспомнил, понял я. Ну кто у нас на трибуне Мавзолея еще мог стоять?
Ладно, уговорил, скажи Тимошенко, чтобы приказ по мне персональный отдал. Мол, как исключение, подполковнику Сталину допускается носить генеральские формы одежды.
Вась, да зачем тебе его приказ?! Кто ты и кто он?! – возмутился я.
Нет, Егор, порядок должен быть во всем. Если нарушения будет допускать одно из высших лиц государства… – он не закончил, но я его понял: «Рыба гниет с головы».
* * *
Васька, а ты на фронт больше не поедешь?
Н-да. Для сестры я все-таки так и остался Васькой. А может, так и надо?
Нет, Светлана, нельзя мне теперь.
А я потом, после… поеду.
Слова «папины похороны» она вслух произносить не захотела.
И ты не поедешь, – ответил я. Егор кивнул головой. Для него это тоже было само собой разумеющимся.
Это почему еще? – тут же взбрыкнула несносная девчонка.
Ну, как бы тебе объяснить? – я посмотрел на Синельникова. Может, он ей скажет? Нет. Как только взгляд Егора падал на Светку, о том, что человек – существо разумное, применительно к нему самому можно было забыть. Вот ведь влюбленный баран!
Понимаешь, Свет, мы теперь себе не принадлежим, – пытаюсь сам растолковать сестренке.
А кому тогда?
Стране. Народу державы. Мы с тобой для него теперь не просто брат и сестра, а, в первую очередь, его дети, – черт, как же это трудно – говорить об отце в третьем лице и прошедшем времени.
Задумалась. Поймет? Кто ее знает?
Светланка, ну, в самом деле, нельзя, – наконец-то высказался Синельников.
Светка поерзала на коленях Егора, удобней устраиваясь, по очереди посмотрела на нас двоих и наконец-то согласилась:
Ладно уж, – причем таким тоном, как будто делала нам великое одолжение.
Я закурил и посмотрел на Синельникова.
Вот что, Егор, а расскажи-ка ты мне, как ты в апреле в Африку летал. Как тебе удалось убедить самого высокого полковника Франции от колоний отказаться?
Надо было и сестру хоть немного отвлечь, и самому получить подробную информацию.
Так вот почему тебя десять дней тогда не было! – тут же отреагировала Светка. – А почему мне ничего не сказал?