Читать интересную книгу Клуб друзей китайского фарфора - Михаил Литов

И я покачал. Зловещая ухмылка озарила ее лицо, скопив в себе всю зараз мощь ада.

- Ах так! - воскликнула она. - Ну, держитесь!

Тотчас я увидел, до какого скотского состояния способна дойти женщина, испытавшая драму любви и вбившая себе в голову, что для нее все кончено. Закинув ногу на ногу, она осушила бутылку, разразилась диким хохотом и принялась сбрасывать платье. Волосы зашевелились на моей голове. У меня были все основания подозревать, что она задумала сделать меня объектом своей разнузданности, а это, как ни любил я ее, противоречило бы моим нравственным установкам, поэтому я вскочил на ноги и устремился к двери. Я ушел от нее в полном смятении, а она как безумная хохотала мне вслед. Как же ее спасти? Я решился прийти к вам, к человеку, которого она любит, к человеку... скажите, положа руку на сердце, я на правах ее старого и преданного друга требую ответа - вы любите ее?

***

Вышло следующее. Никита, вникнув в мою печальную историю, обещал помочь, уладить это нелепое дело с пальто, вернуть его по назначению, но, с моих слов зная, что Вера никого не принимает и даже лучшего своего друга Савву отослала с наказом никогда впредь у нее не бывать, решил хитростью вытащить ее из дома, отвлечь где-нибудь на стороне от мрачных дум и помирить нас. В подобных случаях Никита всегда склоняется к мнению, что лучшее средство для успокоения, сближения и примирения - сногшибательная попойка. Я с готовностью принял его план. Осуществить его мы решили в его, Никиты, квартире. Мебель в ней давно частью разрушили, частью вынесли на продажу, а нам казалось, что наша затея только выиграет, если мы встретим Веру в уютном гнездышке, а не разоренной берлоге. Кое-что, например, стулья, прелестный столик и кресло специально для Веры, мы позаимствовали у тетушки Никиты. Она, с добродушной улыбкой созерцая, как мы уносим мебель, таинственно заметила нам на прощание: ждите сюрприза. Никита знал, что поступки и сюрпризы его необыкновенной родственницы приобретают порой совершенно невыносимую остроту, и потому возразил: на этот раз, тетя, случай серьезный, так что давай, ради Бога, обойдемся без твоих выходок. Тетушка не перестала загадочно ухмыляться.

Никита каким-то образом передал Вере приглашение, и она, к нашему великому удовольствию, ответила согласием. Разумеется, она и не подозревала, что я тоже в числе приглашенных. Спрошу еще сам себя: разве все дело в одном только пальто? Нет! Мне хотелось повидать Веру. Я любил ее. В отношении всякой красивой девушки и женщины так оно и обстоит, что деяние ли какое с ней, поступок ли, слово только или даже всего лишь мысль одна - все есть любовь.

А Никита задумал обставить сцену примирения с грандиозным размахом. К сожалению, мы не знали, какие напитки предпочитает Вера. Савва поведал мне, что она частенько прикладывается к бутылке, но не удосужился растолковать, к какой именно. Впрочем, выход был: купить побольше разных марок вин. Мы так и поступили, я истратил кучу денег, и мне предстояло неприятное объяснение с Валечкой. Но я, можно смело утверждать, играл ва-банк. Собралось человек шесть-семь гостей, среди них Петенька, с самого начала настроенный на рассказ о своей романтической службе у легавых. Упомяну еще Гласова, человека немалого ума и возвышенной души. Мы выпили, час спустя Никита был уже изрядно пьян, да и перед моими глазами плыли странные пестрые круги или, скажем, комната качалась под ногами, - я не ставлю себе целью скрупулезно восстанавливать в памяти все события того вечера. Я часто поглядывал на шкаф, где мы бережно, как реликвию, поместили пальто Веры. Шкаф был дрянной, разбитый массивной головой Кеши, с которым тут никогда не либеральничали; мы, чтобы прикрыть выбоины и трещины, украсили эту допотопную вещь цветными гирляндами. Помню, Гласов, ученейшая голова, пустился было в длинное повествование о последних удачных исследованиях в области лингвистики, в которые и он внес существенную лепту, как вдруг раздается ужасающе громкий кашель, неуместный и подлый. А Гласов, пропустивший в себя уже не одну рюмку, теперь строг.

- Кто кашляет? - спрашивает он.

Никита отвечает:

- Сосед. За стеной. Не обращай внимания.

Недовольно поморщился Гласов, скроил презрительную гримасу, не нравится ему, когда люди некстати кашляют, кашляющие соседи не нравятся. Да и мне все это не по душе, даже как-то подозрительно. Как будто кто стоит прямо у меня за спиной. Я оглянулся. Никого нет. А кашляют прямо-таки в ухо.

- Кто здесь? - крикнул я.

- Да ты еще тут... помалкивай, слышишь! - цыкнул на меня Никита.

Я не унимаюсь:

- Савва, ты?

Бог знает, что за фантазия пришла мне в голову. Стал я выкликать Савву. Гласов внимательно на меня посмотрел.

- Кто такой Савва?

- Ладно, - сказал я ему, - продолжай. Ты рассказываешь удивительные вещи.

Гласов пожал плечами и открыл рот, чтобы продолжить свой рассказ, а вдруг: шум, треск - врывается целая ватага каких-то приплясывающих на ходу молодых людей с бутылками и цветами в руках, и среди них та самая тетушка, которая давеча проводила нас загадочной ухмылкой.

- А я пополнение привела! - верещит она.

Никита тоже в крик: к черту такое пополнение! я же просил, тетя, без сюрпризов! выметайтесь-ка отсюда!

- В самом деле, - вмешиваюсь я, - у меня судьба решается, у меня дело первостепенной важности и я для него пожертвовал кучей денег, я вина купил и все здесь украсил гирляндами, я Гласова пою, Петенька пьет и жрет за мой счет, а вы тут развели Бог знает что, вы в все в балаган превратили, в дешевый фарс!

- Ну-ка, пасть закрой и буркалы на меня не выкатывай! - весело кричит тетушку словно бы мне, а словно бы и всем нам вместе. - Я мебель дала! Что хочу, то и делаю, а не то возвращайте мне мои атрибуты, я тоже умею за свои интересы постоять!

- Ну хорошо, хорошо, - смягчился Никита, - оставайся, тетя, только не шуми, не порть нам праздник, и вообще бы тебе уже лучше взяться за ум, потому как ты живешь давно и почти что пожилой человек.

Она же уперла руки в боки, из горла ее вырвалось хрипение, лишь отдаленно смахивающее на смех.

- Ты меня поучать будешь? Да тут немало людей, которые тебя самого поучат и живо мозги вправят!

- Кто же это такие люди?

Тетушка словно только этого вопроса и дожидалась. Просияла она вся как-то в одно мгновение. Заняла позицию посреди комнаты, каждого из пришедших с ней хватает, по плечу похлопывает, заставляет грудь колесом выгнуть, а сама как будто печать и некое клеймо ставит на человеке: этот лауреат, этот - из медиков, представитель славной когорты, это надежда нашего искусства, а этот даже и не знаю кто...

- Где ты их откопала? - изумляется Никита, а женщина торжествует:

- Все пьют!

- Не знал, что ты такая проворная.

И стал он уже со своей тетушкой запанибрата.

- Мы со своей выпивкой и со своей закуской, - провозгласил медик, так что ваша трапеза из-за нас не оскудеет.

- А мы о том и не беспокоимся, - возражает Гласов, - у нас всего вдосталь.

- А потому, что я позаботился, - говорю я, - раздобыл... вон селедка, к примеру...

- Настало время, - говорит вдруг Петенька, в стельку уже пьяный, вспомнить мне о той роли, которую я по призванию и в силу необходимости, как, впрочем, и по доброте душевной...

А за стеной надрывается в кашле сосед.

- Я думаю, - вставляет надежда искусства, - не грех выпить за тех, кто на свою беду сейчас не с нами.

- Отличный тост, - откликаюсь я. - Веры до сих пор нет.

- Так выпьем за веру! - И неведомый собутыльник опрокинул в себя полную чашу.

Беглая промелькнула мысль: что это мы делаем этакой кучей?

И пошло наперебой:

- ... в историческом плане живопись совершенно выбилась из колеи...

- ... поп-арт...

- ... и все-таки вы не правы потому что Пикассо тоже реалист и не нужно очень уж много знать о реализме чтобы сказать кто реалист а кто нет и любой политический деятель тоже реалист когда он реалистически смотрит на положение вещей в мире...

- ... что вы этим хотите сказать...

- ... в современной поэзии заключен глубокий смысл...

- ... я отдаю должное нашим политикам поощряющим винную торговлю...

- ... я скептически отношусь к потугам некоторых наших интеллигентов оторваться от родной почвы...

- Надо полагать, я в этом доме последний раз, - говорит Гласов. - Но говорится это не впервые. Я слаб, человек слаб. Здесь подают отменное вино.

Он встает и, шатаясь, направляется к шкафу.

- Как, бишь, называется вино, которое здесь подают?

- Херес.

- Не только херес.

- Моя беда в том, - продолжает Гласов уже из шкафа, - что я всегда забываю названия вин. А так хотелось бы запомнить! Но забывчивость как проклятие висит надо мной. Посмотрите, однако, как недурно я устроился. Вместе весело болтать! Но как вы все просты и оптимистичны. Бьюсь об заклад, что я, бредя во мраке, где и пролегает мой путь, творю, сам того не подозревая, добрые дела. Честь и хвала мне! Я требую ласк! Вам не придумать ничего лучше и полезнее стремления уподобиться мне. Чего желать еще, если ты уже в шкафу? Знаний? Без них проще. Свободы? Без нее легче дышится. Плевать мне на мнение общества. Свобода моей воли расположена, по утверждению великого философа, вне меня, вне моих природных чувств и желаний, она чужда всякой определенности. Я торжествую, потому что я слеп. Я пою свою слепоту и глухоту. Я не протестую, когда из меня выжимают соки и претворяют их в вино. Ребята, я жмых! Из чьих-то соков сработали доброе вино херес, и я пью его с надеждой, верой и любовью.