В течение весеннего семестра 1931 г. (10.01.1931 — 25.04.1931) Шестов читает в Сорбонне, как всегда по субботам, курс «Русская философская мысль». Часть лекций была посвящена Владимиру Соловьеву. 14 февраля Шестов говорил об отношении Соловьева к Пушкину, Лермонтову и Достоевскому.
***
11 февраля 1931 г. внезапно скончался муж Софии Исааковны Даниил Григорьевич Балаховский. Шестов пишет Ловцким, матери и Мандельбергам:
Сейчас получил твое, Фаня, письмо. Что собственно можно рассказать о последних днях Данила? Смерть была легкая — как и у его отца. Он совсем было оправился от инфлуэнцы, встал утром бодрый, умылся, побрился и поехал в город — в контору Паперно[35] по какому-то делу. Вошел веселый, сел в кресло, начал разговаривать — и вдруг прервал разговор на полуслове, склонил голову — и — все было кончено…
Я и А.[Анна] ничего не знали. Надя протелефонировала Наташе на службу, пока Наташа добралась до нас, уже наступил вечер, и мы только в 8.30 попали к Соне. Там уже было много народу — все родные и кой-кто из знакомых. Через два дня его похоронили — на похоронах тоже было много народу, человек 200…
Пока для Сони большое облегчение — это дети[36]. Они с такой любовью и заботливостью ходят вокруг нее, что даже со стороны легче, когда глядишь на них. И вообще со всех сторон проявляют к ней сочувствие, и Соня держится хорошо. Тоже, между прочим, утешает себя и той мыслью, правильной, конечно, что если бы Д. пережил ее, то ему пришлось бы очень плохо. И действительно, если бы он один остался — куда бы он делся? (Ловцким, 17.02.1931).
Ты уже знаешь о постигшем нас горе. Единственное облегчение было, что смерть была без страданий, мгновенная
точно он заснул. А второе облегчение — для Сони — это дети. Они такие милые и так любят ее, так ласковы и предупредительны с ней, что она, поневоле, забывает свое горе. Заниматься с ними, поить их, кормить, водить в школу и т. д. для нее большая радость. А так как Женя почти весь день отсутствует — она начала учиться художественному тиснению на переплетах — то всем этим и всеми домашними делами приходится заведывать Соне: это ее отвлекает и очень успокаивает. Мы тоже стараемся все по возможности чаще бывать у нее — это ей, конечно, тоже приносит небольшое облегчение и утешение. Слава Богу, что ее здоровье сохранилось и она себя физически чувствует настолько крепко, что может и с хозяйством возиться, и за детьми смотреть, и все делать, что нужно.
(Матери, [17(?).02.1931]).
Спасибо за письма и поздравления. К сожалению, в этом году день моего рождения [13.02] был очень грустным днем совпал (вы уже, конечно, знаете об этом) с похоронами Даниила…
Теперь уже прошло почти две недели и, как всегда, жизнь вошла в свою колею. Вы спрашиваете, как мы живем. Мне жаловаться не приходится. Таня и Наташа вышли замуж, мужья у них хорошие, они сами служат, и мужья служат, так что у них на жизнь хватает. И мы с Анной существуем. Правда, жить приходится очень скромно, считать гроши — но, вы знаете, что я материальной стороной существования никогда не дорожил — теперь дорожу еще меньше. Было бы, конечно, лучше, если бы можно было не читать курсов, не разъезжать по разным городам с докладами и не быть так озабоченным добыванием средств к существованию — а можно было бы заниматься только своим настоящим делом. Но с этим бы еще можно примириться. Трудно и невозможно привыкнуть смотреть на то, как бьются близкие люди, и сознавать, что ничем им нельзя помочь. Очень трудно Мане, Володе, Люсе и Мише. Миша совсем запутался, Володя тоже ни гроша не зарабатывает и нет надежды, что он когда-нибудь начнет зарабатывать. Люся потеряла место, Флора тоже потеряла место — и я даже не представляю себе, как они дальше существовать будут. А что будет через несколько лет — даже и думать об этом не хочется. Вдобавок Маня все время болеет. Это самая мучительная сторона нашей жизни. У Сони, хотя ей тоже нелегко, все-таки есть поддержка — madamePetit, и у Женички есть маленькие средства, и Жорж стал на ноги. Саша зарабатывает на жизнь уроками. И у Фани развивается практика. На нее вся надежда — если у нее будет и дальше развиваться так, как до сих пор, может она поддержит Люсю и Маню.
И до сих пор, в сущности только она одна из всех нас кой-что делает — главным образом, для Люси. Грустно это очень — но придумать пока мы ничего не можем. Соня часто бывает у Мани и, сколько возможно, заботами облегчает ей существование. А я даже и часто бывать не могу — столько работы и хлопот всякого рода. Слава Богу, что у вас, сравнительно, лучше. Как жаль, что Володя не поехал с вами в Палестину! Наверное, уж как-нибудь да пристроился там. Вижу, что письмо мое вышло грустное — такое уж теперь настроение. Но все-таки не делайте заключения, что мы здесь упали духом — сколько можно, все же стараемся бороться. А может быть, случится что-нибудь неожиданное и обстоятельства изменятся к лучшему. Вообще же жизнь в Париже все-таки складывается неплохо. Французы к русским беженцам относятся доброжелательно, и мы не чувствуем здесь, т. е. нам не подчеркивают, что мы чужие. Здесь иностранцу легче найти работу, чем в других странах. Сейчас боятся длительного кризиса — и безработицы. Но, авось, все-таки как-нибудь Франция с этим справится: все-таки она и богатая, и очень крепкая страна. (Мандельбергам, 23.02.1931).
***
В это время Я.Сюис (J.Suys)посылает Шестову свою докторскую диссертацию — книгу «LeoSjestow'sprotesttegenderede» («Протест Льва Шестова против разума»), опубликованную в Амстердаме в 1931 г. Шестов пишет Ловцким:
Работа, по-видимому, написана добросовестно и обстоятельно, т. к. книга довольно большая. Да и то, что ему дали доктора — свидетельствует, что книга написана прилично. Я его попрошу послать и тебе, Г., экземпляр — может, напишешь рецензию, тем более, что он обещал прислать конспект книги по-немецки. [6.03.1931].
Сюис уже раньше приезжал в Париж говорить с Шестовым о своей работе, но затем о нем больше не слышали. В декабре 1930 г. он неожиданно дал о себе знать, попросив у Ловцкого некоторые сведения о Шестове, и вскоре после этого появилась его книга. Впоследствии Сюис от Шестова отошел.
В Англии издавался журнал «Нью Адельфи» под редакцией Джона Миддлтона Мерри. Еще в 1928 г. в нем вышла статья Шестова «TheethicalprobleminJuliusCesar».
В 1929 г. Шестов переписывается с Миддлтоном Мерри, который просит его дать короткую статью для журнала. ВодномизписемМиддлтонМеррипишет:
I have long admired your work: indeed, I wrote an introduction to a collection of your essays which appeared in English as long as 1917[37]. I should appreciate greatly the honour of your collaboration. Our rate of payment is low, but it is a triple higher than the rates generally paid by French reviews of the same class.(21.08.1929)[38].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});