Ночь я спал плохо. Мне снилась какая-то облезлая полукошка, полуобезьяна. Она лапой доставала меня из какой-то норы. Наверно, это была ужасная глаувандра. В школе на уроке чтения я спросил, как будет глаувандра во множественном числе и кто они такие? Учитель нахмурился и сказал, что ответит мне после уроков.
Все ушли обедать, а я ждал, потом заглянул в учительскую; там шел педсовет, и учитель Михаил Сергеевич не выходил: наверно, он сам вспоминал, что такое глаувандра, да так и не вспомнил…
Я грустно побрел домой, а глаувандра как будто кралась за мной следом и мяукала за углами.
А Петька, как назло, не выходил во двор. Наконец к вечеру он вышел, окруженный маленькими детьми. Я помчался и схватил его за руку:
— Петька, сознавайся, кто такая глаувандра?
— Отстань ты! — озабоченно сказал Петька и показал мне две катушки ниток. — Вот смотри, чего сейчас будет! Вы меня к столбу примотаете двумя катушками, а я буду отрываться. Интересно, оторвусь или нет?
Я обрадовался и забыл о глаувандре, и мы два часа приматывали Петьку, но он и потом не открыл мне тайну.
С тех пор я узнал много интересного, но ни от кого ничего не слышал про глаувандру. Может быть, это таинственное животное… живет себе в глухих дебрях Экваториальной Африки, прячется от людей и пока еще не открыто учеными? А может быть, Глаувандра — остров, который затонул? Иногда мне кажется, что без глаувандры невозможно жить в наше время… Неужели никто не знает, что это такое?
1968
Олег Тихомиров
Про муху и африканских слонов,
или Про то, как я был хулиганом
Шел урок географии. Самый обыкновенный урок. И вдруг Вовке на затылок села муха.
Ну села, так уж сиди себе спокойно, никому не мешай, а муха, как назло, принялась вертеть передними лапками свою голову. Повертит, потом перестанет, словно задумается, потом опять повертит.
В общем, вела она себя нагло. Мне даже обидно сделалось. Софья Андреевна про животный мир Африки рассказывает, а тут какая-то муха вертит и вертит себе башку.
Мне-то, конечно, было наплевать на эту муху. Я бы на нее и внимания не обратил, но Вовку было жаль: чего она на него села! А он, бедняга, даже не подозревает.
Тогда я не вытерпел — взял и махнул рукой. Вовка как раз в это время головой двинул. Ну, я ему и заехал слегка по затылку.
— Шныков! — сказала Софья Андреевна. — Что с тобой?
— Муха…
— При чем здесь муха?.. Я про слонов рассказываю… Не узнаю тебя, Шныков.
На перемене ко мне подошел Женька Проегоркин — его недавно выбрали председателем совета отряда.
Женька сказал:
— Слушай, что это ты?
— Что? — спросил я.
— Дисциплину расшатываешь. — И, как Софья Андреевна, добавил: — Не узнаю тебя, Шныков.
— Ничего я не расшатываю вовсе! — рассердился я. — Это все из-за мухи получилось.
— Из-за какой мухи?
— Обыкновенной… Которые летают.
— Ты мне басни не рассказывай, — тоже рассердился Женька. — За что Вовку ударил?
Пришлось мне обо всем рассказать подробно.
Женька вздохнул.
— Все равно, — сказал он, — нужно тебя проработать.
— Зачем?
— Чтоб учился лучше. Двойки есть?
— Нету.
— А по дисциплине что? — с надеждой спросил Женька.
— Пятерка, — ответил я.
Женька опять вздохнул.
— Эх, — сказал он сокрушенно, — какой случай пропадает!
— Какой? — спросил я.
— Завтра собрание… понимаешь?
— Ну и что?
— «Что, что»! — передразнил Женька. — Непонятливый ты какой-то. О дисциплине бы поговорили, тебя бы пропесочили…
— Да зачем же?
Женька досадливо махнул рукой.
— Ну как тебе объяснить… С дисциплиной-то у нас что?
— Что?
— Сам знаешь… Безвыходное положение. У всех пятерки.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Какое же безвыходное?
— Кому хорошо, а кому плохо. Отчет-то мне делать придется.
— Какой отчет?
— О работе отряда. В плане, между прочим, и про дисциплину было. Только какая тут работа, если у всех по дисциплине пятерки?.. Кого подтягивать?.. Вот ты мне скажи.
Женьке Проегоркину можно было лишь посочувствовать, и я неуверенно протянул:
— Да-а-а…
— Вот видишь, — оживился Женька. — А то бы было видно, что мы тебя перевоспитываем, над твоей сознательностью работаем. — И он вдруг попросил: — Шныков, будь другом, а?.. Ну что тебе стоит? Пропесочим мы тебя, поговорим… Все равно ведь все знают, что ты не такой. Ведь нам для отчета, а?
Я согласился. Раз для отчета, для общей пользы, пусть, думаю, прорабатывают.
А на собрании Женька начал меня «песочить». Про муху он не сказал ни слова. Зато оказалось, что я стукнул несколько раз Вовку по уху и что Софья Андреевна даже не смогла закончить рассказ про африканских слонов. И еще Женька сказал, что с таким возмутительным поступком мириться нельзя, а нужно бороться всем здоровым коллективом и поскорее смыть это позорное пятно.
После уроков он подошел ко мне и сказал:
— Здорово я тебя?!
— Здорово, — признался я. Мне это все не очень-то, прямо скажу, нравилось, но что делать. Нужно было выручать коллектив.
Однако «позорное пятно» Женька не торопился смывать.
Вскоре в стенной газете появилась на меня карикатура. К Вовкиному носу я поднес кулак, а другой рукой вцепился ему в шевелюру. Кулак был огромный. На лице моем застыло зверское выражение. Из Вовкиного носа капала кровь.
Я разыскал Женьку.
— Послушай, — сказал я, — разве так можно? Нарисовал черт знает что…
— Погоди, — не дал договорить мне Женька, — некогда тут пустяковой болтовней заниматься. Мне еще выступление нужно готовить. Послезавтра слушай по радио на большой перемене…
Из передачи по школьному радио я узнал, что прямо на уроке географии я избил Вовку. Оказывается, меня, злостного прогульщика и постоянного нарушителя дисциплины, дружно перевоспитывает весь класс.
После Женькиного выступления, которое называлось «Крепкую дисциплину — в каждый отряд», зазвучал вальс Штрауса «Голубой Дунай». Но это меня не успокоило.
Я бросился к радиоузлу. Женька вышел сияющий.
— Да как ты смеешь! — схватил я его за плечи.
Женька ничего не слышал. Он продолжал сиять.
Я бродил по коридору всю перемену и мрачно наблюдал, как от меня все шарахались в разные стороны.
Когда начался следующий урок, я обнаружил, что сижу за партой один. Маша Проскурякова не пожелала со мной сидеть.
— Я все понимаю, конечно, — сказала она, — но ты посиди пока один. Ладно?..
Как-то раз к нам пришли гости — ребята из соседней школы.
Женька Проегоркин знакомил их со всеми, про меня сказал:
— А это наш лодырь, драчун и двоечник, одним словом — хулиган…
— Кто? — удивились гости.
— Хулиган, — с хладнокровием дрессировщика ответил Женька. — Мы его перевоспитываем. Трудная, между прочим, и ответственная работа.
Я схватил с доски мел, подскочил к Женьке и в один миг нарисовал ему длинные белые усы.
— Ты что? — оторопело произнес Женька.
— Я хулиган, — сказал я и дерзко улыбнулся.
— Брось эти шуточки. Не остроумно, — проговорил Женька и стал стирать усы.
Тогда я быстро подправил их и влепил Женьке звонкий щелчок.
— Я хулиган.
Женька попятился.
— Я хулиган, — сказал я вновь и дернул его за нос.
Женька бросился бежать.
Я швырнул в него чернильницей и крикнул вдогонку:
— Я хулиган!
Больше меня… не перевоспитывали, не прорабатывали и не «песочили».
1969
Обыкновенные и не обыкновенные истории
Михаил Зощенко
Леля и Минька
(рассказы из одноименного цикла)
Галоши и мороженое
Когда я был маленький, я очень любил мороженое. Конечно, я его и сейчас люблю. Но тогда это было что-то особенное — так я любил мороженое.
И когда, например, ехал по улице мороженщик со своей тележкой, у меня прямо начиналось головокружение: до того мне хотелось покушать то, что продавал мороженщик.
И моя сестренка Леля тоже исключительно любила мороженое.
И мы с ней мечтали, что вот, когда вырастем большие, будем кушать мороженое не менее как три, а то и четыре раза в день.
Но в это время мы очень редко ели мороженое. Наша мама не позволяла нам его есть. Она боялась, что мы простудимся и захвораем. И по этой причине она не давала нам на мороженое денег.