В стенах, что помнили победы германского оружия, оставались какие-то люди, пусть и не чета гениальным предшественникам, трясшим Европу, словно старую грушу, но все-таки как немцы, причастные к подвигам гениев.
Герр Мюллер шел старыми коридорами, кожей чувствуя, что в этих стенах уже витает дух новой Германии. Поражение еще не было забыто, но страна его уже пережила.
Перед дверью генеральского кабинета его ждал полковник Рейхсвера. Жгуты аксельбантов, погоны, пробор через центр головы, тонкие усики, запах бриолина. Адъютанта командующего герр Мюллер знал, и тот, на правах старого знакомого, подхватив под руку полицейского, повел к двери.
– Не больше двадцати минут, герр Мюллер, – шепнул он. – Очень вас прошу. У генерала масса дел на сегодня.
Полицайпрезидент не стал отвечать. Только плечами пожал. В его папке тоже не пустяки лежали.
Адъютант сообразил, что значит молчание гостя, прищелкнул каблуками, приглашающее отодвинулся и полицайпрезидент вошел в кабинет того, кто в настоящий момент олицетворял то ли силу, то ли, напротив, бессилие униженной Версальскими соглашениями страны.
Ганс фон Сект, генерал Рейхсвера, поднялся навстречу.
– Здравствуй, Густав!
Мужчины обменялись рукопожатием.
– Ты в каком качестве? Как старый друг или как полицайпрезидент?
– А вот это ты сам и решишь…
Генерал пожал плечами и показал на сервированный около окна столик. Полицайпрезидент довольно хмыкнул.
Столик полированного дуба, с инкрустацией в виде Прусского орла, спиртовка и исходящий паром кофейник, бутылка орехового ликера и пачка печенья. Это были хорошие советчики.
Пока генерал на правах хозяина разливал кофе по крохотным чашкам саксонского фарфора, а ликер по таким же крохотным рюмкам, гость достал из бювара лист бумаги и положил его перед генералом текстом вниз.
Хозяин улыбнулся, показывая, что официальная часть разговора закончилась.
– Густав, ты загадочен, как барышня. Может быть, тебя пощекотать и ты сдуешься? И чем же ты меня хочешь поразить?
– Чужим письмом.
Генерал с удовольствием развалился в мягком кресле.
– Вот как? У тебя есть время читать чужие письма? Видно, наши уголовники стали пай-мальчиками и у тебя появилось свободное время…
– Читай, Ганс, читай… И помни. Мне нужен совет…
Прочитав имя адресата, генерал остро взглянул на гостя, но тот только кивнул. Мол, все верно. Ошибок нет… Генерал не стал переспрашивать. Только брови его взлетели вверх.
Минут пять они сидели молча. Гость осторожно прихлебывал кофе и похрустывал овсяным печеньем, а хозяин снова и снова строчку за строчкой пробегал глазами.
– Фантастика какая-то, – пробормотал, наконец, фон Сект, откладывая лист в сторону. – Бред… Если б я был врач…
От кофе поднимался ароматный пар, и прежде чем ответить, герр Мюллер быстро втянул в себя запах доброго напитка. Редкий, надо признать, в нынешние времена запах… Настоящая «Арабика»!
– Даже если б ты был сам Зигмунд Фрейд, тебе вряд ли удалось определить, правда там написана или нет. Если дело касается науки или техники, то в наше время никто с уверенностью не может сказать, бред это или предвидение гения… Скажи лучше, что мне делать с этим…
Генерал вернул письмо в лапы орла.
– Почему ты выбрал в советчики меня?
– Ты видишь, кому адресовано?
– И что? – ответил вопросом на вопрос генерал.
– Все знают, что мы сотрудничаем с Россией, а ты вроде бы лично курируешь военное сотрудничество с ними.
Вместо ответа генерал долил кофе. Гость кивком поблагодарил.
– Даже я что-то такое слышал о ваших тайных проектах, о летных школах… Кроме того, я всего лишь полицейский, а ты – политик…
Генерал нахмурился.
– Ты всего лишь полицейский, а я всего лишь военный.
Гость напоказ покачал головой, словно разоблачил детскую хитрость.
– Ты теперь не только военный. Ты теперь политик – вхож и к Президенту, и к Канцлеру.
Это было не комплиментом, а самой правдой, и хотя генерал понимал это, упрямо сказал:
– Это ничего не значит.
Полицейский не стал возражать, только хмыкнул. Фон Сект вновь посмотрел на опасную бумагу.
– Я твой первый советчик? – спросил он наконец.
– Так вот впрямую – да. Мои ребята поговорили в частном порядке с несколькими учеными…
– И что?
Гость поставил пустую чашку на блюдце, промокнул уголок рта белейшей салфеткой и несколько смущенно сказал:
– Нормальные ученые считают, что это бред. А сумасшедшие…
– У нас есть сумасшедшие ученые? – Фон Сект облегченно засмеялся. – Вот это новость!
– Чему тут удивляться? Если они есть в романах и голливудских фильмах, то отчего им не быть в реальной жизни? Ты же знаешь, что художники черпают сюжеты из нашей жизни…
– Ты бы тогда добавил «так называемые», чтоб не смущать собеседника.
– Хорошо. Так называемые сумасшедшие…
Не отреагировав на смех хозяина, герр Мюллер закончил:
– А так называемые сумасшедшие ученые говорят, что это бред только на первый взгляд. Там есть рациональное зерно…
Генерал взял рюмку. Ликер мягко обжег горло, добавляя вкусу кофе особые оттенки.
– А сам ты что думаешь?
– Я человек не военный и даже не представляю, как можно использовать эту штуку, если ее можно построить в военных целях. Только разве для разведки, для наблюдения как с аэроплана?
Он пожал плечами, ничуть не стыдясь своего незнания.
– Но даже если я и не прав, то, думаю, как бы дело не повернулось, Германии от этого хуже не будет. Нам так досталось в прошлую войну, то чтобы из этого не вышло, это нас минует. Мы незавидная добыча, – горько сказал полицай-президент. – А вот спесивым лимонникам и лягушатникам… У большевиков свои претензии к нашим врагам. Послевоенная жизнь для них и для нас повернулась так, что до определенного периода они у нас будут общие.
Фон Сект покачал головой. Это было правдой, но правдой сегодняшнего дня. Все-таки старый товарищ прав. Теперь он был больше политиком, чем военным, и смотрел дальше.
– А ты можешь сказать, когда этот период закончится?
Гость пожал плечами.
– Это дело политиков. Твое дело…
Генерал кивнул.
– Ты прав… Но, открою тебе секрет, об этом не знает никто: ни я, ни Гинденбург и даже Мерке… Что касается России, то ты и тут прав. Мы сотрудничаем с ними, но!
Он поднял палец и повторил со значением:
– Но! Мы сотрудничаем так, чтоб не упустить свою выгоду. Ни один из наших совместных проектов не выгоден только им или только нам. Даже та секретная летная школа в Липецке, о которой ты упомянул. Только ведь это…
Генерал снова взял в руки бумагу и бегло просмотрел, освежая в памяти трижды прочитанный текст.
– Если они это получат, то выгодно будет только им. Не так ли?
– Только в том случае, если это правда и если они придумают, как сделать из этого оружие. Если же нет…
– При желании человек сделает оружие из всего… Если речь идет об оружии, то тут не может быть никаких «если». Не забывай, что первые воздушные шары строились для увеселения публики, а теперь мы загружаем их бомбами…
Полицайпрезидент согласился. Человек, принужденный ежедневно читать сводки всех берлинских преступлений, знал, на что бывает способен человек.
– Так что посоветуешь?
Упругим шагом генерал прошел от стола к двери и обратно.
В документах, сопровождавших позорный мир, враги Германии предусмотрели и тщательно прописали все, чтоб страна не смогла обрести своей былой мощи. Бедной разоренной Германии оставили несколько сотен орудий и мизерную стотысячную армию! Мало того, победители еще и следили, чтоб все соглашения неукоснительно выполнялись… К счастью, в слепоте, которой, без сомнения, их наказал Господь, они не посчитали ракеты серьезным оружием и никак не ограничили работу военных с ними. Под это дело военные возрождающейся Германии активно работали в этом направлении, и все хоть что-то представляющие из себя ученые были на заметке у Рейхсвера. А этот…
Генерал остановился, посмотрел на фамилию. Вохербрум… Машинально пожал плечами.
Никто…
Скорее всего это глупость, очередная химера, рожденная в мозгу возомнившего себя гением никому не известного профессоришки. Пустышка, скрывающая за громкими фразами злобу и зависть к другим, более успешным, более хватким, захватившим теплые места на его неблагополучной нынче, униженной Родине.
Самым важным для него все-таки был грядущий политический кризис, а это письмо…
Дни канцлера Мерке сочтены, да и в любом случае это не его дело. Идти с этим к Гинденбургу?
Несколько недель, может быть, месяц, и все может поменяться. У нового канцлера появятся свои заботы, и вряд ли это будут заботы о глупых мыслях сумасшедшего ученого.