- А вы, Рима, тут с курса не собьетесь? Смотрите, местность ведь у вас сильно пересеченная, можно и ноги поломать. Вы вот возьмите зажигалку, в случае чего посветить можно.
И как ни отнекивалась Рима, бравый юнга поймал ее за руку, почти насильно разжал пальцы и втиснул в ладонь теплую, согревшуюся в его руке зажигалку подарок назойливого Ходули.
"Господи, и что это за привычка у них у всех зажигалки дарить?" - подумала про себя Рима.
Придя домой, она наскоро поела и осторожно перенесла Нюшу на свою кровать. Капка не проснулся. Он спал, свесив с койки руку. Рима подняла ее и положила поверх одеяла. Рука у Капки была грубая, залубеневшая от работы, не по-мальчишьему большая, широкопалая, совсем жак у отца, Капка спал в майке-безрукавке, и у локтя, над самым сгибом, Рима заметила крохотный, нанесенный не то кислотой, не то краской значок: лук и стрела, чем-то обвитая... Больше ничего не смогла рассмотреть Рима при слабом свете коптилки. Но она стала припоминать, что видела нечто похожее совсем недавно.Ну конечно, этот же значок был нарисован на том смешном и непонятном письме, которое какие-то мальчишки прислали юнгам! Неужели это Капкиных рук дело? Рима почувствовала себя взрослой, куда старше, чем брат, который воображает себя дома хозяином, а сам еще дурит с мальчишками. Она наклонилась над братом. Спит. Устал, наверно. Им здорово сейчас достается. Он ничего парень, только уж больно научился командовать. А так ничего, другие мальчишки хуже. Хулиганят. А он ничего. Тяжело ему, верно, работать. Вон, не отмылся даже как следует. И дышит трудно. Устал. Рима села на свою постель, уронила голову. Трудно без отца. Может быть, еще напишет. У Лиды Бельской отец полтора года пропадал, а потом отыскался. А вот мать уж никогда не вернется. Плохо, пусто, ох, как худо без мамы! Сейчас бы спросила: "Ну, Римочка, что в кино показывали? Из какой жизни? Домой одна шла? Небось провожал кто. Ах, красавица ты моя!.." И она бы рассказала маме, что картина была из жизни летчиков, очень видовая, а провожал ее до угла их улицы молодой военный моряк, юнга из-под Ленинграда, вежливый и ловкий... А сейчас и рассказать некому. Она сердито посмотрела на Капку. Завалился спозаранок! Дождаться не мог. Ей вдруг сделалось 'очень грустно, одиноко и стало жалко себя. Она зарылась головой в подушку.
Нюшка открыла один глаз и сказала ей шепотом, тепло дыша в самое ухо: Рима, ты пришла! А я уже сплю.
А вожак затонских синегорцев, бригадир с Судоремонтного, спал, уткнувшись подбитым глазом в подушку, отбросив в сторону крепкую, плохо отмытую руку, где у локтя над самым сгибом темнел таинственный знак.
ГЛАВА 14
Встреча на переезде
Утром, когда Капка уходил в Затон, он увидел, что Рима растапливает печь знакомой зажигалкой.
- Римка, опять!
- Чего ты?.. Это мне флотский подарил. Юнга. Эх, вот ребята так ребята! Сто очков вам! А вы им всякие записочки посылаете... Он мне показал. Уж мы с ним смеялись-смеялись! Я думала сперва, что девчонки какие-нибудь набиваются, а оказывается, ты. Еще бригадир, "Я... я"! А сам как маленький.
- Римма, - сказал Капка так, как будто в имени сестры было по крайней мере пять "м", - Рим-м-ма, смотри у меня! Я этому флотскому твоему ленточки пообрываю, так и знай!
Он схватил с шестка зажигалку и сунул ее в карман.
Пошел он сегодня в Затон не обычной дорогой, а сделал небольшой крюк, чтобы пройти мимо школы. Хотелось посмотреть на этих флотских. У школьного двора, несмотря на ранний час, уже толпились ребята. Припав к прозорам в ограде, они любовались диковинным зрелищем. На школьном дворе были уже устроены какие-то странные помосты с продольными углублениями. В них на маленьких не то тележках, не то салазках сидели юнги - друг другу в затылок. В руках у юнгов было по длинному веслу, положенному на высокие кочетки. Седой длинноусый моряк с нашивками и орденами ходил вдоль помоста и командовал, а юнги, занося назад весла, плавно и враз наклонялись вперед (причем тележки под ними скользили по рельсам), а потом резко откидывались спиной.
- Ррраз! - отсчитывал седоусый. - Навались! Ровно! Палихин, загребной, не части!.. Ррраз!.. Дружно! От банки не отдирайся, хвостом не плюхай, сядь плотненько! Ррраз!
И юнги гребли, гребли посуху.
- Ай моряки! - кричали сквозь ограду зеваки. - Этак к вечеру до Астрахани уедете.
- Эй, флотские, гляди на мель не сядьте!
- Далеко ли плывете? А, моряки?
Юнги мрачно косились на ограду, но продолжали дружно работать веслами.
Как ни был гостеприимно настроен Капка, все же он остался в душе доволен, что флотским немножко посбивали спеси.
Встретив у табельной Ходулю, Капка подошел к нему и молча вручил зажигалку. Ходуля был так ошарашен, что долго не знал, как ответить, и невпопад выпалил несколько лермонтовских строк, все сразу:
- О други, это... Коль не ошибся я... Блеснула шашка, раз и два... - Он, не веря своим глазам, разглядывал заколдованную зажигалку, снова вернувшуюся к нему. - Ах, флотский, флотский! Ну погоди!
В этот же день на переезде произошла памятная встреча. Ремесленники направлялись по случаю субботнего дня в баню. Они шли под присмотром Корнея Павловича Матунина. На них были шинели и на форменных фуражках буквы "Р" и "У". Капка Бутырев шагал в самом заднем ряду - рост подвел бригадира. И у самого переезда, там, где шоссе пересекало заводскую железнодорожную ветку, ремесленников нагнали юнги, перешедшие пустырь. Их вел мичман сверхсрочной службы Антон Федорович Пашков. Юнги также шли в баню. Они были в черных морских шинелях, туго перехваченных кушаками, в бескозырках, пришлепнутых блином и сдвинутых на . правую бровь. Под мышкой у каждого был аккуратный сверточек с бельем. И в первом ряду, звучно печатая шаг, шел юнга Виктор Сташук. Шедший с ним Сережа Палихин, с лицом бледным, тонким, как у дe-вушки, запевал высоким, чистым голосом:
Ты, моряк, красивый сам собою,
Тебе, моряк, всего лишь двадцать лет...
Не уезжай, побудь еще со мною...
Не уезжай, побудь еще со мною...
И дружно, как один человек, откликнулась вся колонна юнгов:
По морям, по волнам!
Нынче здесь, завтра там...
По морям, морям-морям-морям!
Эх, нынче здесь, а завтра там!
Завидя еще издали флотских, Корней Павлович приосанился и прошелся пальцами по пуговицам своего драпового демисезона.
- А ну, заводские, затонские! - прикрикнул он. - А ну, волгари, ремесленнички! Подтянись. Кадровые, ходи поаккуратнее, чтоб перед моряками во всей форме пройти. Дульков! Тебя что, это не касается?
Юнги также заметили идущих с пустыря затонских ремесленников. Мичман Пашков строго оглядел ряды своего войска.
- Твердо ногу, держи равнение! Разговорчики кончай! Ать-два! Ать-два! Пускай видят мелководные, как балтийцы ходят.
Оба отряда прибавили ходу. Ремесленники не хотели пропустить юнгов к бане первыми. Но крупно шагающие морячки вскоре настигли затонских.
Когда колонны поравнялись одна с другой, юнги узнали во многих ремесленниках утренних обидчиков, которые дразнили их через ограду во время занятий по академической гребле.
- Ребята, - сообщил своим Виктор Сташук, - гляди, ручок какой в самом заднем ряду топает. Вот смех! Словно кадушка, честное слово... Эй, замыкающий, подбери корму, на мель сядешь!
И пошло, посыпалось:
- Ручок! Держись за шинель, а то выпадешь!
- Полы подбери, малый! Чего улицы метешь! В дворники записался, что ли? Шпиндель!..
А Сергей Палихин, запевала и озорник, громким своим голосом пропел:
Рано, рано поутру,
Пастушок...
И все юнги подхватили, рявкая "в ногу":
Ру! Ру! Ру! Py!..
Капка не стерпел.
- Молчи, закройсь! - огрызнулся он, не поворачивая головы. - Морями! Поперек борща на ложке плавали!
Ходуля, обозленный на всех моряков после коварства Римы, заметил, что у шагающих в последних рядах младших юнгов нет ленточек на бескозырках.