- Беги к вертолету, грузи все приборы! - крикнул Виктор. - А я побежал за последним...
- Стой, я помогу тебе... - начал летчик.
Но Виктор взял его за плечи и толкнул к оврагу. Ковалев заколебался, однако подумал, что, прежде чём взлететь, нужно еще вывести вертолет из ниши, развернуть его, запустить моторы... Он побежал, пригнувшись, как при обстреле. Стало как будто тише, мелкие камешки не падали вокруг. Под гору было легко бежать. Уже через минуту Ковалев прыгнул в овраг, и тут за его спиной грянул громовой раскат.
Падая, летчик перевернулся. Он увидел лопнувшую гору, словно вывороченную наизнанку. Вулкан выплеснул целое озеро лавы. Стало светлее, чем днем. Ковалеву показалось, что на фоне раскаленной лавы мелькнула человеческая фигурка. Вероятно, только показалось...
16
Услышав рокот моторов над лесом, все работники станции бросились к лужайке, где обычно садился вертолет. Через несколько минут металлическая стрекоза повисла в воздухе. Как всегда, спуск происходил очень медленно, слишком медленно для тех, кто нетерпеливо ожидал рассказа очевидцев.
Но вот колеса стали на землю. Открылась дверца, на снег спрыгнул молчаливый Ковалев.
Его окружили. Посыпались вопросы:
- Видели? Сняли?
- Сколько всего кратеров?
- Где вас застал последний взрыв?
- Страшно было?
Ковалев молчал.
- А где Шатров? - спросила Тася с тревогой.
Ковалев снял шлем и ответил, опустив голову:
- Остался. Погиб смертью храбрых.
Так говорилось о летчиках, его товарищах, отдавших свою жизнь в боях с захватчиками.
Рассказ второй
Александр Грибов
1
Погиб смертью храбрых!
Крупные, не очень ровные буквы врезаются в черную базальтовую глыбу. Звонко безостановочно стучит молоток. Из-под зубила дождем сыплются искры. Надпись высекает Ковалев. Губы его плотно сжаты, зубы стиснуты. Под левой скулой прыгает желвачок. Летчик рубит базальт с ожесточением, как будто эта глыба виновата в смерти Виктора. Но под могильным камнем нет ничего. Виктор остался там, где сейчас застывает поток лавы, одетой потемневшей, но еще горячей коркой.
За спиной летчика - Спицыны. Катерина Васильевна плачет навзрыд, слезы струятся по щекам. Ее мужественное лицо сделалось рыхлым и старообразным. Петр Иванович стоит без шапки и сгорбившись, от этого он кажется совсем маленьким. Ветер шевелит его седые волосы. На лице у старика горькое недоумение.
- Зачем? - шепчет он с упреком.
Мы никогда не примиримся с тем, что молодые воины гибнут в битве. Зачем смертью храбрых погибают храбрые и жить остаются презренные, никому не нужные трусы? Зачем разбиваются о скалы гордые соколы, а не рожденные ползать ужи? Зачем орел живет тридцать лет, а ворон, клюющий падаль, - триста?
Поодаль на камне сидит Тася. Она не плачет, это не принято в их суровом роду, и молча, немигающими глазами следит за рукой Ковалева. Губы ее шевелятся, девушка твердит наизусть стихи - некогда забытое в журнале съемок "Послание к Елене". В черных глазах Таси - осуждение. Она с негодованием думает об этой недостойной Елене, не сумевшей оценить такого человека, как Виктор, отравившей своим равнодушием последний год его жизни... В уме у Таси складывается романтическая история: Виктор был в отчаянии, у него опустились руки, он не берег себя, нарочно шел на опасность...
Но это неверно. На самом деле с того момента, как началось извержение, Виктор ни разу не вспомнил о Елене. Он был занят делом, беспокоился об аппаратах, думал о механизме вулкана, боялся испугаться, подавлял страх. Он вовсе не хотел умереть, но слишком мало заботился о своей безопасности. И дорого заплатил за это.
- Был человек - и нет человека, - говорит Спицын упавшим голосом. - Канул в воду, словно камень.
2
Камень канул в воду, но по воде бегут круги, все дальше и дальше. В большой аудитории в Москве поднимаются со своих мест студенты, чтобы почтить память старшего товарища. О гибели Виктора говорят в геологических институтах, в далеком Ташкенте Сошин рассказывает новым практикантам:
- Прекрасный парень был, честный, скромный, требовательный к себе. Но, очевидно, не в меру безрассудный... Забыл, что геолог обязан быть осторожным. У геолога одна-единственная цель - разведать недра. Он должен беречь себя, чтобы не сорвать работу.
Черноволосый худощавый паренек, совсем не похожий на Виктора, горячо возражает:
- Есть случаи в жизни, когда рисковать необходимо.
- Нет правил на все случаи жизни, - соглашается Сошин.
В хорошо обставленной московской квартире на широкой тахте лежит Елена Тартакова. Она уже выплакалась, устала от слез и теперь, ни о чем не думая, с тяжестью на сердце смотрит на стены, увешанные туркменскими ковриками, на стулья орехового дерева с резными ножками, на мужа в полосатой пижаме. Вот он обернулся к ней, поднял на лоб очки, сказал с укором:
- Как тебе самой не стыдно! Хныкаешь целый час! И о чем, спрашивается? Глаза красные, опухла, вылиняла, смотреть противно. Почему ты лежишь в туфлях на диване? Порвешь каблуками материю. Опять придется обивать заново.
- Да, да, я знаю! - кричит Елена срывающимся голосом. - Вещи надо беречь! Ты говорил это тысячу раз! Все надо беречь: обивку, мебель, глаза и цвет лица... Я тоже вещь, ты привел меня сюда, чтобы хорошо одевать и показывать гостям. Но эта глупая вещь портит другие вещи. Она не хочет быть украшением, у нее есть душа. А душа - не фарфор и не обои, и тебе до нее дела нет!
Тартаков собирает бумаги и уходит в другую комнату. Он ценит спокойствие, не хочет тратить силы на семейную сцену.
- У тебя плохое настроение. Выпей валерьянки, - говорит он и плотно затворяет за собой дверь.
Оставшись одна, Елена снова начинает плакать.
- Только он, только Витя любил меня по-настоящему! - шепчет она, и ее себялюбивые слезы капают на вышитую подушку.
В двух километрах от квартиры Тартакова, в полукруглом доме у Калужской заставы, расхаживает по своей комнате профессор Дмитриевский. Напрасно надрывается будильник, расписание сегодня нарушено. Целый день профессор думает о Викторе. Ему тяжело, грустно, его томят сомнения - не он ли виноват, генерал геологической науки, пославший молодого солдата навстречу смерти. Может быть, он сам должен был бросить работу на год, изучить подземный рентген и поехать на Камчатку. Теперь поздно жалеть, дело сделано, Виктора не воскресишь. Написать Сошину в Среднюю Азию, чтобы оттуда послали работника на смену Виктору? Нет, второй раз профессор не возьмет на себя такую ответственность. Самому поехать? Но его не отпустят в середине учебного года. И все равно, прежде чем он освоит новое дело, прежде чем доберется до Камчатки, извержение придет к концу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});