Читать интересную книгу Георгий Скорина - Николай Садкович

Во сне голод не страшен, а завтра он продаст цветистую попонку из-под седла уже проданного им коня. Да и вообще завтрашний день должен принести столько радости.

Никто не обратил внимания на юношу. Только Кривуш, вдруг прервавший беседу, подождав, пока Георгий скрылся, крикнул:

– Послушай, Берка. Нет ли среди твоих постояльцев чудака в модной одежде времен Болеслава Храброго,[19] приехавшего из каких-то восточных земель, чтобы поступить в наш достоскучнейший университет?

– Может, пан думает про того хлопца, что сейчас прошел? – спросил хозяин.

– Да. Какого же дьявола поселился он в этой зловонной дыре, когда он богат, как епископ?

– Кто богат? – презрительно спросил Берка. – Этот хлопец беден, как Иов.

– Вздор! Говорю тебе, он – богач… Просто сорит деньгами. Вот что, Ицек, – обратился Кривуш к сыну корчмаря, – сбегай к нему и скажи, что хозяин и гости просят его разделить с ними ужин и выпить по чарке меду.

– А кто заплатит за его ужин? – встревожился Берка.

Кривуш захохотал:

– Ну и глуп же ты, Берка. Он заплатит не только за себя, но и за всю нашу благородную компанию. Живо, Ицек, беги!

Когда Ицек вошел в каморку, Георгий лежал на деревянной кровати, но еще не спал. Он вежливо отказался от угощения, сказав, что устал и хочет спать.

– Пан, верно, голоден, – настаивал Ицек. – Я могу принести ужин сюда.

Георгий взял мальчика за руку и улыбнулся.

– Признаюсь тебе, Ицек, – сказал он, – что охотно бы поужинал, но… Утром я потерял последний червонец… Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Завтра начинается новая жизнь, и ее я не променяю ни на какие богатства. Завтра я поступаю в университет. Понимаешь?

– Я понимаю, – сказал мальчик. – Пан хочет быть ученым…

– Да, да, я буду ученым. Двери науки уже открываются для меня. Ступай же, Ицек, и не тревожься обо мне…

Вернувшись в трактир, мальчик передал Кривушу ответ Георгия.

– Вот как, – задумчиво сказал студент. – Так это был его последний золотой…

– Так он сам сказал, – ответил мальчик.

– И он его потерял! – воскликнул Кривуш. – Вот разиня. Сразу виден простак. Разве деньги сделаны, чтобы их терять… Их надлежит пропивать. Не так ли, друзья?

Собутыльники встретили это изречение громким одобрением. Кутеж продолжался.

Георгий долго ворочался на жестком ложе с боку на бок. Пьяные выкрики и нестройное пение не давали ему уснуть. Наконец усталость взяла свое. Когда в дверь постучали, он уже спал крепким сном. Вошел пьяный Николай Кривуш. В одной руке он держал поднос, в другой кружку меда. Не будя юношу, он поставил то и другое на табурет возле изголовья и тихо вышел, осторожно прикрыв скрипящую дверь.

Утром Георгий был в университетском дворе задолго до условленного часа. Теперь снова тревога и сомнения мучили его. Двор наполнялся заспанными еще схоларами, и Георгий нетерпеливо искал среди них Иоганна. Может быть, он только посмеялся над ним?.. Может быть, он даже не пожелает узнать его?..

– Надеюсь, я не заставил пана долго ждать… – услышал Георгий голос человека, подошедшего сзади.

Георгий быстро повернулся. Фон Рейхенберг поздоровался с Георгием со своей обычной холодной вежливостью и предложил отправиться к попечителю университета, как только он освободится после двух лекций.

Через некоторое время Георгий поднимался по мраморной лестнице дворца краковского епископа. По тому, как почтительно слуги, облаченные в монашескую одежду, кланялись Иоганну, Георгий понял, что его неожиданный покровитель – человек знатный и влиятельный.

Войдя в небольшой, роскошно убранный зал, Иоганн попросил Георгия подождать, а сам удалился. Георгий присел на край кресла. Вскоре к нему подошел монах и жестом пригласил его следовать за ним.

Георгий очутился в комнате, застланной коврами. Несмотря на то, что был полдень, окна были завешены и в дорогих подсвечниках горели свечи. В глубине, за большим столом, покрытым алым бархатом, сидел сухонький старичок в фиолетовой сутане. Георгий понял, что это и есть попечитель университета, краковский архиепископ. Юноша почтительно поклонился ему.

– Чего ты ищешь? – спросил архиепископ.

– Науки, – ответил Георгий. – Хочу учиться семи свободным наукам, дабы отличать правду от кривды.

– Познаешь сие, что станешь делать?

– Мыслю вернуться в родную землю, ибо люди, где родились и богом вскормлены, к тому месту великую любовь имеют…

Архиепископ посмотрел на Георгия маленькими слезящимися глазками.

– Известно ли тебе, что Краковский университет открыт лишь для чад нашей святой римской церкви?

Георгию показалось, что из-под его ног уплывает пол.

– Вчера я узнал об этом, – проговорил он еле слышно.

– Отчего же ты не соглашаешься отречься от ереси, в которой пребываешь?..

– Могу ли я, ясновельможный пан архиепископ, – взволнованно сказал Георгий, – признать истинной веру, которой еще не ведаю?.. Отречься же ради блага моего от обычаев, в которых вырос, не почитаю достойным…

Архиепископ повернул голову к Иоганну, и тот улыбнулся. Очевидно, ответ Георгия понравился им обоим.

– Пусть так, – проговорил архиепископ. – Ты умен и правдив. Будь ревностен в учении и покорен наставникам твоим. Не обмани моего доверия. Мы разрешим принять тебя в университет. Старайся постигнуть догматы истинной веры, преодолеть заблуждения, усвоенные в детстве. Желание твое исполнится. Постигнув науки, ты вернешься на родину, чтобы сеять добрые семена среди твоих заблудших братьев… Как твое имя?

– Георгий, сын Скорины.

– Ты будешь наречен Франциском в честь нашего святого Франциска Ассизского. Ступай с богом!

* * *

Во время описываемых событий Краковский университет находился в расцвете своей славы. Основанный в 1364 году королем Казимиром Великим, Краковский университет первые пятьдесят лет, казалось, был свободной школой. Но в начале XV века положение университета изменилось. Польские властители искали дружбы папского престола и поддержки влиятельного католического духовенства. В Краковском университете был открыт богословский факультет, который сразу занял привилегированное положение. Да и вся университетская наука была отдана под надзор католической церкви. Верховным попечителем университета с тех пор стал краковский архиепископ.

Научная мысль была скована слепым подчинением каноническим авторитетам. В философии безраздельно господствовал Аристотель, дополненный сочинениями церковных авторов раннего средневековья. Изучение математики исчерпывалось геометрией Евклида и арифметикой Иоанна Сакробоско, автора «Трактата об искусстве исчисления». Астрономия не пошла дальше Птолемеевой системы.

И все же Краковский университет считался одним из лучших, и слава его распространялась далеко за пределы польской земли. Занятия в университете начинались рано. В пять-шесть часов утра схолары собирались в аудитории. Профессор разворачивал пожелтевший фолиант и читал вслух, изредка прерывая монотонное чтение своими комментариями. Он приводил различные толкования громоздких формул и афоризмов, изложенных на средневековой, «кухонной» латыни, но никогда не осмеливался критиковать их. Это и называлось лекцией.

Студент исправно записывал все и обязан был затвердить и самый текст, и комментарии наизусть. Проверка знаний проводилась на диспутах. Диспут был главным событием в университетской жизни, смыслом и целью всей кропотливой работы учебного года.

Эти словесные турниры мало походили на научные споры нашего времени. Участников средневекового диспута не слишком интересовала суть обсуждаемого вопроса. Главным было искусство полемики и красноречия. Диспут велся на той же варварской латыни, и чем искусней был спорящий в составлении выспренных сентенций, тем больше у него было шансов одержать победу. Нередко спорщики так распалялись, что прибегали к аргументам более действенным, чем латинские цитаты. Зал оглашался криками, бранью, затем пускались в ход кулаки и палки. Слушатели подзадоривали спорящих и делились на две враждующие партии. Часто, с трудом остановив спор, руководитель диспута вызывал цирюльника, чтобы пустить кровь, поставить примочку или вправить вывихнутую челюсть диспутанту. Что же касается самого предмета дискуссии, то о нем вовсе забывали в пылу сражения, а истина так и оставалась неустановленной.

Казалось, где же было здесь зародиться подлинной науке, стремящейся постигнуть тайны мироздания? Могло ли прозвучать здесь пламенное пророческое слово?

Славянские народы не остались в стороне от движения умов, охватившего Европу. Старая чешская Прага прежде многих городов Италии и Франции стала очагом гуманистического просвещения. За Прагой последовал Краков. В славянских городах жили и творили в то время выдающиеся ученые и мыслители. Университеты – Пражский и Краковский – обновились и расцвели, привлекая юношей не только из Польши, Богемии, Венгрии, но и из германских стран и даже из Англии.