Американцы более всего боялись оставить немцев наедине с Советским Союзом. Как сказал советник Буша Блэквил, «если возникнет выбор между выходом из НАТО и обрывом связей с русскими, Коль должен быть в зоне нашего влияния. Позади него должен стоять Западный хор и петь: «Мы с тобой». Мы напомним ему, что, что бы ни случилось с Германией, она должна смотреть на Бисмарка, Аденауэра и Коля как на лидеров единой формации».
Что же касается Горбачева, то американцы решили «по его приезде в Вашингтон в этом году устроить ему самый шикарный прием».[46] Это будет «Рождество в июне» для Горбачева. Он обратится к объединенной сессии конгресса США. Он заключит соглашения по стратегическим вооружениям, по обычным вооружениям, по Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, по химическому оружию, подпишет коммерческое соглашение — чтобы, возвратясь в Москву, он мог рассказать своим людям, как много он получил благодаря сотрудничеству с Западом. (Если, конечно, он будет себя хорошо вести и конгресс ратифицирует все эти соглашения.) А в исторической перспективе американские войска будут присматривать за Германией…
Читатель, вы чувствуете, нас считают продажными идиотами, готовыми за хлопки и банкет продать свое стратегическое лидерство в Европе, обменять свою безопасность на Нобелевскую медаль, предать своих друзей и союзников за высокопарную чушь о мнимых правах.
Горбачев сдает Восточную Германию
В июле 1990 г. в Москву с официальным визитом прибыл Генеральный секретарь НАТО Манфред Вернер. В VIP салоне Шереметьева посла Мэтлока удивили флаги НАТО, и он подумал, сколь многое изменилось за последние годы — НАТО из противника СССР превратился в «приемлемую» международную организацию. Горбачев встречал главу НАТО как лидера государства — со всеми возможными почестями.
Теперь немцы поняли — русские отступают и продаются. Их покинуло чувство национального достоинства, и они потеряли представление об основных стратегических аксиомах.
Предвкушая феноменальную уступчивость Горбачева и его команды, канцлер ФРГ Гельмут Коль прибыл в Советский Союз 15 июля 1990 г. Вот его карты: 400 тысяч войск (на 100 тысяч меньше, чем в текущий момент); обещаны 3 млрд. долл. кредитов Советскому Союзу; выплата 730 млн. долл. за содержание советских войск в ГДР. Встретив Коля в загородной резиденции, Горбачев сказал: «Мы получили несколько орешков, но у нас хорошие зубы».[47] Он прибавил, что готов к быстрому движению в направлении германского единства.
После обеда оба они вылетели в Ставрополь. В полете беседовали о величине бундесвера. В Ставрополе Горбачев показал Колю свой кабинет первого секретаря крайкома. Они прогулялись по любимым улицам ставропольца. Вечером Горбачев и Коль вылетели в горный курорт Архыз, в маленькую горную резиденцию.
Самые важные переговоры Горбачева с Колем состоялись здесь — подальше от Москвы, от назойливых советников, от ненужных свидетелей. «Здесь мы можем поговорить спокойно и свободно», — сказал Горбачев Колю.
«Без всякого обсуждения хотя бы в Президентском совете и правительстве «Горби» решает проблему огромной национальной важности, связанную с Победой в великой войне, с гибелью целого поколения наших людей. Тут анормальная персонализация — или авторизация — внешней политики при Горбачеве достигает, пожалуй, своей кульминации». Здесь Горбачев назвал свою цену: 20 млрд. дойчемарок, но немцы не согласились и понизили «плату» до 12 млрд. немецких марок (примерно 8 млрд. американских долларов). Вот оказывается, во что была оценена наша безопасность на Западе, честь и благополучие наших друзей, одинокие памятники нашим солдатам «в полях за Вислой сонной».
Коль обещал, что Советской армии будут предоставлены 3–4 года пребывания на немецкой земле для подготовки ухода. Когда Советские войска уйдут, Германия поможет их реинтеграции в советское общество. Горбачев потребовал, чтобы на земле Восточной Германии не было ни иностранных войск, ни ядерного оружия. Германская сторона пообещала ограничить численность бундесвера 370 тысячами солдат.
* * *
Договор об объединении Германии был подписан 31 августа 1990 года; договор «два плюс четыре» подписали сентября; Договор о Советско-германской дружбе —
12 сентября; соглашение об окончании прав четырех великих держав в Германии было заключено 1 октября 1990 года.
Затем Тельчик — советник и наперсник канцлера ФРГ — «неожиданным образом» заявил о том, что после объединения Германии на бывшей территории ГДР будут немедленно размещены соединения бундесвера, которые после вывода советских войск могут быть интегрированы в НАТО. Кроме того, со дня объединения союзнические обязательства НАТО относятся ко всей Германии. Горбачев согласился с этим. «Это возвращало нам позиции, которые давно были сданы в заявлениях Геншера и Шольтенберга (министр обороны ФРГ) и во многих заявлениях немецких политиков. Услышав это, — продолжает Тельчик, — я поспешил зафиксировать каждое слово. Внутри все ликовало — это прорыв!!!»
На следующий день Горбачев на совместной пресс-конференции объявил: «Нравится нам это или нет, но придет время, когда объединенная Германия войдет в НАТО, если таким будет ее выбор. Тогда Германия, если того захочет, сможет сотрудничать с Советским Союзом». Пораженный Коль ответил коротко: «Это прорыв, фантастический результат».
Впавший в отчаяние, Валентин Фалин говорит, что Шеварднадзе предоставил Горбачеву «список позитивного», что даст вхождение Германии в НАТО. Зная позицию Фалина, его, главу Международного отдела ЦК, исключили из переговоров. По мнению Фалина, Шеварднадзе получил от германских промышленников «секретную финансовую помощь». Фалин называет Шеварднадзе «самым ценным американским агентом влияния»…[48]
А Горбачев купался в лучах славы: 15 октября 1990 г. норвежский Нобелевский комитет присудил ему Премию мира за 1990 год.
Часть 4
Агония режима Горбачева
Ужас потери власти
Еще в июне 1990 г. глава внешней разведки СССР Л. Шебаршин сказал председателю КГБ В. Крючкову: «Рассчитывать на то, что Горбачев сможет сохранить единство Союза и удержать страну от распада, нереалистично. Престиж президента упал до нулевой отметки, он безволен и, по моему убеждению, думает только о собственном выживании. Противостояние с Ельциным он неизбежно проиграет… Нравится нам Ельцин или нет (мне лично он не нравится), Комитету и всем нам стоило бы ориентироваться на российского президента, на Российскую Федерацию».[49]
16 октября 1990 г. министра обороны СССР Язова посетил американский министр обороны Ричард Чейни. Общение не сделало их друзьями. Ничего похожего на особые отношения Шеварднадзе и Бейкера. Да как могло быть иначе, учитывая задачи обоих министров? Язов мог иметь любые особенности характера, но сознательно разрушать оборонительную систему страны у него, ветерана Великой Отечественной войны, не поднималась рука.
Вот как пишут американские исследователи: «Язов полагал, что его задачей является сохранить советскую военную мощь от заклания на алтаре перестройки. Он не скрывал, что ничего хорошего не вышло из дружбы Горбачева с Бушем, или Шеварднадзе с Бейкером, и он не хотел составить подобной пары с американским министром обороны. Язов продолжал жаловаться Дику Чейни на упадок советской военной мощи, на ослабление Советского Союза. Чейни знал, что ему полагается сочувствовать Язову, но он никак не мог даже имитировать это. В частных беседах он называл Язова человеком, лишенным теплоты. Язов ужинал с Чейни на даче Министерства обороны под Москвой. В своем тосте Чейни восславил присуждение в 1990 г. Нобелевской премии мира Михаилу Горбачеву. «И в зале наступила тишина, словно я сказал что-то неприличное». Присутствующие никак не выражали своего восхищения Нобелевской наградой, да и самим Горбачевым».[50]
Интересно, восхищался бы Чейни Нобелевской премией своего президента, если бы тот разрушил американскую оборонительную систему? Если бы Нобелевскую премию дали не Абрахаму Линкольну, а президенту Южной Конфедерации Джефферсону Дэвису?
В Кремле Чейни нашел Горбачева «в своей обычной агрессивной форме, но было видно, что бремя власти становится для него все тяжелее». Чейни поздравил советского президента с присуждением Нобелевской премии.
* * *
Вот как характеризует обстановку в стране осенью 1990 г. А.С. Черняев, которого трудно обвинить в стремлении к преувеличениям: «К началу осени атмосфера накалялась не по дням, а по часам. На Горбачева она наваливалась не только из печати, радио и телепередач. Сотни телеграмм из всех концов страны ложились ему каждодневно на стол: преступность разворачивается во все более изощренных и страшных формах — убийства, разбои, наглые грабежи, изнасилования малолетних, оружие попадает в руки бог знает кого и в неимоверных количествах… Проклятия в адрес президента, не способного навести порядок».[51]