Старик перевернул тетрадь, открыл последнюю страницу. И точно — там была эта самая запись.
— Получается, что дневников — два? — проговорил Максим.
— Сейчас я вам покажу ещё одну интересную деталь, — ответил Матвей Петрович и показал внутреннюю сторону об ложки тетради. На ней, в самом низу, мелкими буквами было напечатано: «Государственная фабрика писчебумажных принадлежностей. 1941 год». — Как вам нравится это?
И Максим и Оля молчали.
— Понимаете, что я подумал, когда сделал такое открытие? — Матвей Петрович посмотрел на Олю. — Получается, что капитан Палтусов тихо-мирно вернулся из опасного плавания, не заметно жил в городе. А в сорок первом году купил тетради и написал дневник своего плавания. Даже два дневника, если у вас такой же.
— Два одинаковых дневника вообще никто вести не станет, — вставил Максим.
— Да и на капитана Палтусова всё это не похоже.
— Может, кто-нибудь пошутил?
Оле стало так обидно, что кто-то в сорок первом году решил посмеяться над ними, будущими людьми, и вот сейчас они попались.
— И об этом я подумал, — сказал Матвей Петрович. — Но вы сами видели — там всё всерьёз. Надо самому пройти плавание, чтоб так думать и чувствовать. Остаётся одно…
— Есть настоящий дневник, а это просто копия! — почти прокричал Максим. — Кто-то успел переписать только эти тетради, а потом ушёл на фронт и сдал их в музей. Другую копию — оставил у соседей. Точно? — спросил он у Оли.
Оля согласно кивнула.
— Так в науке всегда, — проговорил Матвей Петрович, — неясного после открытия становится ещё больше, чем было прежде.
Попытка
— Что мы теперь ребятам скажем? спрашивала Оля, когда они с Максимом шли на свою улицу Рубинштейна.
— То и скажем. Переписывать не надо, раз в музее точно такие тетради нашли.
— Знать бы, как звали того человека, который их принёс…
— Тогда и искать бы не потребовалось. Спросил в справочной — и шагай к нему в гости…
И тут Максим неожиданно остановился.
— Точно! — сказал он и засмеялся так, что Оля смотрела на него с удивлением. — Точно! Мы же так и сделаем. Фамилии членов команды нам известны? Известны. А вдруг кто-то из них переписал дневники? Вернулся домой и переписал. Мы возьмём в справочной пятнадцать бланков и заполним их. Я видел, как это делают.
— Они же в прошлом веке родились, с сомнением сказала Оля. — И у некоторых даже отчество неизвестно. Разве можно найти без отчества…
— Если в прошлом веке родился и сейчас живёт, найти можно. Много у тебя знакомых, которые родились в прошлом веке?
Таких знакомых у Оли не было. Если не считать родного прадедушку, живущего в деревне.
Вечером папа сказал Оле:
— Между прочим, мы завтра идём в гости.
Оля сделала вид, что не понимает его намёка.
Тогда папа сказал:
— Между прочим, с семи до десяти квартира остаётся в вашем распоряжении. А в десять — всем по домам и баюшки-баю. Только пусть твои гости не забывают с собой свои орудия труда. И папа выложил на стол три шариковые ручки: Лиды, Вали и Олега Саркисяна.
Адрес известен
На следующий день паролем было слово «улица».
— Нет, на улицу я не пойду, уроков много, — говорила Оля.
И все звонившие понимали: пора собираться.
Максим составил список команды, и все отправились к справочному киоску покупать бланки.
— Зачем вам так много? — спросила женщина, отсчитав пятнадцать штук.
— Ищем адреса ветеранов, — находчивей всех оказалась Валя.
Вернулись к Оле и сели заполнять бланки. Писали лишь фамилии, имена и у кого знали — отчества. Вместо года рождения писали: прошлый век. Место рождения тоже почти у всех было неизвестно.
— Сдадим сначала половину бланков, а потом другие, — опять предложила Валя. — А то решат ещё, что мы шутим.
С ней согласились.
Валя выглядела всех серьёзнее, и ей доверили переговоры. Все остальные следили за ней издалека.
Валя через минуту вернулась без бланков.
— Ответы будут готовы через полчаса, объяснила она.
Было неизвестно, куда деть эти полчаса. Все решили пойти на вокзал.
А через полчаса подошли к киоску справочной все вместе.
— Только зря работой нагружаете, ворчала женщина — киоскёр. — Такие в нашем городе не проживают.
— Что же теперь делать? — спросила Лида Кокушкина. В эти дни она безропотно выполняла всё, что делали остальные, а сейчас так расстроилась, что была готова заплакать.
— у нас же вторая половина бланков есть! — сказал Максим.
— Думаешь, с этой половиной повезёт? — спросил Олег. — Так только в романах бывает.
С ним спорить не стали. Пошли на Невский к памятнику Екатерине. Там, напротив памятника, у здания Театра комедии тоже был справочный киоск.
В этом киоске их попросили подождать десять минут.
Они только и успели, что перейти Невский, обойти вокруг памятника со скульптурами государственных людей и вернуться назад.
— Только один проживает, — сказала женщина-киоскёр, — остальные, наверное, уже умерли, если в прошлом веке родились. А один — жив.
И она протянула им их же листок.
На листке рукой женщины было вписан о «Петрович». То есть, если раньше значилось Пахомов Иван, то теперь — Пахомов Иван Петрович. Вместо слов «прошлый век» было написано — «1890 год». А внизу адрес: Тарховка, Зелёная улица, дом 10.
— За городом живёт, потому и сберёг себя, — сказала женщина.
Им не верилось в это чудо. Неужели это был тот самый Иван Пахомов, о котором писал капитан Палтусов, что он «вызвался делать все наблюдения за Карпова». Тот самый, который остался помощником при фельдшере, когда капитан ушёл к острову Безветрия?
Все отошли от киоска к стене дома, со брались в кучку, глядели на бумажный листок, зажатый в руке Максима, и молчали.
К Пахомову Ивану Петровичу можно было ехать на электричке хоть сегодня.
— Поехали? — спросил Миша.
— В воскресенье, — сказала Валя.
И все с ней согласились, хотя каждому хотелось поехать и всё узнать немедленно.
Лучшие люди
Неделя тянулась долго. Каждое утро Оля пересчитывала дни.
В четверг произошёл смешной случай, на который никто не обратил внимания, кроме Максима. Может быть, потому что с Максимом как раз этот случай произошёл.
Они шли по Загородному проспекту Оля, Максим и Миша. Ходили после школы в канцелярский магазин за миллиметровой бумагой. Назад возвращались мимо доски Почёта. Там, на Загородном, стоит доска с фотографиями «Лучшие люди района». Мимо этой доски Оля всегда старалась пробегать быстро, потому что на ней, на красном фоне среди многих фотографий висят портреты её мамы и папы.
— Ещё бы Олю сюда и была бы полная семья, — смеялся папа, когда они проезжали мимо Доски почёта.
Оле всегда было неловко около этой доски. Казалось, что все прохожие её разглядывают.
В этот раз они разговаривали о чём — то интересном, и Оля про доску забыла.
И вдруг Максим оборвал разговор, остановился и уставился на портреты.
— Ты чего? — удивился Миша.
— Палтусов! — громко прошептал Максим. — Портрет Палтусова на доске.
Миша посмотрел, куда показывал
Максим, и тоже удивился: — Правда!
— Где? — не могла понять Оля.
— Да вон там!
Все трое подошли к доске, и тут Максим разочарованно прочитал:
— Найдёнов Н. Н., конструктор автомобилей. Так это же твой отец!
Оля опустила голову, чтобы не было заметно, как она покраснела, и тихо ответила:
— Да, отец.
И Миша потом всю дорогу шутил:
— Витуса Беринга ты там не заметил?
А Магеллана не встретил? Тебе теперь все Палтусовыми кажутся. Может быть, я похож? Или она?
— Нет, ты не похож, — серьёзно отвечал Максим.
Ссора
В субботу все опять перессорились. Шли из школы вместе.
Олег, размахивая портфелем, говорил что-то о новом романе, который он придумал написать.
Миша предлагал перейти в разговорах о деле на тайный шифрованный язык. Этот язык он уже составил.
Лида неожиданно остановила всех, от крыла портфель и стала показывать рукоделие — кофточку, которую она связала для куклы.
— Смотрите, какая хорошенькая!
И цветочки голубенькие, — говорила Лида. — Хороший фасончик, правда? стала допытываться она у Максима.
И Максим не выдержал.
— Нам о деле надо думать, а вы ерундой занимаетесь — кофточки-шарфики!
Валя тоже его поддержала:
— Как не стыдно, Лидка! Выброси ты эту тряпку.
Лида отвернулась, но всем стало по понятно, что она плачет.
— Это не ерунда, это кофточка, — проговорила она, тихо всхлипнув.
— Ну и выброси свою кофточку! — повторила Валя командирским голосом. — И вы, мальчишки, тоже забудьте про свою ерунду. Давайте заниматься главным.