Нет, столь резкие перемены произошли неспроста! Более того, весьма странно, что директор пытается утаить от нее какие-то важные обстоятельства, прикрываясь деловыми отношениями с сыном.
Нет. Данн всегда поступал открыто и честно. И поэтому инициатором подобных действий мог быть только Маркус. Он теперь находится в центре событий, а такой поворот дел ей совершенно не нравится. И она намерена ему помешать.
Глава 7
Ощутив внезапную неловкость из-за того, что он вновь остался наедине с отцом, Маркус оперся на костыль. До того как смущенный неожиданной встречей Данн решил заняться своим плащом, а в комнату вбежала Кэтрин, они с отцом едва успели обменяться парой слов. Между ними зияла огромная пропасть.
Как опытному боевому офицеру, встречавшему лицом к лицу немало опасностей, Маркусу было досадно сознавать, что встреча с отцом заставила его вспотеть и ощутить резь в желудке. Однако среди свиста пуль, звона сабель и рева снарядов он никогда не поддавался искушению показать спину и бежать. Не собирался он отступать и теперь. А поэтому без труда выдержал испытующий взгляд отца.
Проницательные голубые глаза Данна, столь похожие на те, которые Маркус видел каждый день в зеркале, скользнули от шрамов над бровью к костылям и больной ноге сына. В конце концов его отец осведомился:
– Ранение настоящее?
Маркус отрицательно качнул головой.
– Ты в отличной форме, сынок, – стесненно проговорил Данн-старший.
– Вы тоже, отец, – солгал Маркус, и они оба это поняли. Глупо было ожидать, что отец не переменится за семь лет, однако Маркус надеялся, что годы смилостивятся над Урией Данном. Он все еще оставался таким же высоким и осанистым, и ноги его по-прежнему твердо и широко, по-хозяйски, стояли на земле, сыном которой он был. Его волнистые волосы не поредели, но приобрели стальной оттенок. А ведь когда-то они были того же цвета воронова крыла, что и у Маркуса. Лицо, чисто выбритое и бледное, немного искажали собравшиеся возле губ складки. Морщины, которых Маркус раньше не видел, залегли у отца на лбу.
– Я не получил ответа от Уэллингтона, – в глазах директора приюта мелькнула, но тут же исчезла боль, – и, м-м… не знал о твоем приезде.
– Я… находился под арестом, – Маркус не намеревался рассказывать ни о своем заточении, ни о сделке, которую он все-таки заключил, чтобы спасти жизнь друга, капитана Люка Хейза.
– Все равно я рад твоему решению, хотя и не я на него повлиял. – Отец замолчал и жестом пригласил Маркуса сесть.
Положив костыли рядом с собой, Маркус опустился на потертое деревянное сиденье.
Урия Данн, вместо того чтобы усесться за свой внушительного вида стол, пододвинул старенькое кресло и устроился прямо напротив сына. Маркус не любил, когда ему преграждали путь к выходу, вот и сейчас он почувствовал себя словно в ловушке, однако промолчал. Вместо этого он немного отодвинулся, освобождая место для маневра, если таковой понадобится. Кроме того, теперь он мог не смотреть прямо в лицо отца.
– Сейчас самое подходящее время поговорить, – начал Данн-старший. – Большая часть детей в часовне, – он прочистил горло. – Так вот, имея возможность серьезно обдумать твой отъезд…
Маркус напрягся.
– Вы знаете, почему я здесь. И лучше двигаться дальше… а не тратить время… на воспоминания.
Урия Данн, явно недовольный реакцией сына, поджал губы. Однако он все же нашел в себе силы и мягко согласился:
– Как пожелаешь.
Маркус постарался не выдать своего удивления. Его отец был не из тех, кто легко сдается. Что же он задумал? Маркус начал лихорадочно соображать. Данн-старший не походил на того человека, каким он представлял его на протяжении последних семи лет. Выбить у общества толику денег для Андерсен-холла – такова была его насущная, неизменная задача. Поведение отца странным образом изменилось, и Маркус не мог этого не сознавать.
Послышался стук в дверь. Данн-старший бросил на Маркуса извиняющийся взгляд.
– Войдите.
Вошла миссис Нейгел с подносом, на котором разместились кувшин, чашки и какая-то еда.
– Я взяла у кухарки сдобных пирожков для вас. И молока с чаем, – пояснила она, ставя поднос на столик.
– Благодарю вас, миссис Нейгел, – произнес Маркус, понимая, что с удовольствием съел бы сейчас даже солдатский башмак: его желудок свело от голода.
Тем временем миссис Нейгел продолжала с гордостью говорить:
– Я рассказала о вашем приезде, и все умирают от нетерпения, желая вас увидеть. – Она подняла руку и стала загибать пальцы. – Кухарка, старый Бертрам, Бетти и даже садовник, Грейвз, – миссис Нейгел на мгновение нахмурилась, – хотя он вот-вот будет уволен.
Вздохнув, директор Данн поднялся.
– Я уже говорил вам, миссис Нейгел, правила есть правила, и он не оставил мне выбора.
Маркус убедился, что кое-что все-таки не изменилось: его отец сохранил прежнюю непреклонность.
Экономка вздохнула:
– Ну да, конечно, а сейчас вы должны подкрепиться.
– Спасибо, миссис Нейгел, – прервал ее Урия Данн, – но мы с Маркусом отправляемся в мой клуб отобедать. – Он похлопал себя по животу. – И лучше не перебивать аппетит.
Сообразив, что отец дает ему возможность рассказать о своей миссии в приватной обстановке, Маркус вскочил на ноги и подхватил костыли.
– Да, нога ягненка – мое слабое место! Надеюсь, у вас в клубе по-прежнему искусно готовят это блюдо.
– Как всегда, безупречно, – быстро откликнулся Данн-старший. – Не сомневаюсь, что преподаватели отдадут должное вашим пирожкам, миссис Нейгел.
– О! – на ее добром лице отразилось разочарование. – Я полагала, что вы задержитесь.
В этот момент в комнату стремительно вошла Кэт. Она сменила грязный передник на похожий, но белоснежный и накрахмаленный. Однако ее домашнее платье по-прежнему представляло собой бесцветное и мешковатое одеяние.
И хотя из ее льняных локонов исчезла паутина, пряди, закрученные на затылке небрежным узлом, кое-где торчали как соломинки. Очевидно, что она потратила не слишком много времени на то, чтобы помыться, и вряд ли бросила на себя лишний взгляд в зеркало.
– Надеюсь, вы привели себя в порядок не ради меня, – сострил Маркус.
Фарфоровые щеки Кэтрин подернулись краской, а в дымчато-серых глазах блеснули молнии, но она проигнорировала это замечание и повернулась к директору Данну:
– Нельзя ли коротко переговорить с вами, сэр?
«И зачем только я сострил», – спросил себя Маркус. Он не понимал, почему ее пренебрежение собственной внешностью так его задело? Возможно, несмотря на паутину и отвратительное мешковатое платье, что-то в ней его все же привлекало. И честно говоря, это было удивительно: Маркус всегда предпочитал пышных брюнеток, а не гибких фей с льняными волосами.