Читать интересную книгу Эмблема с секретом - Данил Корецкий

– Есть возвращаться на базу!

Огромный бомбардировщик лег на левое крыло. Солнце ушло вправо; густые тени, отбрасываемые пилотами и приборами, поползли по кабине. «Белый лебедь» описал большой полукруг и лег на обратный курс. В какой-то момент командиру показалось, что далеко внизу он видит черный шлейф взбесившейся ракеты. И она не показалась ему игрушечной.

Глава 4

Красиво жить не запретишь

7 августа 2011 г. Вечер

Лазурный берег

В Болье прибыли около полуночи, с трудом нашли свободное место в марине, пришвартовались. Алекс замешкался в каюте, собирая вещи, а мы с девушками вышли на берег. Здесь было тихо и пустынно. Плохо освещенная асфальтовая дорога, слева городской пляж: изрытый песок, белый в свете луны, полосатые тенты с рядами топчанов… Метрах в трехстах приземистое одноэтажное здание: туалеты, душевые, раздевалки…

– Поскучайте пару минут, девушки, я сейчас вернусь, – легким пружинистым шагом стайера я побежал туда. Наверное, подружки подумали, что мне приспичило помочиться, но туалет оказался уже закрыт. Впрочем, он был мне и не нужен. Просто рядом всегда находятся телефоны-автоматы. Вставляю карточку в прорезь, набираю номер.

«Хозяев нет дома…»

Звучит как музыка. Я могу дальше наслаждаться жизнью. Вива ла вида!

Я обошел здание и в тени за кустами все-таки сделал то, в чем меня заподозрили Кристина с Юлией. Некрасиво, конечно, не по-европейски. Но раз туалет закрыт, то эта мера вынужденная. Впрочем, оправдание находится всегда. И для бестактности, и для хамства, и для преступления…

Возвращаюсь неспешно, расслабленной походкой. Чувствую, что немного пьян. Такой игривый сумбур в голове. Представляю Юлию в самых непристойных позах. И тут же слышу ее крик.

– Отстаньте, мы никуда не поедем!

В полумраке рядом с девушками горят подфарники, хаотично двигаются какие-то темные тени – словно орангутанги пляшут какой-то первобытный танец. Черт! Да они пытаются затащить вырывающихся девчонок в машину!

Бросаюсь вперед, с трудом сдерживая русский мат. Но обозначить себя надо – может, отстанут…

– Месье, оставьте в покое наших женщин!

Звучит очень слабо и неубедительно, я сам это понимаю, поэтому бегу уже не как стайер, а как спринтер, чтобы от слов поскорей перейти к делу. Дистанция сокращается. На всякий случай я миролюбиво выставляю вперед руки и дружески улыбаюсь. Возмутителей спокойствия четверо, они бросают девушек и выстраиваются в ряд у меня на пути. Их лица в тени, но голоса слышны хорошо.

– Валы его, Магомэд!

Вот те на! Да это «угнетенные русские беженцы»! Их приняли в тихую, чистую и спокойную Европу, а они хотят «валить», то есть убивать, первого встречного европейца, говорящего на чистом французском! Какая черная неблагодарность!

Бегло осматриваю всех четверых. С трудом различаю лица: у троих усы, четвертый просто неряшливо оброс щетиной. Глаза у всех зло блестят, тот, который в центре, держит руку за спиной. Наверное, это и есть Магомед, а сзади он прячет нож, собираясь воткнуть его в мой подтянутый живот… Да что я вам сделал, гады?! Меня охватывает благородный гнев. В такие минуты хорошо бы иметь что-либо еще кроме негодования и ощущения собственной правоты. Например, пистолет или гранату. Или, на худой конец, кастет, желательно с шипами… Но материального подкрепления чувствам у меня, к сожалению, нет. А четверка «беженцев» обступает меня полукругом, от них исходит ощущаемый запах крепкого пота и животной угрозы. Крепкие коренастые фигуры, короткие ноги, за счет этого низкий центр тяжести – недаром выходцы с Кавказа добиваются больших успехов в борьбе. Ну, бороться мы с ними не будем… Я вдруг вспоминаю разваливающееся, скрепленное железными скобами здание на ростовском стадионе «Трудовые резервы». Там Анатолий Тимофеевич Черняев учил меня боксу…

«Здорово, земляки!» – как вежливый человек, мысленно здороваюсь я и, не переставая улыбаться, вскользь бью по подбородку того, кто держит руку за спиной. Движение выглядит обманчиво-легким, но для нокаута не нужен полутонный удар тяжеловеса: достаточно всего тридцатикилограммового щелчка. Но резкого и точного – как раз посередине, тогда наступает мгновенное сотрясение мозга. Я все выполнил правильно: орангутанг упал, причем не назад – от силы удара, а вперед, что является признаком классического нокаута. Об асфальт звякнул нож, и я мгновенно отбросил его ногой подальше. Значит, я не ошибся – это и есть тот самый Магомед, который должен был меня «валыть».

– Месье, это недоразумение, давайте разойдемся по-хорошему, – растерянно улыбаясь, говорит глупый Зигфрид, явно не понимая, на каких крутых парней он налетел.

В ответ слышатся вопли ярости:

– Я твой мама…

– Голову отрэжу!

– Я тэбя бэз соли съем…

Они набрасываются с трех сторон, отчаянно молотя кулаками прохладный, насыщенный кислородом и морскими ионами воздух, будто взбивают привычный коктейль насилия, увечий и смерти…

Я отпрыгиваю назад, приседаю, уворачиваюсь, ухожу с линии атаки, сталкивая их друг с другом… Это вынужденная гуманность. Можно было использовать арсенал, которому меня учили в «сотой школе»[10]: ударить одного в коленную чашечку и сломать ногу, второму перебить гортань, а третьему выбить глаз, но тогда не обойдется без полицейского расследования… Хотя гуманность, как известно, ни к чему хорошему не приводит – долго против трех разъяренных орангутангов я не выстою…

Улучив момент, столь же деликатно сбиваю с ног второго. Но третий прыгнул мне на спину, а четвертый упал в ноги, дернул под колени, повалил, навалился, нашаривая горло. Дело принимало скверный оборот. Девушки визжали, хваленая французская полиция не появлялась, хотя сейчас ее противные сигналы «уа-уа-уа!» показались бы мне райской музыкой.

И тут налетел смерч! Торнадо по имени Алекс. Душившего меня он ударил ногой под ребра так, что у того что-то екнуло внутри, а когда он, скособочившись, вскочил, британец поймал его за руку, описал полукруг и орангутанг, как тряпичная кукла, исполнив сальто-мортале, улетел в аккуратно подстриженные кусты. Четвертый оставил меня, вскочил и тут же попал на прием – ноги мелькнули в воздухе, и жилистое тело хряско шлепнулось на асфальт. Все!

Я поднялся и машинально стал отряхивать одежду. Руки и ноги дрожали.

– Бокс? – спрашивает Алекс, кивая на приходящих в себя нокаутированных «беженцев».

Я киваю и в свою очередь спрашиваю:

– Айкидо?

Теперь кивает он.

– Зачем их калечить? И зачем нам неприятности с полицией?

– Точно!

Мы хлопаем друг друга по плечам и смеемся. Алекс нравится мне все больше. Похоже, что я ему тоже. И оба мы все больше нравимся нашим дамам. Оправившись от испуга, они бросаются к нам на шеи и покрывают совершенно искренними поцелуями. Приятно чувствовать себя рыцарями!

Дальше все идет по плану. Поздний ужин в «Куполь», роскошные апартаменты в «Шато Люмье». Небольшой отель в уютной вилле XIX века. Теплая августовская ночь. Аромат моря и цветущей лаванды. Лунный свет, падающий из высоких сводчатых окон. Смятые в борьбе простыни, серебристо-белое нагое тело.

– Кто ты? – спросила Юлия шепотом.

– Сейчас об этом трудно судить, – ответил я в подходящей к такому случаю уклончиво-романтичной манере. – Утром посмотрим.

– Но ты не такой, как все… И таких татуировок я никогда не видела…

– Это со мной бывает.

– А у меня такое в первый раз…

– Кхм-м… Что ты имеешь в виду? Неужели ты была девушкой?! А я этого не заметил и не оценил?! Прости, ради бога!

Она тихо рассмеялась.

– Я имею в виду – так. Так, как у нас было…

– Значит, это любовь, – говорю я. – Спи, дорогая, и не беспокойся. Это будет еще много-много раз.

Я не вру. Недоброжелатели упрекают меня в скоротечности связей, и совершенно безосновательно! Если женщина мне нравится, я могу долго быть постоянным. Очень долго. И три, и пять дней… Да что там, даже неделю! Я очень люблю фразу, которую как-то сказала мне работница загса: «Они познакомились ранней весной и любили друг друга до глубокой… осени».

Юлия верит мне и потому спокойно засыпает. Я нахожу в мини-баре бутылку старого «Талискера», выхожу на заплетенный плющом балкон, облокачиваюсь на перила и застываю неподвижно – голый, со стаканом шотландского виски в руке. Неспешно прихлебываю ароматную обжигающую жидкость, смотрю на бледную полную луну, напоминающую круг голландского сыра, на пустынную улицу, обсаженную дурманяще пахнущим кустарником… Хорошо, красиво, спокойно…

Я много езжу по миру, очень много. Чаще всего этот мир оказывается намного теплее и уютнее серой московской зимы. Италия, Австрия, США, Аргентина… Борсхана – там вообще жара, и там меня чуть не сожрали, в прямом смысле этого слова. Но во всех этих теплых и жарких странах мне холодно. Зима – она у меня в сердце[11]. Круглый год. Где бы я ни был. Мороз. Лед. На пляже в Малибу – мороз. Пески Сахары – ледяная крошка. В сауне с длинноногими красавицами, как… как в ледяной проруби с полярными акулами! Двусмысленные взгляды. Многозначительные шепоты. Внимательные уши. Опасные движения. Цепкие хищные пальцы. Всюду, всюду. Никуда не деться, не убежать. Это издержки профессии, об этом меня предупреждали еще в «сотой школе». Да я и не жалуюсь…