Такой характер восстановления мировой капиталистической экономики стал причиной быстрого становления единого потребительского рынка в буржуазно-капиталистических государствах, роста влияния в них коммерческих капиталов и коммерческого интереса в политике и появления слоя людей, которые процветали на коммерческих сделках. А это, в свою очередь, породило бум спроса на недвижимость, на самую передовую и высокотехнологичную бытовую технику, – технику, которая находила массового потребителя практически только в этих странах, – заставило американскую экономику перестроиться на быстрое развитие средств производства потребительской техники. При этом базовые отрасли и в США, и в Европе теряли привлекательность для вкладчиков капитала и приходили в упадок, они не могли конкурировать с коммерцией и потребительским производством, которые давали гораздо больший и быстрый дивиденд.
В результате того, что новые высокотехнологичные товары находили покупателя только в наиболее развитых странах, где была необходимая энергетическая и коммунальная инфраструктура и общая культура образа жизни, где формировался средний класс, произошло быстрое замыкание экономик этих стран на самих себя. Иначе говоря, торговые потоки промышленных товаров перемещались в основном лишь между метрополиями буржуазно-капиталистических государств, и даже колонии этих государств превратились исключительно в сырьевые придатки. Великобритания, играя роль главной колониальной империи и морской сверхдержавы, мирового центра банковской деятельности по обслуживанию мировой торговли, преобразовалась в оплот олигархических кланов, контролирующих мировую коммерческую и финансовую спекуляцию. Она предстала воинственной защитницей либеральных ценностей, заказчицей политики Лиги Наций, политики, которая фактически отстаивала интересы только четырёх буржуазно-капиталистических государств, обогащающихся за счёт коммерческой капиталистической эксплуатации всего остального мира.
К чему это вело, особенно показательно проявилось в США. На волне неслыханного процветания в середине двадцатых годов, в Соединённых Штатах безудержно росли цены на недвижимость, кредиты буквально навязывались банками, пропаганда избранности Америки и безграничных возможностей развития её потребительского производства и бытового обслуживания побуждала множество людей открывать своё дело, свои предприятия. Они искренне верили заверениям президентов, что такое процветание отныне будет вечным.
Отрезвление началось, когда на Уолл-Стрит 29 октября 1929 года разразился финансовый кризис, вызванный кризисом американского перепроизводства потребительских товаров. Несмотря на обещания американского президента Герберта Гувера, что кризис вскоре будет преодолён, он углублялся в течение года, а затем произошёл обвал ставшего самым ёмким среди буржуазно-капиталистических государств, американского рынка в Великую экономическую Депрессию, что привело к состоянию депрессии всю мировую капиталистическую экономику.
Возникавшие в связи с широчайшим производством потребительских товаров социальные слои, из которых формировался национальный средний класс, то есть мелкое и среднее предпринимательство, работники крупных компаний по производству автомобилей, сельскохозяйственной техники, бытовых приборов и приспособлений, а так же занятые в сферах торговли и обслуживания – все они оказались в особенно тяжёлом положении. Именно по ним в первую очередь пришёлся удар кризиса, так как предприятия объявляли о своём банкротстве сотнями тысяч и миллионами. Высокая образованность и социальная активность позволила представителям этих слоёв быстро объединяться вокруг политических организаций национального среднего класса, создавать новые общественные и политические организации, и они стали оказывать на власть буржуазно-капиталистических государств всё возрастающее политическое давление снизу.
Это привело к важнейшим политическим последствиям в мировых делах. В обстановке непрерывного и усиливающегося давления общественного сознания национального среднего класса перед правящими элитами самых развитых капиталистических держав, так или иначе, сознательно или инстинктивно, но встал вопрос о срочном расширении числа высокоразвитых государств с высокой производительностью труда, с высокими доходами граждан и ёмкими рынками поглощения потребительской продукции. Однако такие государства тогда могли возникнуть только в тех европейских странах и в Японии, которые переживали развитие буржуазно-демократических революций, раскрепощавших рыночные капиталистические отношения.
Но в них, в этих новых буржуазных странах господствовали режимы диктатур коммерческого космополитизма и идеологического либерализма, абсолютно чуждые интересам развития производительных сил, интересам высокопроизводительного промышленного развития. Чуждость этих режимов интересам становления производительных сил доказывалась тем, в частности, что капитал из развитых буржуазно-капиталистических государств в эти страны не шёл, несмотря на все призывы правительственных бюрократов. Ибо производственные отношения в них были отсталыми, недостаточно социологизированными, не соответствовали требованиям самых передовых производительных сил, а потому не способными обслуживать производство продукции, которая была бы конкурентоспособной, отвечающей запросам открытого мирового рынка.
Прорыв в социологизации производительных отношений в переживших буржуазно-демократические революции странах оказывался возможным единственно через социальную революцию, которая по форме должна была иметь характер революции национальной. Ибо только национальные революции могли политически ускорить отмирание народно-феодального мировоззрения, народно-феодальной культуры производственных отношений и совершить посвящение государствообразующих этносов в национально-городское, национально-корпоративное буржуазно-капиталистическое мировоззрение с совершенно новой этикой общественного разделения труда. Выходило так, что лишь национальные революции в ряде стран Европы и в Японии способны были дать перспективу выхода из финансового, экономического и политического кризисов самым передовым, самым развитым буржуазно-капиталистическим государствам.
Потому-то правящие круги этих государств и позволили произойти таким революциям и в Германии, и в Испании, в других странах, чрезвычайно зависимых от их политической позиции. Так или иначе, но своими главными капиталистическими инстинктами их правящие элиты по сути способствовали приходам к власти националистических режимов в вызревших к этому буржуазных странах. Восхищения высших британских и даже американских политиков в двадцатые-тридцатые годы вождями националистических режимов, в том числе Муссолини и Гитлером, хрестоматийны.