самодеятельность, но мистер Йегер хотя бы попытался. Да, он свинья и осел, однако в его душе звучала свирель, совсем как у меня в дни моей молодости. Он, без сомнения, заслужил смерть, но я бы не отказался получить мощный стимул, чтобы предъявить миру его убийцу.
Я удивленно вытаращил глаза:
– Да неужели?
– Определенно. Но где найти кого-то, кто предложит мне такой стимул? Допустим, ты проявил похвальную расторопность и не ошибся насчет четы Перес. Ну и что нам с того? Где перспективный клиент? Кому мы можем открыть правду об этом нелепом гнезде разврата и наличии связи между ним и покойным? Естественно, не семье или партнерам по бизнесу. Уж они-то точно будут заинтересованы в том, чтобы все было шито-крыто. А мы ведь не шантажисты. На данный момент я рассматриваю лишь одну возможность. Кто тот человек, который приходил к нам вчера под именем Йегера, и каковы были его мотивы?
– К сожалению, ничем не могу вам помочь. Вы прочли мой отчет?
– Да. Несомненно, это человек образованный, питающий слабость к словам. Он сказал: «В противном случае мне не было нужды сюда приходить». Он сказал: «Я хотел бы проконсультироваться при условии строжайшей конфиденциальности». Он сказал: «Это меня вполне устроит». Последние две фразы достойны внимания, но первая просто поразительная. Он сказал «в противном случае» вместо «иначе». Поразительно.
– Вам виднее.
– Вот именно. Но он как бы между прочим цитировал строки из «Герцогини Мальфи» Джона Уэбстера: «Грехи лишь говорят, убийство вопиет», а также цитировал Джона Харингтона: «Мятеж не может кончиться удачей» – и еще Браунинга: «Измеряйте высоту вашего ума по величине отбрасываемой им тени». Обычно люди сыплют цитатами, чтобы блеснуть эрудицией. Но при чем тут ты? Ты слышал его, ты видел его. Он пытался произвести на тебя впечатление?
– Нет. Просто говорил. И все.
– Вот именно. Но легко и непринужденно процитировал двух поэтов Елизаветинской эпохи и Роберта Браунинга. Вряд ли найдется хотя бы один человек на десять тысяч, который читал и Уэбстера, и Браунинга. Он явно педагог. Преподаватель литературы.
– Но вы ведь не педагог.
– Я узнал только Уэбстера. Остальных нашел в словаре. Я не знаю Харингтона и терпеть не могу Браунинга. Итак, он один из десяти тысяч, и в Нью-Йорке найдется меньше тысячи таких, как он. Короче, задачка на сообразительность. Если он знал, что Йегер мертв, поскольку или сам убил его, или откуда-то еще, зачем было приходить сюда под чужим именем?
– Я сдаюсь. Прошлой ночью я уже пробовал решить эту задачку. Если он действительно убил Йегера, получается, что он полоумный, а это не соответствует действительности. Если же он не убивал Йегера, но знал о его смерти, в таком случае целью нашего посетителя было привлечь внимание к дому на Восемьдесят второй улице. Но чтобы купиться на такое, я сам должен быть полоумным. Анонимный звонок в полицию был бы куда эффективнее. Или вы можете предложить что-нибудь получше?
– Нет. И никто не может. Он не знал, что Йегер мертв. Но тогда, если он думал, что Йегер жив, чего добивался своим маскарадом? Он не мог быть совершенно уверенным в том, что, если Йегер не появится, ты или позвонишь ему домой, или отправишься туда, но он наверняка знал, что в ближайшее время – либо тем же вечером, либо, на худой конец, утром – ты свяжешься с Йегером и, выяснив, что твой посетитель – обманщик, откроешь Йегеру глаза. А смысл? Йегер просто узнает все, что рассказал тебе загадочный посетитель. Если Йегер идентифицирует самозванца по твоему описанию, то сразу поймет, что мужчина в курсе его визитов на Восемьдесят вторую улицу, но я этого не допускаю. Если же самозванец хотел, чтобы Йегер понял, кто именно знает о том доме, стоило ли заморачиваться и приходить к тебе? Почему было просто не сообщить это Йегеру по телефону, или в письме, или прямо в глаза, или хотя бы в анонимной записке? Нет. Он не сомневался, что Йегер не идентифицирует его по твоему описанию. Похоже, он просто хотел намекнуть Йегеру, что кто-то в курсе существования нехорошего дома, а также того, что мы с тобой тоже знаем. Поэтому я сильно сомневаюсь, что нам будет хоть какая-то польза от твоего посетителя, но я не отказался бы с ним поговорить.
– Я тоже. Вот почему я и оставил там Фреда. Существует крошечный шанс, что у лже-Йегера есть ключи и он рано или поздно появится.
– Пф! – фыркнул Вулф. – Шанс настолько призрачный, что тут и говорить не о чем. Ты оставил там Фреда, чтобы я с ходу не закрыл дело. Мне, конечно, следовало попросить тебя отозвать Фреда, но я уважаю твои обязательства не меньше, чем свои. Да, Фриц?
– Ланч готов, сэр. Петрушка завяла, и я положил шнитт-лук.
– Посмотрим. – Вулф отодвинул кресло и встал. – Перец?
– Нет, сэр. Я подумал, что шнитт-лука будет достаточно.
– Согласен. Впрочем, посмотрим.
Я прошел вслед за Вулфом в столовую. Когда мы закончили с соком из моллюсков, Фриц принес первую партию клецек, по четыре штуки на брата. Когда-нибудь я все же проверю, как долго смогу продержаться на одних только клецках, которые Фриц готовит из говяжьего костного мозга, панировочных сухарей, петрушки (сегодня это был шнитт-лук), молотой лимонной цедры, соли, яиц, а потом варит четыре минуты в крепком мясном бульоне. Если сварить сразу десять клецек, они превратятся в кашу, но Фриц кладет в бульон только восемь и подает по мере готовности. Это одно из тех блюд, которые я уплетаю с той же скоростью, что и Вулф. Увлекшись, я даже пропустил мимо ушей его замечание, что он категорически не желает видеть тех клиентов, которых я откопал. Но спасибо клецкам. Они приводят человека в такое расположение духа, что он уже согласен на все. Именно так и получилось. Мы доели салат и ушли в кабинет, куда Фриц принес кофе, и тут кто-то позвонил в дверь. Я отправился в прихожую посмотреть через одностороннюю стеклянную панель, кто к нам пожаловал, и, вернувшись, сообщил Вулфу:
– Мег Дункан. По крайней мере, мы можем получить награду за портсигар. Скажем, два бакса?
Вулф наградил меня сердитым взглядом:
– Проклятье! – Он поставил чашку. – А что, если она и есть