Читать интересную книгу Собрание сочинений. Т. 17. Лурд - Эмиль Золя

— А исцеление сестры Жюльенны! — проговорила Гривотта; глаза у нее лихорадочно блестели, она приподнялась, опершись на локоть. — Началось у нее с сильного насморка, как у меня; потом она стала харкать кровью. Каждые полгода она сваливалась, и ей приходилось лежать в постели. В последний раз всем стало ясно, что она больше не встанет. Никакие лекарства не помогали — ни йод, ни пластырь, ни прижигания. Словом, настоящая чахоточная, это признали шесть врачей. Ну вот она поехала в Лурд, и уж как она мучилась! В Тулузе даже решили, что она кончается. Сестры несли ее на руках. Дамы-попечительницы не хотели купать ее в источнике. Ну прямо покойница… И все же ее раздели, окунули, бесчувственную, всю потную, в бассейн, а когда вытащили, она была так бледна, что ее положили на землю, думали: ну, теперь уже конец. Вдруг щеки ее порозовели, глаза открылись, она глубоко вздохнула. Она исцелилась, сама оделась и отправилась в Грот поблагодарить святую деву, а после этого хорошо пообедала… Ну, что тут скажешь? Ведь чахоточная, а вылечилась, как рукой болезнь сняло!

Тут встрепенулся и брат Изидор, но он не мог говорить и только с трудом прошептал сестре:

— Марта, расскажи ту историю, что мы слыхали от священника церкви Спасителя, про сестру Доротею.

— Сестра Доротея, — неумело начала рассказывать крестьянка, — встала как-то утром и почувствовала, что у нее онемела нога; с той минуты нога стала холодной и тяжелой, как камень. К тому же у нее разболелась спина. Доктора ничего не могли понять. Несколько врачей смотрели ее, кололи булавками, обжигали кожу всякими припарками. Но все без толку… Сестра Доротея поняла, что только святая дева может ей помочь; и вот она поехала в Лурд, и вот она попросила окунуть ее в источник. Сперва она думала, что умрет, — до того было холодно. Потом вода сделалась теплой, как парное молоко, и сестре Доротее стало очень даже приятно. Никогда она такого не чувствовала: тепло разлилось по всему телу, оно как будто вливалось в каждую жилку. Понятно, раз уж святая дева помогла, значит, жизнь вернулась к ней… Вся боль прошла, она стала ходить, вечером съела целого голубя, ночь спала сном праведницы. Слава пресвятой деве! Вечная благодарность всемогущей матери и ее божественному сыну!

Элизе Руке тоже хотелось рассказать об известном ей чуде. Но она так невнятно говорила, что никак не могла вступить в разговор. Однако, воспользовавшись минутным молчании, девушка немного откинула платок, скрывавший ужасную язву.

— Ах, мне рассказывали занятный случай, только это не про болезнь… Одной женщине, Селестине Дюбуа, во время стирки в руку попала иголка. Семь лет ни один врач не мог ее вытащить. Между тем рука у нее согнулась, и разогнуть ее она никак не могла… Женщина поехала в Лурд и опустила руку в источник. Но тотчас же с криком выдернула ее. Руку насильно снова погрузили в воду и держали там, а женщина зарыдала, все лицо ее покрылось потом. Три раза ей опускали руку, и, как только она попадала в воду, иголка начинала двигаться; наконец она вышла из большого пальца… Конечно, женщина плакала, потому что иголка шла по телу, точно ее кто толкал… Селестина никогда больше не болела, а на пальце остался маленький рубец — это для того, чтобы не забылось деяние святой девы.

Этот занятный рассказ поразил всех еще больше, чем чудесные исцеления от тяжелых болезней. Иголка двигалась в теле, точно кто-то ее толкал! Перед глазами мелькали видения, каждому больному чудился за спиной ангел-хранитель, готовый помочь ему по приказу свыше. Было нечто красивое и ребяческое в этом рассказе об иголке, семь лет не желавшей покидать тело несчастной женщины и вышедшей наружу благодаря чудесному источнику! Раздались восклицания, всем стало весело, все смеялись, радуясь, что для небесных сил нет ничего невозможного и если бог захочет, то все станут снова здоровыми, молодыми, полными сил! Чтобы устыдить природу, достаточно верить и горячо молиться, и тогда осуществятся самые невероятные мечты. Только бы повезло и выбор пал на тебя!

— О, как это прекрасно, отец! — прошептала Мария взволнованно, точно зачарованная слушая эти рассказы. — Помнишь, ты говорил мне о бельгийке Иоахине Део, которая пересекла всю Францию, направляясь в Лурд; у нее была язва на вывихнутой ноге, такая зловонная, что люди отшатывались от нее… Сперва пропала язва и девушка перестала чувствовать боль в колене, осталась только краснота… Потом вправился и вывих. Иоахина страшно кричала, когда ее погрузили в воду; казалось, ей ломают кости, отрывают ногу; в то же время и она сама, и женщина, которая ее купала, видели, как увечная нога выпрямлялась в воде, словно стрелка, движущаяся по циферблату. Мускулы ноги вытягивались, колено становилось на свое место, но это сопровождалось такой сильной болью, что девушка потеряла сознание. А когда она пришла в себя, то вскочила на ноги, бросилась в Грот и оставила там костыли.

Господин де Герсен, заразившись общим восторгом, от души смеялся, жестами подтверждая точность рассказа; он слышал его от одного из отцов общины Успения. Он мог бы привести двадцать случаев, еще более трогательных, один удивительнее другого. Он призывал в свидетели Пьера, а утративший веру священник только качал головой. Не желая огорчать Марию, он смотрел в окно на пробегавшие мимо поля, деревья, дома. Проехали Ангулем, равнина тянулась до самого горизонта, быстро, непрерывной чередою проносились мимо ряды тополей. По-видимому, поезд запаздывал: он мчался с грохотом на всех парах в раскаленной грозовой атмосфере, пожирая километры. И Пьер, все же захваченный удивительными историями, невольно вслушивался сквозь убаюкивающий стук колес в обрывки разговоров, и ему казалось, будто стремительно летевший вперед паровоз уносил их всех в дивный край мечты. Поезд все мчался, Пьер перестал глядеть в окно, его вновь обдало тяжелым, усыпляющим воздухом вагона, где люди впали в экстаз и позабыли о действительности. Священника радовало оживившееся личико Марии. Он протянул ей руку, и девушка пожала ее, вложив в пожатие вновь пробудившуюся надежду. Зачем же отнимать эту надежду, вызывать сомнение, раз он сам жаждал выздоровления Марии? С невыразимой нежностью задержал он в своей руке маленькую влажную руку больной, взволнованный чувствами, какие мог бы испытывать страдающий брат; ему хотелось верить, что на свете существуют высшая доброта и милосердие и они приносят облегчение отчаявшимся.

— О Пьер, — повторяла она, — как это прекрасно, как прекрасно! И как я буду ликовать, если святая дева снизойдет ко мне. Скажите правду, считаете вы меня достойной?

— Конечно, — воскликнул он, — вы самая лучшая, самая чистая девушка в мире, ваша душа ничем не запятнана, как говорит ваш отец; в раю не найдется добрых ангелов, достойных сопутствовать вам!

Но разговор на этом не кончился. Сестра Гиацинта и г-жа де Жонкьер стали рассказывать обо всех известных им чудесах, обо всех чудесах, какие в течение тридцати лет то и дело совершались в Лурде, расцветали, подобно розам, непрерывно распускающимся на мистическом кусте. Их насчитывали тысячами, они с каждым годом становились все ярче и сыпались, как из рога изобилия. И больные, с лихорадочным волнением внимавшие этим повествованиям, напоминали маленьких детей, которые заслушались волшебной сказки и требуют сказок еще и еще. О! Побольше рассказов, осмеивающих злую действительность, посрамляющих несправедливую природу, побольше сказок, где боженька выступает великим целителем, издеваясь над наукой, и по своей прихоти раздает людям радости!

Глухонемые в этих рассказах начинали слышать и говорить: неизлечимо больная Аврелия Брюно, у которой была повреждена барабанная перепонка, вдруг услышала божественные звуки фисгармонии; Луиза Пурше, за сорок пять лет не произнесшая ни слова, после молитвы у Грота вдруг воскликнула: «Благословенна ты, Мария!» — да и не только они, а сотни других совершенно исцелились от нескольких капель воды, влитых в уши или смочивших язык. Потом пошли слепые: отец Эрман почувствовал, как нежная рука святой девы снимает покров, застилавший ему глаза; мадемуазель де Понбриан, которой грозила полная слепота, стала видеть лучше чем когда-либо от одной лишь молитвы; двенадцатилетняя девочка, чьи глаза были подобны мраморным шарикам, в три секунды обрела ясность и глубину взгляда, сиявшего небесной радостью. Но особенно много было рассказов о паралитиках, несчастных, у которых отнялись ноги, убогих, прикованных к своим жалким койкам, которым господь сказал: «Встань и ходи!» Делонуа, страдавший расстройством координации движений, пятнадцать раз ложился в различные парижские больницы, и двенадцать врачей сошлись в диагнозе; ему делали прижигания, подвешивали — все безрезультатно, а когда мимо него прошел священник со святыми дарами, он вдруг ощутил необычайную силу и, исцеленный, последовал за ним. Мария-Луиза Дельпон, четырнадцатилетняя девочка, у которой параличом свело ноги, руки и скривило рот, вдруг почувствовала, что рот встал на место, тело стало гибким, будто невидимая рука перерезала сковывавшие его ужасные путы, Мария Вашье, разбитая параличом и в течение семнадцати лет пригвожденная к креслу, не только побежала, выйдя из бассейна, но даже не могла найти следов от пролежней, образовавшихся на теле после долгого лежания. А Жорж Анье, страдавший размягчением спинного мозга и потерявший чувствительность, сразу перешел от агонии к полному выздоровлению. Пораженная тем же недугом Леония Шартон, у которой был сильно искривлен позвоночник, почувствовала, как горб ее стал исчезать, словно по волшебству, а ноги выпрямились — здоровые и сильные.