Читать интересную книгу Пурпурное сердце - Кэтрин Хайд

Взяв его под руку, она дала понять, что полностью доверяет ему, и он благодарен ей за это. Они осторожно входят в шахту. В ее сырой мрак. Майклу здесь никогда не нравилось.

— Теперь я знаю, почему привел тебя сюда. Я всегда боялся этого места. Сейчас я понял почему. Все из-за тех пещер.

— Каких пещер?

— Ты знаешь. В Тихом океане.

— Гуадал-канал?

— Точно. Так называлось то место.

— Да, но что такого в этих пещерах?

Узкий ствол шахты выводит их в помещение неправильной формы. Майкл освещает фонариком потолок. Летучие мыши там спят. Оказавшись в луче света, они начинают шевелиться.

— Не буди их, Майкл.

Он прислоняется к стене, и она тесно прижимается к нему сбоку. Он делает глубокий вдох, напоминая себе о том, что не страдает клаустрофобией. Это была проблема Уолтера.

Мэри Энн просит: «А теперь расскажи мне о тех пещерах».

— Ах да. Пещеры. На том острове была гора, примерно в шести милях от поля. Недобитый к моменту нашей высадки враг укрывался в пещерах. Они были словно арсеналы. Нам приходилось взрывать входы и выкуривать противника огнем. Эти гады всегда знали, что мы на подходе. У них глаза лучше видели в темноте.

— О, а ты к тому же страдал клаустрофобией.

— Да, и это тоже. Тебе кто-нибудь рассказывал об этом?

— Нет. Мне просто обрисовали картину в двух словах. «Ребята отличные, еда воняет. Насекомые изводят нас». — Они оба смотрят на освещенное место у них под ногами. — Майкл? Его смерть была ужасной?

Майкл не торопится с ответом.

— Пожалуй, лучше не рассказывать тебе об атом.

Когда она заговаривает, ее голос дрожит от напряжения.

— Этот же вопрос я задавала Эндрю. Он сказал — это была маленькая дырочка от пули во лбу.

— О! — Он обнимает ее за плечи. — Наверное, он просто пожалел тебя.

— Лучше бы он этого не делал. Я бы предпочла, чтобы он не сомневался в моем умении владеть собой.

Он притягивает ее к себе и целует в лоб.

— Он по-своему, пусть и неумело, старался заботиться о тебе.

— Я знаю.

Он садится на прохладный пол, прижимаясь спиной к твердой грязной стене. Фонарик, который лежит рядом, освещает противоположный свод пещеры. Она садится рядом.

— Почему ты вернулся? Почему именно сейчас, по прошествии стольких лет?

— Этого мне не понять.

Какое-то время они сидят молча. Потом его рука обнимает ее за плечи. И больше они не чувствуют неловкости, исчезает напряженность. Кажется, будто всё и все только и ждали этого. Даже летучие мыши перестали копошиться и притихли.

В неосвещенном уголке, где они примостились, царит уютная темнота. Разглядеть ее лицо невозможно. Закрывая глаза, он видит ее такой, какой она была в школе. На железнодорожном вокзале, машущей вслед увозящему его поезду. Он видит лицо Уолтера. Кто знает, может, и он мог бы так выглядеть. Внешне быть похожим на Уолтера.

— Я плохо обошелся с тобой.

— Никогда так не говори.

— Но это так. Я не был достоин тебя. Мне очень жаль. Пока была возможность, я должен был лучше относиться к тебе. Знаешь, о чем я больше всего жалею? О той ночи в машине отца.

— Ты жалеешь об этом?

Ему слышится холодный страх в ее голосе. Страх от того, что он сказал или еще скажет, что отнимет у нее то немногое, что она сохранила.

— Нет, не о том, что произошло. А только о том, что все очень быстро закончилось. И я так по-свински себя повел.

— Ты просто волновался.

— Да. Именно это я и хотел сказать. Но для тебя это было так важно. Это был наш единственный шанс.

Она тянется через него к фонарю и выключает свет. И он не удивляется этому. Он не удивляется ничему, что может сейчас произойти.

— Тогда сделай это для меня еще раз, — просит она.

* * *

Майкл просыпается среди ночи и придвигается ближе к ней. Давно в его постели не было женщины.

Поначалу ощущение близости ее тела кажется ему странным. Она стара. Ее кожа выглядит слишком тонкой и дряблой. Потом он вспоминает, кто эта женщина, и ощущение пропадает. Он просто наслаждается теплом человеческого тела, которое вызывает желание позаботиться о нем.

— Я думала, что мне уже не светит оказаться в постели с двадцатиоднолетним мужчиной. — Ее голос по-юношески звонок, хорошо знаком и прозвучал как нельзя более к месту. Он напоминает ему о доме. Переносит в родное и уютное прошлое.

Он улыбается ей, и ему интересно, видит ли она в темноте его улыбку.

Потом он опять проваливается в сон.

* *.*

Когда он просыпается, за окном светло.

Он протягивает к ней руку, но ее уже нет.

На ее половине постели лежит записка.

Дорогой Майкл.

Я уже далеко не двадцатиоднолетняя девушка. Я почти втрое старше тебя. Это было чудесно — хотя бы на пару дней забыть об этом, но вечно так продолжаться не может.

Ты спросил меня, как я смогу вернуться к нему, и, как я понимаю, это был твой ответ. Не хочу видеть твое лицо при расставании.

Я очень сожалею об этом, но только об этом.

С любовью, Мэри Энн.

Прочитав записку, он сминает ее в кулаке.

Он не может припомнить, когда в последний раз испытывал столь болезненное чувство утраты и что нужно делать, чтобы оно ушло.

Глава пятнадцатая

Эндрю

Он сидит на диване, скрестив руки, и слышит, как шуршит шинами по дорожке ее автомобиль, подъезжая к дому.

Он не встает с дивана, чтобы встретить ее в дверях. Он всегда встречал ее. Это прозрачный намек с его стороны на то, что не все гладко.

«Привет, дорогой», — говорит она, пересекая гостиную, чтобы чмокнуть его в лоб. По ее поведению трудно догадаться, поняла ли она намек.

Это раздражает Эндрю, ему хотелось бы побыстрее приблизить развязку, и он спрашивает: «Как Маргарет?» На самом деле Маргарет его совершенно не интересует, просто это еще один намек на его осведомленность.

— Прекрасно, дорогой. Просто прекрасно. Она передает тебе большой привет.

Она поворачивается к бюро и начинает перебирать почту, скопившуюся за неделю.

— И в какой день ты к ней приехала?

Она замирает на какую-то долю секунды и слегка поворачивает голову, но так, чтобы не встретиться с ним взглядом. Неужели Эндрю узнал голос? Или жест? А может, достаточно ее вины, чтобы все обнаружилось без посторонней помощи?

— Я не уверена, что помню, дорогой.

— Ну, хотя бы сколько времени заняла дорога? Сколько раз ты останавливалась на ночевку?

— Хм. Дай-ка вспомнить. Пожалуй, пару раз.

— Выходит, ты добралась до нее не раньше субботы.

— Субботы? Да, точно. Так оно и было.

Совершенно бесстрастно, по крайней мере как ему кажется, он поднимает с пола ее дорожную сумку и начинает рыться в ней, вышвыривая одежду на диван. При этом он избегает смотреть ей в лицо. Он чувствует, как крепнет в нем злость, которая позволяет ему быть несправедливым, не мучаясь при этом угрызениями совести.

До него доносится ее голос: «Эндрю, что, скажи на милость, ты делаешь?»

Больше всего ему хочется найти клочок бумаги, адрес, карту незнакомой местности. Сейчас сгодится любая мелочь — след от этой поездки, пусть даже нацарапанный от руки маршрут. Он останавливается на ее фотоаппарате. Вот как можно получить результат.

Он проверяет счетчик фотографий, который показывает, что осталось сделать три снимка. Он просто жмет на кнопку, три раза фотографируя ковер, после чего слышит зуммер автоматической перемотки пленки.

Он открывает заднюю крышку фотоаппарата, и кассета с пленкой шлепается ему в ладонь. Она хочет схватить его за руку, но он жестом победителя сжимает руку в крепкий кулак. Он сознает, что завладел чем-то очень ценным, потому что она изо всех сил противится этому.

— Эндрю, ради всего святого, что с тобой?

— Я звонил твоей сестре в воскресенье утром. К тому времени ты там еще не появлялась.

В ее глазах мелькает тревога. Всегда смотри в глаза. Только они не врут — ни в любви, ни на войне.

— Что ж, значит, я добралась только в воскресенье.

— Четыре дня ехать от Альбукерке до Сан-Франциско?

Она делает глубокий вдох, стараясь взять себя в руки, и легкая неуверенность, только что мелькавшая в ее глазах, исчезает. Она распрямляет плечи.

— Эндрю, я настаиваю на том, чтобы ты отдал мне пленку.

— Только после того, как скажешь мне, где ты была.

Он наблюдает за тем, как она просчитывает, выбирает варианты. Она могла бы обмануть его, одурачить, но не станет этого делать. Она знает, что его не проведешь.

Он допускает, что и она могла бы найти, к чему придраться, ведь он за всю неделю не постирал ни одной рубашки и ни разу не приготовил себе нормального обеда. Но нет, сейчас не время для этого.

Что ж, давай, выкручивайся, думает он. Включай воображение. Говори.