Читать интересную книгу Великая ложь XX века - Юрген Граф

В дальнейшем, еврейские организации США и других стран не брезговали ничем, чтобы спровоцировать новые меры против немецких евреев. В августе 1933 года Унтермейер в речи, которая передавалась по радио по всей стране, заявил [66]:

«Каждый из вас, будь он евреем или неевреем, кто не стал еще участником священной войны, должен сегодня сделаться им... Мало, что вы не покупаете немецкие товары, вы вообще не должны общаться с торговцами или владельцами магазинов, продающими немецкие изделия, или с использующими немецкие суда... – К нашему стыду, среди нас есть несколько евреев, – к счастью, их немного, – у которых так мало гордости и самоуважения, что они плавают на немецких судах... Их имена должны знать все. Они – предатели нашей нации».

В январе 1934 года, когда в Германии никто – за исключением каких-то уголовников-фанатиков – и пальцем не тронул ни одного еврея из-за его религии или национальности, сионист-радикал Владимир Жаботинский писал [67]:

«Все еврейские общины и каждый еврей в отдельности, все профсоюзы на каждом съезде и на каждом конгрессе уже в течении месяцев ведут во всем мире борьбу против Германии. Мы развернем против Германии духовную и физическую войну со стороны всего мира. Наши еврейские интересы требуют полного уничтожения Германии».

В Берлине подобные заявления воспринимались буквально. Платить за них приходилось немецким евреям, которых никто не спрашивал, согласны ли они с болтовней Унтермейеров, Уайзов и Жаботинских. Сионисты знали, что делали. Как всегда, они использовали немецких евреев в качестве разменной монеты в борьбе за создание своего государства. Во время войны травля еще больше усилилась. 3 декабря 1942 года Хаим Вейцман, руководитель Всемирной сионистской организации, заявил [68]:

«Мы – троянский конь во вражеском стане. Тысячи евреев, проживающих в Европе, – это главный фактор уничтожения наших врагов».

Именно на эти фразы и ссылались национал-социалисты, отдавая приказы о депортации евреев в лагеря и гетто.

Еще до вступления США в войну американский еврей Натанаэл Кауфман выпустил книгу под заглавием «Германия должна погибнуть», в которой требовал полного истребления немецкого народа путем стерилизации [69]:

«Если вспомнить, что прививки и сыворотки приносят населению пользу, то к стерилизации немецкого народа надо отнестись как к замечательному гигиеническому мероприятию со стороны человечества, дабы навсегда оградить себя от бактерии немецкого духа».

Хотя в США книга Кауфмана прошла почти незамеченной [70], Геббельс и Штрейхер умело воспользовались этой поделкой, приказав сразу перевести ее на немецкий и издать большим тиражом. В связи с этим немецкий еврей Гидеон Бург верно заметил [71]:

«Это выглядит так, как если бы в цирке сорванцы стали швырять камнями во льва, в пасть которому сунул голову укротитель. Сорванцам бы ничего не было – между ними и опасностью расположен океан, то бишь прутья звериной клетки.»

Легкомыслие или наивность? Вряд ли. Не стоит забывать, что стратегия сионистов состояла в подстрекательстве Гитлера ко все более жестким антисемитским мерам по притеснению евреев. С одной стороны, это подталкивало немецких евреев к эмиграции в Палестину, с другой, правительствам западных держав сионисты доказывали необходимость для евреев национального очага. На то же была нацелена и пропаганда «ужасов» об истреблении евреев, начавшаяся в 1942 году. Об этом нетрудно судить по заявлениям, вроде сделанного 2 марта 1943 года в «Нью-Йорк Таймсе» Вейцманом:

«Уже истреблены два миллиона евреев... Задача демократий очевидна... через нейтральные страны они должны вести переговоры, добиваясь освобождения евреев в оккупированных областях... Да распахнутся врата Палестины для всех чающих узреть берега еврейской Отчизны».

Это ложь, будто в начале 1943 года было истреблено два миллиона евреев, однако к этому времени десятки тысяч нашли свой конец в лагерях.

Концлагеря

Строительство лагеря в Дахау под Мюнхеном началось всего два месяца спустя после прихода Гитлера к власти. Вскоре появился Ораниенбург. В последующие месяцы возникли т.н. «дикие лагеря», где власть осуществляли SA и SS. В их числе были «болотные лагеря» Папенбург и Эстервеген, печально известные своими тяжелыми условиями содержания – здесь родилась песня о болотных солдатах.

В эти годы лагеря не имели хозяйственного значения. В них от остального населения были изолированы враги государства, которые считались неисправимыми и неподдающимися перевоспитанию в хороших граждан в том виде, как их понимали национал-социалисты. Лагеря должны были оказывать отрезвляющее воздействие на потенциальных противников режима, что не в последнюю очередь достигалось обетом полного молчания, даваемом освобожденными узниками. Возникавшие в связи с этим слухи должны были запугивать готовых к сопротивлению.

Надо отметить, что в это время во многих странах, включая Англию и СССР, к гомосексуализму относились как к преступлению. Следовательно, подавление гомосексуалистов вовсе не было чисто немецким или нацистским явлением.

Если поначалу лагеря были рассчитаны только на политзаключенных, то вскоре это правило было забыто и в лагеря все чаще направлялись преступники, причем среди них находились бытовики, которых после отбытия срока не выпускали, опасаясь, что они совершат новые преступления. Затем в лагеря стали поступать новые категории заключенных. Каждая категория носила опознавательную нашивку определенного цвета: политические – красную, уголовники – зеленую, асоциальные элементы (нищие, бродяги, проститутки и др.) – черную, гомосексуалисты – розовую, лиловую – «изучающие Библию», т.е. сектанты, которых относили к подрывных элементам из-за отказа от воинской повинности. Кроме этих нашивок заключенные евреи носили звезду Давида.

Совместное содержание политзаключенных и уголовников было для первых весьма тягостным, так как зачастую уголовники вели себя очень круто и в некоторых лагерях устанавливали власть более жестокую, чем эсэсовцы. Правление «зеленых» было адом прежде всего для интеллигентов, не привыкших к физическому труду, часто слабосильных и неуклюжих. Еще труднее приходилось евреям, которые в лагерной иерархии стояли на самой низшей ступени и выше которых чувствовал себя любой сутенер или уличный грабитель из «арийцев». Поскольку лагерное начальство выбирало «капо» (помощников), в основном, из «зеленых», те имели возможность распоряжаться жизнью многих узников.

Бенедикт Каутский, австрийский еврей и социалист, сидевший в 1938-45 гг. в Дахау, Бухенвальде, Освенциме и снова в Бухенвальде, писал в своей книге «Дьявол и проклятый» [72]:

«Для обычного заключенного жизненно важным было то, кто заправлял в лагере: политические или уголовники. В таких лагерях, как Бухенвальд или Дахау, политические из числа лагерных функционеров ловко, по мере возможности, распределяли даваемую SS работу, подавляли в зародыше некоторые планы SS, саботировали путем пассивного сопротивления их результаты. В других же лагерях, где правили уголовники, например, в Освенциме и Маутхаузене, царила коррупция и узников обманывали в еде, одежде и пр., кроме того, одни очень жестоко издевались над другими».

Конечно, и политзэки были не ангелы. В «Лжи Одиссея» Рассинье описывает террор коммунистов в Бухенвальде, безжалостное обращение с инакомыслящими и отнятие у них продовольственных посылок, что для многих было равносильно смертному приговору [73].

Участь заключенного во многом напоминало лотерею: кто заправлял в лагере – «зеленые» или «красные»? Был ли лагерь построен или нет или узникам нужно было самим его строить в страшных санитарных условиях, вкалывая до посинения? Был ли начальник грубиян-взяточник, как Карл Кох в Бухенвальде, или относительно приличный человек, как сменивший его Пистер?

В принципе, лишь начальник лагеря мог назначать наказания: запретить переписку, послать работать в воскресенье, заключить в штрафной изолятор, сократить пайку, подвергнуть наказанию палками (максимум – 25 ударов), хотя в последнем случае обычно требовалась санкция Берлина. Однако зачастую все эти правила были простой бумажкой. Всякое дело зависит от исполнителя, а служить в концлагеря шли, конечно, не сливки общества. С проштрафившимися порой поступали весьма сурово. Борьбой с коррупцией и жестокостями в лагерях занимался судья-эсэсовец Конрад Морген из Управления имперской безопасности, который некоторым из виновных вынес смертный приговор. Герман Флорштедт, пресловутый комендант Майданека, был повешен в присутствии заключенных [74]. За взятки и убийства был казнён бухенвальдский комендант Кох [75]. Вышеупомянутый Каутский, безупречный свидетель, описывает как сносные – во всяком случае до войны – условия в образцовом лагере Дахау: труд был тяжелым, но не бесчеловечным, пища – обильной и хорошей [76]. Фавр, наблюдатель из Швейцарии и посланец Международного Красного Креста, в августе 1938 года, после посещения Дахау, писал в отчете [77]: