Читать интересную книгу Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Лев Давыдычев

— Не ложат, а кладут.

Федька согласно кивнул, добавил ещё унылее:

— Ложат тоже мало.

— Подожди меня, — сказал Илларион Венедиктович, ушёл и вернулся с шестью стаканчиками мороженого, три поставил перед мальчишкой. — Угощайся на здоровье.

Чёрные, продолговатые, чуть раскосые глаза Федьки почти округлились от наивеличайшего изумления. Он раскрыл длинный тонкогубый рот, но произнести не мог никакого даже звука, не то что слова.

— Ешь, ешь, — грустно предложил Илларион Венедиктович.

— Я могу… — Федька в предвкушении удовольствия подержал все три стаканчика в руках. — Ух, и люблю я его!

— Вот и действуй.

«Не пришёл… не пришёл… не СОИЗВОЛИЛ прийти… проспал… продрых… — тупо слышалось в голове Иллариона Венедиктовича. Он тряхнул головой, и в ней стало вроде бы яснее. — А может, и приходил? И не дождался? А может, ещё вернется? А?»

Он уже расправился с мороженым, а Федька только заканчивал старательно и нежно долизывать содержимое первого стаканчика, спросил:

— За что вы меня так?

— Ешь, ешь, — с удовольствием глядя на него, проговорил Илларион Венедиктович. — Ты как здесь оказался?

Не переставая старательно и нежно слизывать мороженое с палочки-ложечки, Федька отвечал:

— Пятнадцать ко… пеек на… шёл… тут вот…

Разговаривать с ним сейчас было трудно, практически невозможно. Илларион Венедиктович терпеливо ждал, пока Федька не отставит последний стаканчик, тогда только спросил:

— Кем ты собираешься стать, Фёдор, когда вырастешь?

— А чего собираться-то? Вырасту и стану кем-нибудь. Отец хочет, чтоб я по его стопам пошёл. Он пожарный у меня. Я сначала согласился: пожары-то редко бывают. А он в прошлом году обгорел. Старуху долго из огня вытаскивал. Она больно толстая была. Правда, медаль получил и премию.

— И ты раздумал идти по его стопам? Ведь спасти человека — это прекрасно!

— Прекрасно, конечно, — согласился Федька. — Меховые, сапоги ему дарили. У старухи-то шесть, сыновей, и всё к отцу приходили. Кто торт принесет, кто что. А один сын, летчик, меховые сапоги принес. Отец не взял. Мамка его потом до ночи ругала и ревела.

— Надо гордиться таким отцом.

— Да я горжусь. Его и по телевизору два раза показывали. Только все говорят, что он мало зарабатывает. — Федька поморщился, пожал плечами. — И за сапоги все над ним смеются. Бабка как вспомнит про них, так прямо чуть не в обморок. Говорят, ходит богу молиться, чтоб отец поумнел.

— Ну, а ты-то как ко всему этому относишься? — пораженный услышанным, спросил Илларион Венедиктович.

— А чего мне относиться-то? Я бы сапоги взял. Унты, вспомнил, ещё они называются. Кра-а-асивые, тё-ё-ёплые! Летчик говорит: вы жизнь моей маме спасли. А отец говорит: жизни цены нету. Я и так, мол, вовсю доволен.

— Замечательный человек твой отец, — задумчиво проговорил Илларион Венедиктович. — Семья у вас большая?

— У-у-у! — Федька, сморщившись, скривил физиономию. — Три сестры у меня. Отличницы. Отец с ними и по грибы, и на рыбалку, а то и всякой ерундой занимается, — осуждающе продолжал он. — Бабочек ловят, жуков, разных, травки сушат. А про меня отец говорит: в семье не без Федьки. Бабка и мамка зато меня здорово уважают.

— За что?

— А я, говорят, в какого-то дядю уродился, а он здорово богатый был. Не то что отец.

Только через некоторое время Илларион Венедиктович заметил, что опять ест с Федькой мороженое и о чём-то думает. Мальчишка был так увлечен старательным и нежным слизыванием мороженого с палочки-ложечки, что не мешал ему размышлять.

Оч-чень грустные были эти размышления. Что же получается? Маленькому человечку уже вдолбили в голову, тоже, естественно, маленькую, немало невернейших убеждений. «Вот неплохо бы, — насмешливо-печально подумал Илларион Венедиктович, — вернуть его в младенчество, изучить при помощи „Чадомера“ и начать воспитывать снова».

— Ведь это смехота! — вдруг возбуждённо воскликнул Федька. — У отца, говорят, золотые руки. Вот машину водить умеет, а у самого машины-то тю-тю. Всем ходит цветные телевизоры чинить, а у самого маленький и это… бесцветный. Бабка говорит: умру, так цветного телека и не погляжу. Мамка ему говорит: погляди, как дочерей родители, одевают. А наши, мол, смотреть стыдно.

— Ну, а девочки что говорят на это?

— А они в отца! Ничего на это не говорят! — чуть ли не заорал Федька возмущенно. — Хохочут вместе с отцом. Он магнитофон сделал. Как мамка с бабкой начнут их всех ругать, он всё это запишет, а потом и включит. И опять — хохотать, а мамка с бабкой — ругаться громче магнитофона. Смехота, смехота одна! Лодку надувную купил. Сейчас парус шьют. Плыть куда-то собираются. Мамка с бабкой ревут. А те хохочут.

— А тебя в плаванье не берут?

— Дурак я, что ли? — искренне удивился Федька. — Там и не поспишь, и не поешь толком. Утонешь ещё. Вон у нас сосед-таксист! У-у-у, мужик! Машина своя, гараж здоровенный! У сына мотоцикл! На штанах блямба заграничная! На даче, говорят, только куриного молока нету!

— Птичьего, — машинально и уныло поправил Илларион Венедиктович. — И ты что, завидуешь?

— А как же!!! Не я один завидую. Все! В школу сын-то таксиста через день ходит или когда захочет. Папашечка его в школьный буфет продукты возит. А мой аквариумы для школы делает! — издевательским тоном воскликнул Федька. — А из-за них уроки пропускать не дают! Понятно?

— Нет, — признался Илларион Венедиктович, — ничего я не понимаю. Тебе надо идти по стопам отца. Пожарным быть не обязательно, а вот стать таким замечательным человеком, как твой отец, надо.

— Не получится! — Федька безнадёжно махнул рукой. — Ведь пи-и-и-илят, грррррызут его с утра до вечера. Мне и то его жалко бывает.

— Ну, а он-то как на это…

— Ну, а он! — Федька помрачнел. — Он сторожем в зоопарк собирается! Говорит, все ночи напролет буду со зверями и птицами беседовать.

— Замечательно! — восхитился Илларион Венедиктович, и если бы Федька уже не чихал, ещё купил бы мороженого. — Прекраснейший человек твой отец! Интересно живет! А вот ты живешь, судя по всему, оч-чень скучно.

— Я живу скучно? — удивился, но не обиделся Федька. — Да я, к вашему сведению, скоро… — Он загадочно подмигнул сначала левым, потом правым глазом. — Я, брат, так жить буду, что… не хуже любого таксиста.

— И как это будет выглядеть? — Илларион Венедиктович сразу несколько оживился.

— В банду меня зовут, — гордо и таинственно, прошептал Федька. — Людей грабить будем, потом пировать, в кино ходить, в цирк, актрационы всякие…

— Аттракционы, — машинально поправил обескураженный Илларион Венедиктович. — Какая банда? Как это — грабить людей? Ты соображаешь или нет, что говоришь?

— Ещё как соображаю! — торжественно произнес Федька. — Если бы не соображал, меня бы в банду не взяли.

— Вот что, Фёдор, — растерянно сказал Илларион Венедиктович, помолчал и строгим тоном предложил: — Такими… сообщениями не шутят. Давай-ка выкладывай всё по порядку!

— Нашли дурачка! — Федька удовлетворенно улыбнулся, а потом ещё и ухмыльнулся. — Мы клятву дали: кто проболтается, бить того… — с важностью, неторопливо выговаривал он. — Бить того смертным боем! Во! — И он принялся сосредоточенно орудовать в носу всеми пальцами по очереди, вдруг вспомнил: — Мы докажем, что мы сильные, смелые и неуловимые!

— Да какая же банда из вас, извини, сопляков, получиться может? — Илларион Венедиктович совершенно вышел из себя и закурил, но тут же смял сигарету. — Кто такую выдумал? Людей, видите ли, грабить! Пировать, видите ли! Да ты знаешь, что я сейчас же, немедленно же должен заявить в милицию о вашей, извини, идиотской затее?

— Милицией нас не запугать, — доверительно сообщил Федька. — У нас шеф, к вашему сведению, внук генерала!

— Н… н… ну и… что? — заикаясь, спросил Илларион Венедиктович, и сердце его кольнуло недоброе предчувствие, правда, неясное. — Если ваш главарь, как ты утверждаешь, внук генерала, так значит, вам всё дозволено?

— Само собой!

— Но вот я, предположим, тоже… — Илларион Венедиктович осекся, а Федьку немножко потрясло от смеха.

— Чего — тоже? Генерал, что ли? Нашли дурачка! — он гордо задрал свой курносый нос. — Генералы совсем не такими бывают. Будет вам генерал меня, Федьку, мороженым кормить! — И его опять немножечко потрясло от смеха. — Шеф наш ку-у-урит! У него и зажигалка есть! Заграничная! Говорит, что всех нас курить научит! — Он, можно сказать не пришёл, а прибежал в восторг. — И у каждого зажигалка будет! Вот как только начнем проводить операции… тогда и узнаете, кто я такой есть! Бандюга буду — во!

Илларион Венедиктович даже приложил руку к левой стороне груди: до того ныло сердце в недобром предчувствии.