Достаточно также почитать последние письма Камиллы Клодель на свободе и те, что она писала в приюте, причем в первые месяцы пребывания там, когда рано говорить о заразительном влиянии долгого общения с сумасшедшими, чтобы убедиться в разрушительном воздействии навязчивой идеи о роденовских интригах: весь мир ее преследует, миллионные состояния (в миллионах 1913 года) наживаются на ее работах. Очень показательны выдержки из письма, написанного брату Полю где-то около 1910 года:
Не вози мои скульптуры в Прагу, у меня нет ни малейшего желания выставляться в этой стране. Публика такого пошиба меня нисколько не интересует. Хотелось бы поскорее получить премию за “Аврору”, пусть всего пятнадцать франков, я бы ее забрала в следующем месяце и попыталась продать. Пришли мне ее как можно скорее. Ты прав, закон бессилен против господина Эбрардта и подобных ему бандитов, единственный аргумент для таких людей — револьвер. Вот это было бы дело, потому что, учти, если оставить безнаказанным одного, это придаст наглости другим, которые бессовестно выставляют мои работы и делают на них деньги под руководством господина Родена. Но всего забавнее то, что он позволил себе выставить в прошлом году в Италии “Аврору” — вовсе не мою, но с моей подписью — и добился для нее золотой медали, чтобы поиздеваться вдоволь.
Теперь я его поймала. Негодяй всяческими способами прибирает к рукам все мои скульптуры и раздает своим дружкам — модным художникам, а они его за то осыпают наградами и аплодисментами. По возвращении он уничтожил (нрзбр) и нажил 300 000 франков на гобеленах. Он знал, что делал, когда сговорился с Колленом, чтобы заставить меня приехать в Париж. Моим пресловутым талантом он сполна попользовался!
Это Роден добился ее заточения, чтобы слава былой подруги не затмила его собственную. Нет пощады и старым друзьям: Филипп Бертело — тоже соучастник заговора. Испепеляющая ненависть не пала лишь на Эжена Бло и Поля Клоделя. У ближайших друзей не оставалось сомнений в серьезности ее заболевания. Приведем цитату из письма Матиаса Морхардта к Родену от 5 июня 1914 года:
Я виделся с Филиппом Бертело, которому сугубо конфиденциально сообщил о том, что вы хотели бы сделать для несчастной и замечательной художницы. Он со всей деликатностью наведет справки о положении дел, а мы оба к вам придем, как только все выясним. Но я настоятельно убеждал Филиппа Бертело, что мы должны сосредоточить свои усилия в первую очередь — ввиду призрачности всякой надежды на выздоровление — на том, чтобы воздать должное ее великой памяти.
В сентябре 1914 года Камиллу перевели в Мондеверг, находящийся на территории коммуны Монфаве близ Авиньона, в приют, который ей уже не суждено было покинуть.
До последних дней ясно осознававшая свое несчастье, она долго не оставляла попыток добиться освобождения, тайком пересылая призывы о помощи родным и знакомым. Так, Камилла пишет доктору Мишо, не до-гадываясь, что он способствовал ее заточению:
25. VI.1918
Господин доктор,
вы, может быть, уже не помните вашу бывшую пациентку и соседку м-ль Клодель, которую увезли из дома 3 марта 1913 года и отправили в приют для душевнобольных, откуда она, возможно, никогда уже не выйдет. Пять лет, скоро уже шесть, как я терплю эту ужасную муку. Меня сперва поместили в приют в Виль-Эврар, потом сюда, в Мондеверг, близ Монфаве (Воклюз). Излишне описывать, каковы были мои страдания. Недавно я написала г-ну Адаму, адвокату, которому вы когда-то любезно меня рекомендовали и который тогда очень успешно защищал мои интересы; я прошу его не отказать в любезности заняться моим делом. В этих обстоятельствах мне были бы необходимы ваши добрые советы, потому что у вас большой опыт и как доктор медицины вы сведущи в этом вопросе. Прошу вас, не откажите в любезности поговорить обо мне с г-ном Адамом и подумать, что вы могли бы для меня сделать. Со стороны моей семьи ждать нечего; мои мать, брат и сестра находятся под влиянием некоторых дурных людей и ничего не слушают, кроме клеветы, которую на меня возводят.
Меня обвиняют (о, ужасное преступление!) в том, что я жила одна, что компанию мне составляли кошки, что у меня мания преследования! На основании этих-то обвинений я нахожусь в заточении вот уже пять с половиной лет, как преступница, лишенная свободы, лишенная пищи, огня и самых элементарных удобств. В подробном письме г-ну Адаму я объяснила, какими еще мотивами было продиктовано мое заточение, прошу вас прочесть его внимательно, чтобы получить полное представление об этом деле.
Может быть, вы как доктор медицины смогли бы использовать свое влияние, чтобы помочь мне. Во всяком случае, если мне не захотят вернуть свободу сразу, я предпочла бы, чтобы меня перевели в Сальпетриер, или в Сент-Анн, или в обычную больницу, где вы могли бы посетить меня и составить представление о состоянии моего здоровья. Здесь на мое содержание выдают 150 франков в месяц, а как содержат — это надо видеть; родственники мной не интересуются, и на мои жалобы единственный их ответ — полное молчание, так что со мной делают что хотят. Ужасно быть покинутой вот таким образом. Я не в силах противостоять муке, от которой изнемогаю. Словом, я надеюсь, вы сможете что-нибудь для меня сделать, и разумеется, если у вас будут какие-то расходы, записывайте их, пожалуйста, а я вам все полностью возмещу. Надеюсь, вам не пришлось мучиться в окопах…
Я прошу вас еще об одном, а именно: когда вы пойдете к Меркленам, расскажите всем, что со мной сталось. Мама и моя сестра распорядились держать меня в полной изоляции, мои письма не отсылаются, никаких посетителей ко мне не пускают.
В результате сестра завладела моим наследством и очень заинтересована в том, чтобы я никогда не вышла на свободу. Прошу вас также не писать мне сюда и не говорить никому, что я вам писала, потому что я пишу тайком, в нарушение правил заведения, и если об этом узнают, у меня будут большие неприятности…
Прошу вас, сделайте для меня все что можете, потому что я не раз убеждалась в вашей чрезвычайной осмотрительности и очень надеюсь на вас. Должна предостеречь вас против выдумок, которые пускают в ход, чтобы продлить мое заточение. Уверяют, что меня собираются держать здесь до конца войны: это басня, рассчитанная на то, чтобы обольстить меня ложными обещаниями, потому что нынешняя война не из тех, что кончаются, а тем временем конец придет мне; ах! знали бы вы, что приходится выносить! Дрожь берет! Если почему-либо я не смогу вам больше писать, вы, пожалуйста, все же не бросайте меня и действуйте по возможности так быстро, как только удастся; ситуацию осложняет тайное влияние неких чужих людей, которые завладели моей мастерской и держат маму в своих когтях, чтобы не дать ей видеться со мной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});