через несколько дней после этого случая я узнал, что в недалеком от нас, захваченном басмачами фельдшерском пункте, все русские были вырезаны самым зверским образом, а что сделали с фельдшерицей — и сказать нельзя…
Русских вырезали везде, и так же поступали с туркменами, которые пытались их скрыть. Ничего подобного раньше, до прихода советской власти здесь не было.
А сейчас знаменитый мулла Шейх-Аталык-Ходжа и другие учителя ислама провозгласили фетву: «спешите совершать дела веры. Кто убьет одного коммуниста, тот войдет в рай. Кто двух лишит жизни — возьмет с собой жену, если захочет. Кто умертвит трех, тот введет всю семью и даже возьмет из ада родителей, если они не были удостоены милостью Аллаха. А воин ислама, уничтоживший более трех коммунистов, будет принят в Эдеме, как хозяин райских садов».
И это был не просто эпизод, а целая система. Имамы вспоминали старые стремления германских империалистов на Восток, ныне возрожденные Гитлером. Желая близкого крушения советской власти, священнослужители уверяли себя в том, что древний Мары снова приобретет особое торговое значение на сухом пути в Индию. Пожар разгорался. Сотни всадников снова, как и во времена Энвер-паши, запятнали степь ярками халатами. На все воля бога…
В басмачи подались даже некоторые мои шапочные знакомые. Так, торговец кинжалами с базара Мары, тот самый розовощекий толстяк, веселый любитель насвая, теперь курбаши, у которого в отряде полсотни всадников.
Так что, когда я уезжал на поезде в свою поездку в Москву из Байрам-Али, то вместе со мной в поезд погрузили и 16 закрытых гробов. Жертв басмачей. Никто из окружающих не мог представить, что в них, и кто они, убитые. Каждый из нас мог оказаться на их месте. Для басмачей же было все равно, потому что они уже не против власти — они против русских…
К общим неприятностям для меня добавлялись и личные. Я был комсомолец еще с университета. Пару лет я числился в одном месте, а жил и работал в другом. Так что краснопортяночный комсомол мне не очень докучал. Напротив, я всячески эксплуатировал эту тему. Мол, нам, комсомольцам, в науке открыты все рубежи, для нас нет никаких преград, вооруженные единственно правильным марксистко-ленинским учением наши молодые ученые, при поддержке комсомола, преобразуют не только природу, но и человека, и прочая хрень…
Но в связи со строительством собственного дома мне пришлось на постоянку прописаться в Байрам-Али. А затем, как я не бегал, и не откладывал на потом, горком комсомола Байрам-Али меня припер к стенке и, угрозами об исключении, заставил встать на учет. И кончилась для меня спокойная жизнь.
Началась бесконечная говорильня, еженедельные многочасовые собрания, с яркими призывами «пахать-колотить», с жестким зомбированием. Я уже не говорю о тупых комсомольских заданиях и поручениях. Волнение одно.
«Великий отец народов», лучший друг детей, спортсменов и физкультурников, в корчах идеологии, позаботился придумать для своих неблагодарных «детей» новый способ оболванивания — обязательное идеологическое обучение ( или «облучение») для всех работающих, причем строго по рангам или классам: одни добропорядочно изучали историю партии, другие — биографию Сталина, третьим, как малограмотным, просто тупо «взахлеб» принудительно читали партийные газеты. Ну и бесконечные тренинги проводятся на тему: «как мы любим руководство».
Страшно представить, сколько же профессиональных бездельников в стране хорошо живут просто агитируя за советскую власть. Хитроумным капиталистам подобный способ заработка пока и приснится не может. До «телепроповедников» еще дистанция огромного размера.
Не считаясь с нашим возрастом, образованием, интересами, нас всех превратили в школьников, притом еще в умственно-отсталых, потому что каждая программа была рассчитана на два года, а по завершении этого курса долбоящерами-лекторами он просто начинался сначала. От явки на политзанятие не могли освободить ни возраст, ни другие обстоятельства.
А так как занятия начинались после работы, то с этих дурацких комсомольских политзанятий мы расходились иногда в одиннадцать часов ночи. Агитаторы ни в чем меры не знают: мелят языком и мелят, что промышленная мельница. А что толку? Та же вода и та же мельница: ни в мозгу не прибавится, ни во рту не слаще.
Надо ли говорить, что и там мне комсомольскими вожаками частенько задавались подобные вопросы, типа того, что мне задал украинский прокурор? Но в Туркмении я сразу решил прекратить подобную практику, чтобы мне не докучали разные дебилы.
Однажды лектор, реальный жук, проверяя, насколько ему удалось меня зомбировать, задал мне каверзный вопрос: как живут в Америке?
Естественно, подобное задание мне в пень не улыбалось. Поэтому, я тут же, корча из себя полностью зомбированного тупого идиота, решив тихо постебаться, стал отвечать, обстоятельно сравнивая Америку с нашей страной.
Сначала шли дифирамбы нашей советской жизни: как все у нас хорошо, как мы сытно и благополучно живем, как много у нас всего, тогда как в Америке есть нечего, сыты только капиталисты, детей ничему не учат, всех негров поголовно линчуют, и далее лозунги в таком же духе.
Сидевшие на занятиях сначала удивлялись, затем стали переглядываться и смеяться. Я же с подчеркнутым энтузиазмом говорил вдохновенно и без остановки, никак не реагируя на смех.
Лектор, ввергнутый в состояние культурного шока, постепенно багровел и пытался меня остановить: «Довольно. Хорошо. Довольно…» Еще и руками махал, как бестолковая обезьяна. Но я лишь весьма дерзко отвечал ему: «Нет, я хочу все сразу сказать, что вы нам говорили! Для меня же как для молодого ученого выше всего честь советской науки, на которой не должно быть ни пятнышка!»
Тогда лектор со злостью закричал: «Да замолчите же вы! Хватит!»
Больше он никогда меня ни о чем не спрашивал, поняв, видимо, что и врать надо в меру…
Но сейчас мне было просто влом давать еще одно представление своему «одаренному» попутчику. Попугайствовать. Я ж тебе не фраер голимый, чтоб на такую туфту вестись. Поэтому я сразу в ответ попытался «построить» уже его, резко сменив тему разговора, чтобы играть на своем поле. Щас ему порву жопу на три части!
— Вам бы, Семен Маркович, надо не водку пить, да на Америку и Европу заглядываться, что там у рабочих да капиталистов происходит, да слюной брызгать, а самообразованием необходимо заниматься, — начал свою суровую отповедь я.- А то, нас ученых, мало, а вас очень много. Поэтому мы не всегда и не всех успеваем консультировать. А кругом такое невежество, что просто жуть. Вот пойдете вы, товарищ прокурор, в лес, наберете грибов и отравитесь. А нам придется срочно нового прокурора учить.
— Отчего это я грибами отравлюсь,- недоумевал обескураженный