Читать интересную книгу Сочинения - Тертуллиан

33. Но между тем как Гермоген разыскал материю среди своих красок — в Священном Писании он отыскать ее не смог, — довольно уже того, что твердо установлено творение всего Богом и вовсе не установлено творение всего из материи. Даже если бы она существовала, мы верили бы, что и она сотворена Богом. Ибо мы твердо придерживаемся того, что нет ничего нерожденного, кроме Бога. В этом утверждении всегда можно усомниться, пока, вызванные на суд Писания, не прекратятся попытки утвердить материю. Говоря кратко и по существу: я не нахожу ничего сотворенного, кроме того, что сотворено из ничего. А если нечто сотворено из чего–нибудь другого, то оно происходит из сотворенного. Так, например, из земли — растения, плоды, скот и даже тело человека; из воды — плавающие и летающие животные. Такого рода «начала» вещей, произведенных из этих начал, я могу назвать «материями». Но и сами они созданы Богом.

34. Впрочем, в том, что все произошло из ничего, в конце концов, может убедить Божественный замысел, согласно которому все опять обратится в ничто. Ибо и небо свернется, как свиток книжный (Ис. 34:4) и уже никогда не будет вместе с землей, с которой оно было сотворено в начале мироздания. Небо и земля прейдут, — говорит Господь (Матф. 24:35). Первое небо и первая земля миновали, и не нашлось места для них (Откр. 21:1). Ибо что имеет конец, то, разумеется, теряет свое место. Вот и Давид говорит: Дела Твоих рук, небеса, и они погибнут (ср. Пс. 101:26–27). Но если Он сменит их как одежду, и они сменятся (27), то смена будет гибелью для прежнего состояния, которое они потеряют, когда сменятся. И звезды падут с неба подобно тому, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет свои незрелые плоды (Откр. 6:13). Горы, как воск, будут таять от лица Господа (Пс. 96:5), когда Он восстанет, чтобы ниспровергнуть землю. Также, — говорит Он, — Я иссушу и болота, и будут искать воду, и не найдут; также и моря не будет (ср. Ис. 2:19; 42:15; 41:17). Если кто–нибудь думает, что эти слова нужно понимать иначе, духовным образом, он все же не сможет устранить истину грядущего: все будет так, как написано. Ибо если это прообразы (figurae), они непременно должны иметь в виду существующее, а не то, чего не существует. Ибо для сравнения годится лишь то, что само обладает свойством применяться для такого сравнения.

Теперь я возвращаюсь к утверждению, что все создано из ничего, чтобы в ничто возвратиться. Из вечного, то есть из материи, Бог не создал бы ничего смертного. Из великого не сотворил бы малого Тот, Кому более прилично производить из малого великое, то есть из преходящего — вечное, что обещает Он и нашему телу. И этот залог Своей силы и Своего могущества Он решил поместить в нас, чтобы мы верили, что Он даже вселенную воскресил из ничего, словно мертвую, и сделал существующей из несуществующей.

35. Хотя об остальных состояниях материи не следовало бы и рассуждать, ибо прежде хорошо бы установить, что она вообще существует, однако мы будем исходить из того, что она будто бы существует, чтобы тем более стало ясно, что она не существует, раз не существуют и другие ее состояния, и чтобы тем самым Гермоген признал свои противоречия. «На первый взгляд, — говорит он, — нам кажется, что материя телесна. Будучи же исследована «правильным разумом», она оказывается ни телесной, ни бестелесной». Что это за «правильный разум», который не сообщает ничего правильного, то есть ничего не подлежащего сомнению? Ибо, если я не ошибаюсь, всякая вещь должна быть или телесной, или бестелесной (ибо я могу допустить, что нечто может быть бестелесным, но лишь относительно субстанций, в то время как сама субстанция есть тело всякой вещи). А кроме телесного и бестелесного, вне сомнения, нет ничего третьего. Но теперь пусть будет и третье, которое открыл этот «правильный разум» Гермогена, представляющий материю ни телесной, ни бестелесной. Но где оно? Каково оно? Как называется? Как описывается? Как понимается? Одно ли то объявил «разум», что материя ни телесна, ни бестелесна?

36. Но вот он высказывает нечто обратное. Или, может быть, Гермогену повстречался уже совсем другой «разум», объявляющий, что материя отчасти телесна, отчасти бестелесна? Итак, теперь, чтобы материя не была ни тем, ни другим, ее следует считать и тем, и другим? Теперь она будет и телесной, и бестелесной вопреки гласу вышеупомянутого «правильного разума», совершенно не отдающего себе отчета в своих словах, как, впрочем, и другой, новоявленный «разум». Ибо он хочет, чтобы в материи телесным было то, из чего образуются тела, бестелесным же — несотворенное движение. «Ведь если бы, — говорит он, — существовало только тело, то у него не могло бы появиться ничего бестелесного, то есть движения. А если бы материя была совершенно бестелесной, то из нее не возникло бы никакого тела». Насколько же правильнее этот «разум»! Но если ты, Гермоген, и линии ведешь так же правильно, как и рассуждаешь, то вряд ли найдется живописец безрассуднее тебя. Ибо кто же согласится вместе с тобой считать движение второй частью субстанции, — оно ведь не субстанциально, поскольку не телесно. Оно, скорее, свойство (accidens) субстанции и тела; как действие и удар, как скольжение и падение, — так и движение. Ведь если что–либо движимо чем–либо другим или самим собой, действие его есть движение и, конечно, не есть часть субстанции, как это пытаешься утверждать ты, превращая бестелесное движение в бестелесную субстанции? материи. В конце концов, все движется или само собой, как живыр существа, или благодаря чему–либо другому, как неживые. Однако ни человека, ни камень мы не назовем одновременно и телесным, и бестелесным, хотя они имеют и тело, и движение, но всему приписываем одну форму одной–единственной телесности, которая свойственна субстанции. И если им присуще бестелесное или их действия, или подверженность действиям, или деятельность, или стремления, — то мы не считаем это их составными частями. Итак, что за польза представлять движение составной частью материи, если оно относится не к субстанции материи, а только к ее свойствам? А если бы тебе захотелось представить материю как неподвижную, неужели неподвижность оказалась бы второй ее частью? Таким образом, движение не есть часть материи. Но о движении, пожалуй, скажем где–нибудь в другом месте.

37. Ибо я вижу, что ты опять возвращаешься к тому своему «разуму», который обычно не сообщал тебе ничего достоверного. Ведь точно так же, как ты вводишь «ни телесную, ни бестелесную материю», теперь ты добавляешь, что она ни хороша, ни плоха, и доказываешь это тем же образом. «Ведь если бы, — говорить ты, — она была добра, то, будучи такой всегда, она не требовала бы Божественного устроения. А если бы она была по природе злой, то не приняла бы перехода к лучшему. И Бог не смог $ы к ней применить ничего из Своего благоустроения, раз такова ее природа, и трудился бы впустую». Это все твои слова. Надо,бы, чтобы ты вспомнил о них и в другом месте и не пытался вводить ничего противоположного им. Но так как выше мы уже рассуждали о двусмысленности добра и зла применительно к материи, то сейчас я отвечу только на одно это твое утверждение и доказательство. Я не хочу сказать, что и здесь ты должен утверждать что–либо определенное: мол, материя или добра, или зла, или что–нибудь третье! Но я хотел бы заметить, что и здесь ты не придерживаешься того, о чем возвещал ранее, то есть что материя и не добрая, и не злая. От этого своего утверждения ты отказываешься, когда говоришь: «Если бы она была добра, то не требовала бы своего устроения Богом». Тем самым ты объявляешь ее злою. А когда ты добавляешь: «Если бы она была по природе злой, то не допустила бы перехода к лучшему», — ты представляешь ее доброй. Итак, ты установил, что материя находится в пределах добра и зла, когда объявил, что она ни добра, ни зла. Но чтобы опровергнуть доказательство, которым ты пытаешься подтвердить свое мнение, я выставлю против тебя еще и следующее: если бы материя была всегда добра, то почему бы ей не захотеть сделаться еще лучше? То, что не стремится из хорошего стать лучшим, на самом деле не желает добра. Точно так же, если бы, материя была по природе зла, то почему она не могла быть преобразована Богом, как более могущественным? Как Тем, Который в состоянии даже природу камней превращать в сыновей Авраама (ср. Матф. 3:9)? Поэтому ты не только приравниваешь Бога к материи, но даже подчиняешь ей Того, Кем природа материи могла быть побеждена и преобразована в лучшую. Но ты не хочешь, чтобы материя и здесь была по природе злой, и станешь отрицать, что признал это в других местах.

38. О положении материи выскажусь так же, как и о мере ее движения, чтобы показать твое заблуждение. Ты подчиняешь материю Богу и, во всяком случае, отводишь ей место, которое помещаешь ниже Бога. Следовательно, материя находится в некотором месте. А если в месте, то внутри места. Если внутри места, следовательно, место, внутри которого она находится, ее ограничивает. Если она ограничена, то имеет пограничную линию, которую ты, поскольку ты все же художник, должен признать как границу всякой вещи, чьей пограничной линией она является. Итак, не будет безграничной материя, которая, пока она пребывает в определенном месте, ограничивается им, и, пока ограничивается, терпит его как предел. Но ты хочешь, чтобы она была беспредельной и говоришь: «А беспредельна она потому, что существует всегда». И если бы кто–нибудь из твоих учеников попросил объяснения, ты, конечно, захотел бы, чтобы они считали материю беспредельной во времени, а не по телесной протяженности. Однако, по твоему мнению, на самом деле она беспредельна именно телесно, телесно неизмерима и неописуема; это ясно из следующих слов: «Поэтому, — говоришь ты, — не вся она создается, но лишь ее части». Следовательно, она беспредельна в пространстве, а не во времени. И ты сам себя уличаешь в заблуждении, делая ее беспредельной в пространстве, но вместе с тем приписывая ей место и заключая ее внутри места и пограничной линии места. Не знаю, почему Бог не создал ее всю целиком, — то ли в результате бессилия, то ли зависти. Итак, я ищу ту самую ее половину, которая была создана не целиком, чтобы узнать, какова она в своей целости. Ведь Бог должен был явить ее как образец древности для славы творения.