Семиотические идеи, имплицитно содержащиеся в работах А. Г. Габричевского, были позднее развиты его учеником В. Ф. Маркузоном. В 1939 году в статье «Метафора и сравнение в архитектуре» молодой тогда исследователь рассматривал «исконные средства архитектурного языка», позволяющие символически выразить логику архитектурной конструкции[60]. Подобно П. А. Флоренскому (который находил в пространственных средствах смысловыражения такие же приемы метафоры, метонимии и синекдохи, как и в словесных поэтических текстах)[61], он обращается к аналогии с поэтическими тропами. Подобно А. Н. Бенуа, он проводит параллель между классическим ордером и древним языком, способным наиболее ясно выразить логику мысли. Подобно Н. В. Дмитриеву, он видит в архитектурных стилях своего рода «диалекты», допускающие взаимный перевод некоторых общих конструктивных идей, что дает основания для выявления универсальных принципов архитектурного языка (как это делает общая лингвистика по отношению к конкретным языкам). Наконец, подобно А. Г. Габричевскому, он описывает выразительные возможности тектонической «оболочки», соотнесенной со свободным пространством, как основу специфического архитектурного языка.
Свою семиотическую концепцию В. Ф. Маркузон развернул в серии статей, вышедших в 70-е годы[62], когда вызревавшее в недрах теории архитектуры осмысление ее выразительных средств как особого языка получило поддержку и новый импульс извне, со стороны активно распространявшейся тогда на разные сферы знания семиотики. Опираясь как на исторические исследования, так и на современный опыт, теоретик утверждал, что специфический язык архитектуры можно рассматривать не просто как суммарное обозначение ее выразительных средств, но как «язык в том смысле, который вкладывает в этот термин семиотика»[63]. В соответствии с этим смыслом В. Ф. Маркузон различал, с одной стороны, морфологию сравнимых с лексемами архитектурных форм и синтаксис их отношений, а с другой – семантику этих форм и построенных из них тектонических конструкций[64]. В то же время он видел и пределы этих аналогий, считая, например, непродуктивными попытки создания словаря архитектурных форм со стабильными значениями[65]. Отрицая существование каких-то готовых «художественных знаков», В. Ф. Маркузон полагал, что, как и словесная конструкция, архитектурное сооружение приобретает статус произведения искусства как раз тогда, когда становится многозначным, наделяется дополнительными переносными значениями и символическими смыслами с помощью специфических визуально-пространственных тропов (сравнений, метафор и т. п.)[66].
Сходным образом от художественных средств архитектуры отличают знаки ее «повседневного» языка и некоторые другие авторы. Так, например, А. Г. Раппопорт и Г. Ю. Сомов считают необходимым вычленить в качестве самостоятельного направления архитектурной науки собственно семиотический анализ этих знаков[67]. Этот анализ должен включать в себя исследование прагматики (отношений знаковых систем архитектуры к деятельности человека), семантики (отношений архитектурных форм к их значениям) и синтактики (правил, регулирующих отношения между самими знаками архитектурного языка)[68].
Притягивая своей эвристической силой, семиотика в то же время не вполне удовлетворяет обращающихся к ее понятиям исследователей архитектуры. С одной стороны, аналогия с лингвистикой позволяет говорить о знаках архитектурного языка, его «буквах» и «иероглифах»[69], о специфической его семантике[70], о «тезаурусе» пространственных образов, хранимых в памяти архитектора[71], о «словаре» устойчивых иконографических схем и мотивов[72], о различии архитектурных языков в разные исторические эпохи[73] и т. д. Но, с другой стороны, попытки более или менее далеко провести параллель с лингвистическими понятиями сталкиваются с естественным «сопротивлением материала» и вынуждают тех же исследователей констатировать существенные различия знаковых систем вербального языка и архитектуры[74]. Поэтому довольно скоро надежды на успешное применение новых семиотических методов в изучении архитектуры[75] стали сменяться сомнениями по поводу плодотворности союза архитектуроведения с семиотикой и даже уверенностью в его невозможности[76].
III
Как ясно из сказанного, подходя с двух разных сторон, исследователи сталкиваются с одними и теми же проблемами семиотики пространства. С одной стороны, филологи и лингвисты, распространяя на сферу пространственных средств смысловыражения методы анализа языка, сталкиваются с тем, что в этой сфере могут действовать принципиально иные семиотические механизмы. С другой стороны, художники, архитекторы и теоретики пространственных видов искусства самим предметом своих исследований побуждаются к поиску аналогий со знаковыми системами вербального языка, но обнаруживают, что эти аналогии имеют пределы. И те и другие наталкиваются на одно и то же препятствие: теоретические модели, выработанные для анализа дискретных последовательностей знаков, развивающихся во времени, оказываются малоэффективными для описания пространственных носителей значения.
Из этой ситуации могут быть два выхода. Можно исходить из того, что семиотика пространства есть только определенный метод исследования, который связан с применением лингвистических понятий к нелингвистическому предмету, и к которому по мере надобности обращаются специалисты разных областей до тех пор, пока этот метод дает полезные результаты. Тогда семиотика пространства будет выглядеть лишь эпизодом в истории науки, связанным с увлечением некоторыми «модными» в какой-то момент методами, на смену которым приходят увлечения другими методами. Но возможен и иной взгляд на ту же проблему, когда семиотика вообще и семиотика пространства, в частности, понимаются, прежде всего, не как особый метод, а как особый предмет исследования. Именно так понимают свою науку лингвисты, которые испробовали в ее пределах разные методы прежде, чем выработали, ставший столь популярным и за рамками лингвистики, структурный метод анализа языка.
С этой точки зрения предмет семиотики пространства – специфические пространственные средства смысловыражения – не зависит от «моды» на те или иные методы. Он имеет глубокие корни в досемиотических исследованиях теоретиков и практиков пространственных видов искусства и, с другой стороны, вполне реальные перспективы своего дальнейшего развития. Пример лингвистов показывает, насколько тщательно может быть изучена система средств смысловыражения, развивающихся во времени[77]. Но если лингвистику и ее семиологическое обобщение в варианте Ф. де Соссюра можно рассматривать как своего рода «хроносемиотику», то есть основания ожидать не меньших успехов и в сфере «топосемиотики».
Для развития последней может быть весьма полезен опыт, накопленный в теории архитектуры и других пространственных видов искусства. Однако предмет семиотики пространства отнюдь не тождествен предмету традиционного искусствознания, как не тождественны грамматика и поэтика в анализе словесных текстов. Имея своим предметом общие, ставшие культурными нормами, средства выражения смыслов через пространственные их носители, она отличается от искусствоведческих описаний конкретных произведений конкретных авторов, вырабатывающих индивидуальный комплекс выразительных средств. Семиотика пространства не совпадает в то же время и с теорией композиции, которая рассматривает непосредственно воспринимаемые элементы пространственных форм (линии, пятна, объемы) и организующие их структуры (ритм, симметрию, пропорциональность и т. п.), не ставя своей задачей систематически связать их со значениями. При этом несомненна возможность трактовать некоторые аспекты теории композиции с помощью пространственной семиотики. Так, например, весь комплекс проблем, связанных с выражением статики и динамики средствами композиции, может быть описан как связи планов выражения и содержания в системе архитектонического кода.
С другой стороны, семиотика пространства не тождественна и чисто семантическим исследованиям (психологическим, социологическим, этнографическим, культурологическим и т. д.), в которых значения пространственных объектов могут рассматриваться независимо от особенностей их видимой формы. Нацеленная на обнаружение именно общих норм связи этой формы со своим значением семиотика пространства отличается и от герменевтики, которая ориентирована более на индивидуальные особенности осмысления у разных интерпретаторов.
Имея свой собственный предмет и даже немалый опыт его изучения специалистами разных профилей, семиотика пространства не имеет еще своего метода, какой выработала на своей почве лингвистика. Поэтому она вынуждена пока довольствоваться методологическими заимствованиями у той же лингвистики, а также у психологии, социологии и других наук, более разработанных в методологическом отношении. На каком-то этапе такие заимствования могут быть полезны. Но по мере ее развития все более актуальным становится вопрос о собственном методе пространственной семиотики, который учитывал бы ее особенности.