- Баян оставить, святой отец? Может, ширнетесь?
Она взглянула священнику в лицо, и внезапно томная улыбка слетела с ее полных влажных губ.
- Давай, давай, - поторопил ее парень. - Иди к братве, последи там. А то нажрутся раньше времени. Располагайтесь, святой отец, я подожду за дверью. Как величать-то вас?
- Отец Василий, - прогудел тот, закрывая за собой дверь.
Переодеваясь, он приколол под рясу листок бумаги, густо исписанный старославянскими буквами. Аккуратно, стараясь не коснуться голой рукой наперстного креста, повесил его на грудь, пригладил ладонями тронутые сединой длинные волосы и вышел в коридор. Хозяин квартиры придирчиво оглядел одеяние священника и, удовлетворенно кивнув, пригласил следовать за собой.
В холле вокруг накрытого стола сидели несколько человек. Еда на столе была явно не домашнего приготовления. Скорее всего, ее заказали в ресторане. Преобладали холодные закуски и заливные блюда. Исключение составлял зажаренный поросенок на большом продолговатом блюде, занимавший треть стола. У поросенка было несколько обиженное выражение морды, возможно, из-за обломанных ушей, которые съели в первую очередь. Среди бутылок водки сиротливо пристроилась непочатая бутылка сухого вина. Женщина в декольтированном платье отломила завитый спиралью поджаристый хвостик поросенка, сунула его в рот и направилась к софе, стоящей поодаль от стола. Один из сидящих, мужчина лет тридцати с наглой лоснящейся физиономией, всплеснул руками.
- Ой, отец благочинный! Прими покаяние, отпусти грехи, - он молитвенно сложил руки перед грудью и закатил глаза, - а то помру ведь, не раскаявшись.
Голос у него был такой же сальный, как и физиономия.
- Заткнись, Гусь, не время, - оборвал весельчака хозяин.
Гусь, пожав плечами, налил себе водки.
- Как скажешь, Олег.
Сидевшие у стола два крепыша с бритыми затылками и смуглый мужчина в темных очках продолжали молча закусывать. Женщина в черном, не обращая ни на кого внимания, сделала себе укол и, согнув руку в локте, раскинулась на софе, положив голову на спинку. На лице ее блуждала отрешенная улыбка. Хвостик поросенка, свисающий изо рта, напоминал плохо свернутую потухшую самокрутку.
- Где усопший, - негромко обратился к хозяину отец Василий.
- Да, да, проходите.
Из холла они попали в спальню. Роскошная широченная кровать стояла на боку прислоненная к одной из стен. Обитый алой материей гроб помещался на покрытом скатертью раздвинутом столе. Отец Василий вставил свечу в сложенные на груди руки покойника и зажег ее, прикрывая пламя от тянувшего из приоткрытого окна сквозняка.
- Этот, из морга, м-м..., ну, что заморозку делал, сказал, чтобы приоткрыто было, - пояснил хозяин квартиры.
- Я понимаю, - тихо сказал отец Василий. - Родные и близкие должны присутствовать, Олег ...э...не знаю вашего отчества, - сказал он.
- Владимирович, - подсказал парень. Он выглянул в холл, - давайте все сюда. Толян хотел, чтобы все как положено было.
Отец Василий подождал, пока все займут места, негромким голосом напомнил вошедшим, когда при отпевании следует креститься, надел очки в круглой оправе и, открыв псалтырь, начал службу.
Горела, распространяя запах воска, свеча в руке мертвеца. Голос отца Василия, низкий, убаюкивающий, обволакивал собравшихся. Гусь, сдерживая отрыжку, прикрыл рот ладонью. Женщина в черном, казалось, дремала, прислонившись к косяку.
- Почему меня всегда возбуждает запах горящей свечи? - вполголоса спросила она.
- Маша, помолчи хоть сейчас, - шепнул стоящий рядом смуглый мужчина в темных очках. - Это ведь мужа твоего отпевают, а тебе все лишь бы влагалище почесать.
- А хочешь помочь?
- Ты заткнешься или нет, шкура, - зашипел, обернувшись, Олег.
- Да пошли вы все, - Мария толкнула плечом дверь и вышла в холл.
Олег, опустив голову, помолчал, сдерживаясь.
- Продолжайте, святой отец, - сказал он сдавленным голосом.
Священник, приостановивший было чтение, продолжил. Непривычные слова молитвы поначалу заставляли вслушиваться в речь отца Василия, пытаясь уловить смысл. Однако значение полузнакомых слов ускользало, и присутствующие заскучали. Гусь, сунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, разглядывал ризу священника, прикидывая ее стоимость. Два похожих друг на друга накачанных парня с бритыми загривками, сдерживая зевоту, неловко переминались с ноги на ногу. Смуглый задумчиво, будто запоминая, смотрел на покойника. Первым не выдержал Гусь. Поковырявшись в зубах ногтем мизинца, он наклонился к Олегу.
- Слышь, Олежек, не могу я тут. Муторно мне, - брызгая слюной в ухо и на щеку, зашептал он. - Пойду я к столу, а то водка киснет, - Гусь игриво подтолкнул Олега плечом. - Лады?
- Вали, - процедил тот. - Ну, а вы чего, - он зло посмотрел на бритых парней, - и вы идите. Жрите, пейте.
- Зря ты так, - пробормотал один из них, бочком протискиваясь в дверь, - мы ж не виноваты.
Олег постоял, опустив голову.
- Вот что, святой отец. Продолжай без нас. И чтобы все как положено было! Не дай тебе бог пропустить чего. Пойдем, Серега, - он взял под руку смуглого, - пойдем выпьем. Все равно ни черта не понимаем.
Священник проводил их взглядом и некоторое время продолжал читать, изредка поглядывая на дверь. Затем, сняв наперстный крест, отбросил его от себя, брезгливо передернувшись. Скользнув по фигурному паркету, крест отлетел в угол. Возвращаясь к началу книги, священник перевернул прочитанные листы псалтыря, вынул из широкого рукава влажную губку и быстро провел ей по первой странице. Между строк молитвы проявился написанный от руки текст, который и начал читать, как бы в продолжение отпевания, отец Василий. Поменяв тембр голоса, и переставив ударения, он стал произносить слова нараспев, покачиваясь из стороны в сторону в ему одному ведомом напевном ритме.
Подошедший к двери Гусь прислушался, перестав на мгновение чавкать холодцом. Слова священника сливались в невнятное бормотание. Из-под двери тянуло холодом и запахом воска. Гусь поежился, выругался и вернулся за стол.
Свеча в руках мертвеца внезапно зачадила, затрещала и погасла. Теперь комнату освещала только яркая полоска под дверью и тусклый свет рано наступившего за окном вечера. В темноте белела скатерть и обострившееся лицо мертвеца. Сумрак словно сгустился в центре комнаты вокруг священника и стола с покойником в гробу. Отец Василий сгорбился, резкие тени легли на лицо, скрывая глаза и обостряя мягкие черты. В приоткрытом темном окне отразился его стремительно меняющийся профиль. Под негромкий хруст ломающихся хрящей нос, заостряясь, вытягивался вперед и гнулся книзу. Словно стремясь соединиться с ним, подбородок вырастал вперед и вверх. Вся фигура отца Василия приобрела зыбкие призрачные очертания. Движения стали стремительными, по-птичьи резкими, порывистыми. Удлинившиеся пальцы стали похожи на ломкие стебли полыни. Высоко поднимая колени, выбрасывая вперед носок ноги и ныряя головой при каждом шаге, он подобрался к двери и прислушался. Блеснули в кривой улыбке редкие клыки. Удовлетворенно кивнув, он вернулся к столу. Слюна, капая с клыкастых зубов, оставила дымящуюся дорожку на белой скатерти. Скребя по переплету и листам книги высохшей чешуйчатой кожей пальцев, тот, кто вошел в дом как священник, ловко перекидывал прочитываемые листы проявлявшегося текста.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});