Читать интересную книгу Малыш 44 - Том Смит

— Когда я приехал сюда вчера вечером, вся семья сказала мне, чтобы я уходил. Они не желали иметь со мной дела. Грозили обратиться к властям. Вот почему мне пришлось взломать замок сарая. Они думали, что я ушел. Эта семья не совершила ничего предосудительного. Это хорошие, трудолюбивые люди.

А Лев пытался представить, что же в действительности произошло прошлой ночью. Предатель наверняка хотел заручиться помощью своего друга, но тот отказал ему в этом. План побега выглядел жалко. Во всяком случае, это был совсем не тот план, которым воспользовался бы настоящий шпион.

— Меня не интересуют ваши друзья.

Они подошли к границе домовладения. Прямо впереди, перед входом в сарай, стояли на коленях Михаил Зиновьев, его жена и две их дочери. Руки у них были связаны за спиной. Они дрожали от холода, замерзая на ветру. Было совершенно очевидно, что они стояли в таком положении уже давно. Лицо Михаила покрывали синяки и ссадины. Из разбитого носа текла кровь, а челюсть выступала под неестественным углом. Она была сломана. Оперативники окружили их неровным кольцом. За спинами пленников стоял Василий. Лев остановился и открыл было рот, собираясь заговорить, когда Василий разомкнул скрещенные на груди руки, и в одной из них оказался пистолет. Он поднял ствол и выстрелил Зиновьеву в затылок. Звук выстрела эхом прокатился по двору. Мужчина упал лицом в снег. Его жена и дочери не шелохнулись, в ужасе глядя на его труп.

Отреагировал на происходящее один только Бродский — у него вырвалось какое-то животное рычание пополам со всхлипом. Василий сделал шаг в сторону и прицелился в затылок жене Зиновьева. Лев поднял руку.

— Опусти пистолет! Это приказ.

— Эти люди — предатели. Мы должны преподать им урок.

Василий нажал на курок, рука его дернулась, грохнул второй выстрел, и тело женщины повалилось в снег рядом с трупом ее мужа. Бродский попытался вырваться, но двое сопровождающих ловко сбили его с ног. Василий вновь шагнул в сторону, приставив ствол пистолета к затылку старшей дочери. Нос у девчушки покраснел от холода. Ее била мелкая дрожь. Она молча смотрела на труп матери, зная, что умрет рядом со своими родителями. Лев выхватил оружие и направил его на своего заместителя.

— Опусти пистолет.

Внезапно всю его усталость как рукой сняло, и наркотик здесь был ни при чем. В крови у Льва забурлил адреналин, и волна ярости захлестнула его с головой. Рука у него не дрожала. Он зажмурил один глаз и тщательно прицелился. С такого расстояния он не промахнется. Если он выстрелит прямо сейчас, девочка останется жива. Останутся живы обе девочки — никто не будет убит. Он машинально принялся прокручивать в голове это слово: убит.

Лев взвел курок.

Василий ошибался насчет Киева. Поддельное письмо Бродского ввело его в заблуждение. Он убедил остальных оперативников в том, что они лишь зря потратят время на поездку в Кимово, и открыто намекнул, что сегодняшний провал операции приведет к тому, что он станет их новым начальником. Все эти досадные оплошности наверняка найдут отражение в письменном рапорте Льва. А сейчас Василий чувствовал, что все присутствующие не сводят с него глаз. Его авторитету был нанесен унизительный удар. Какая-то часть его сознания хотела увидеть, хватит ли у Льва духу выстрелить в него. Последствия будут для него самыми серьезными. Тем не менее Василий отнюдь не был дураком. В глубине души он сознавал, что он трус, а Лев — нет. Василий опустил пистолет. Делая вид, что вполне удовлетворен, он жестом показал на детей.

— Девчонки получили хороший урок. Может, теперь они вырастут лучшими гражданами, чем их родители.

Лев направился к своему заместителю, пройдя мимо двух мертвых тел и оставляя на залитом кровью снегу отпечатки сапог. Резко взмахнув рукой, он ударил Василия рукоятью пистолета в висок. Тот отпрянул, согнувшись и обхватив голову руками. Из-под пальцев у него показалась струйка крови в том месте, где лопнула кожа. Но не успел он выпрямиться, как Лев упер ствол своего пистолета ему в висок. За исключением двух девочек, которые ничего не видели, готовясь к смерти, остальные смотрели на них.

Очень медленно Василий поднял глаза на своего командира. Губы у него дрожали. Он не хотел умирать — он, для кого смерть других людей давно стала обычным делом. Палец Льва лег на спусковой крючок. Но он не мог нажать его. Во всяком случае, расчетливо и хладнокровно — не мог, и все тут. Он не станет палачом для этого ничтожества. Пусть его карает государственное правосудие. Он сунул пистолет в кобуру.

— Ты останешься здесь и дождешься милиции. Объяснишь им, что здесь произошло, и окажешь всю необходимую помощь. А потом своим ходом доберешься до Москвы.

Лев помог девочкам подняться на ноги и повел их в дом.

Понадобилась помощь троих оперативников, чтобы перенести Анатолия Бродского в кузов грузовика. Его тело бессильно обмякло, словно из него ушла жизнь. Он бормотал себе под нос что-то нечленораздельное, будучи вне себя от горя и не обращая внимания на агентов, которые приказали ему замолчать. Они не желали всю обратную дорогу слушать его стенания и плач.

* * *

Войдя в дом, девочки не проронили ни слова; казалось, они до сих пор не могли осознать, что мертвые тела, лежащие во дворе, принадлежат их родителям. Похоже, они ждали, что вот-вот появится отец и приготовит им завтрак или с огорода вернется мать. Они потеряли всякую связь с реальностью. Родители были для них целым миром. И разве может теперь мир существовать без них?

Лев спросил, есть ли у них еще какие-либо родственники. Ни одна из девочек не произнесла ни слова. Он сказал старшей, чтобы она собирала вещи: они едут в Москву. Ни одна из них не пошевелилась. Он вошел в спальню и начал сборы сам: сначала нашел их личные вещи, потом одежду. Вдруг у него затряслись руки. Он прервал свое занятие, опустился на кровать и уставился на свои сапоги. Потом стукнул каблуками, тупо глядя на тоненькие кольца пропитанного кровью снега, упавшие на пол.

* * *

Стоя на обочине дороги, Василий докуривал последнюю сигарету, глядя вслед отъезжающему грузовику. Сквозь заднее стекло он видел двух девочек, которые сидели на переднем сиденье рядом со Львом — там, где должен был сидеть он. Грузовик прибавил газу и исчез за поворотом дороги. Василий осмотрелся. Повсюду из-за занавесок выглядывали лица соседей. На этот раз они не спешили прятаться. Он был рад, что ему оставили автомат. Василий вернулся в избу, мельком бросив взгляд на два трупа на снегу. Он вошел на кухню, вскипятил воду и заварил себе чай. Тот получился крепким, и он решил подсластить его. В доме нашлась небольшая жестянка с сахаром. Вероятно, семья рассчитывала растянуть ее на целый месяц. Он почти полностью высыпал ее в свой стакан. Получилась вязкое приторно-сладкое месиво. Он отхлебнул глоток и внезапно ощутил неимоверную усталость. Василий снял шинель и сапоги, прошел в спальню, откинул покрывало и повалился на кровать. Сейчас он жалел о том, что не может выбирать сны по своему желанию. Тогда бы он заказал сон о мести.

Москва

16 февраля

Хотя Лев работал здесь вот уже пять лет, он до сих пор чувствовал себя неуютно на Лубянке, в штаб-квартире МГБ. Здесь редко велись нейтральные разговоры. Реагировали на все обычно сдержанно. В этом не было ничего удивительного, учитывая род их занятий, но, по его глубокому убеждению, было нечто гнетущее в самом здании, словно страх был заложен в него еще во время строительства. Он сознавал, что его теория не имеет ничего общего с действительностью: насколько ему было известно, у архитектора не было подобных намерений. Здание было построено еще до революции[1], первоначально в нем располагалась страховая контора, и лишь значительно позже его заняла секретная служба[2] большевиков. Тем не менее ему с трудом верилось, что они случайно выбрали для себя именно это здание, чьи пропорции одним свои видом внушали почтение и страх: не высокое и не низкое, не широкое и не узкое, оно было каким-то неуклюже усредненным. Фасад производил впечатление настороженной бдительности: бесконечные ряды больших окон, карабкающихся к самой крыше, к часам, которые взирали на город, словно огромный стеклянный глаз. Казалось, вокруг здания была проведена невидимая черта, и прохожие старательно держались подальше от его воображаемого периметра, словно боясь, что, если они переступят его, злая сила затянет их внутрь. Пересекали черту только осужденные и штатные сотрудники. Оказавшись за этими стенами, люди лишались всякой возможности доказать свою невиновность. Это был конвейер по установлению вины. Пожалуй, Лубянка строилась без всякого умысла, но с годами здесь поселился страх и бывшее здание страховой конторы стало воплощением гнетущего ужаса.