Читать интересную книгу Тайный дневник врача Гитлера - Ирвинг Дэвид

Морелль мечтал создать огромный бизнес по переработке желез животных на их выделения и гормоны. 15 ноября 1943 года он написал правительственному чиновнику, хвастаясь, что посвятил свою жизнь исследованию гормонов и использованию их в лечебных целях.

"Hamma Inc.", по его словам, была воплощением этой мечты. Она производила высококачественные гормональные продукты, “которые жизненно важны для наших солдат”. К концу июля 1943 года было изготовлено 100 тыс. ампул экстракта печени. Филиал "Hamma" был создан в Виннице, чтобы позволить Мореллю эксплуатировать огромные украинские бойни, а в 1943 году Мореллю был передан Эндокринологический институт в Харькове.

Ценность коммерческих продуктов Морелля горячо дискутировалась.

Скандал начался с его таблеток витамультина. Для поставок по официальным контрактам были изготовлены миллиарды. Управление здравоохранения и общественной безопасности Немецкого трудового фронта заказало 390 млн. таблеток по 2,5 грамма во время первой “витамультиновой операции” зимой 1941-42 годов.

Морелль хотел, чтобы военно-воздушные силы присоединились по очевидным коммерческим причинам – в течение 4 месяцев каждому солдату люфтваффе выдавали бы по одной таблетке в день.

Эксперты люфтваффе взбунтовались: главный хирург Геринга доктор Эрих Хиппке написал уничтожающий отчёт о ценности витамультина, но он недооценил влияние Морелля. Протест отразился на самом Хиппке – Геринг, один из пациентов Морелля, уволил доктора.

Морелль расширил производство. Решающим преимуществом для его бизнес-империи было то, что официальные контракты давали ему право получать дефицитное сырье, такое как аскорбиновая кислота, из запасов, выделенных Трудовому фронту.

К 1944 году фабрики выпускали миллиарды таблеток.

– Мы выставили счета на 460 миллионов, – сказал ему 23 января его главный химик Курт Мюлли, – и ждём поступления новых заказов.

Мюлли собирался внедрить продукт в Чехословакии, что увеличило бы спрос ещё на 70 миллионов. 27 января Мюлли торжествовал: "Объём операции, вероятно, превысит 560 миллионов. У нас останется около 4 тонн аскорбиновой кислоты плюс 4 тонны из квоты вермахта".

29 апреля он сообщил Мореллю, что общее количество заказов достигло ошеломляющей цифры в 696.164.616 таблеток, из которых они уже поставили 657.230.800.

Другой многообещающей линией Морелля были поставки в войска порошка против вшей.

Это также вызвало критику. Зимой 1941-42 годов войска и гражданское население страдали от вшей, что создавало серьёзную опасность заражения тифом. Однажды Гитлер упомянул о своей озабоченности за обедом.

Морелль его услышал. К февралю 1942 года он разработал порошок на основе неприятно пахнущего соединения ксантогената калия. 15 марта Гитлер приказал, чтобы маргариновая фабрика С. Хейкорна в Ольмюце была продана компании Морелля с целью производства этого продукта “порошка Русла”.

Под руководством Алоиса Беккера фабрика начала упаковывать порошок для вооружённых сил.

К ярости Морелля, появились и конкурирующие продукты. Он защищал от них свой продукт в длительной конфиденциальной беседе с Гитлером в июле 1943 года. Разговор показывает ревность, с которой он охранял свою растущую империю. Тем летом производство порошка было остановлено, поскольку Армейская санитарная инспекция заявила о переполнении складов.

Одновременно прозвучала первая критика продукта Морелля. 9 марта медицинский эксперт Трудового фронта доктор Шуленбург отправил на фабрику Морелля в Хейкорне разгромный отчёт о его порошке против вшей. Шуленбург напомнил доктору Мюлли, что тот предложил провести крупномасштабные испытания “с использованием научных методов”. Ответ Хайкорна был уклончивым. “Как вам известно, – говорилось в письме Шуленбурга, – эффективность вашего продукта, по меньшей мере, спорна”.

В отчёте, составленном отделом здравоохранения и общественной безопасности Трудового фронта, следователи заявили: “Мы провели эксперимент с порошком Русла, насыпав его в маленькую коробочку со вшами. Через 24 часа вши радостно выползли живые и здоровые”.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *

Беккер позже засвидетельствует, что Морелль не заработал ни цента на своей бизнес-империи.

В основном это правда. Банковские выписки из его досье показывают, что в 1944 году, в свой лучший год, он получил от Ольмюца всего 2 тыс. марок с налоговым вычетом в размере 596,70 марки. Морелль умрёт в бедности.

«Барбаросса» и пиявки

Гитлеровский вермахт напал на Советский Союз. В тот день, 22 июня 1941 года, молодой дипломат Вальтер Хевель отметил в своем дневнике “спокойное, благодушное настроение” в здании Рейхсканцелярии. На следующий день он добавил: “Фюрер в прекрасном расположении духа из-за наших гигантских побед в России (военно-воздушный флот)”. В тот вечер после чая с Гитлером он добавил: “Россия: пока сплошные вопросительные знаки”. Вопросительные знаки остались. Гнетущая неопределённость первых месяцев восточной кампании породила у Гитлера болезни, которые имели серьёзные последствия.

Ночью 24 июня он отправился в "Волчье логово", свой штаб для этой кампании. Он был построен на болоте близ Растенбурга в Восточной Пруссии.

– Не иначе какое-нибудь правительственное ведомство обнаружило, что земля здесь самая дешёвая, – ворчал Гитлер три года спустя.

27 июня автор военных дневников Верховного командования Гельмут Грейнер жаловался в частном письме: “Нас измучили ужаснейшие комары. Было бы трудно выбрать более бессмысленное место, чем это – лиственный лес с болотистыми лужами, песчаным грунтом и застойными озёрами, идеально подходящий для этих отвратительных существ. Вдобавок ко всему, в наших бункерах холодно и сыро. Мы замерзаем до смерти по ночам, не можем уснуть из-за гудения кондиционера и ужасного сквозняка, который он создает, а каждое утро просыпаемся с головной болью. Наше нижнее белье и униформа вечно холодные и липкие”.

Поначалу военная кампания не давала оснований для беспокойства. На севере войска взяли Либаву и Двинск, в центре 300 тыс. русских были окружены, а Минск захвачен. К 4 июля русские потеряли 4600 танков и тысячи самолетов.

Гитлер часто задерживался до 02:00 или 03:00 часов ночи, беседуя со штабом о будущем – и прежде всего о планах колонизации России для немцев.

– Я войду в историю как разрушитель большевизма, – хвастался он.

Грейнер, по крайней мере, считал иначе. “У фюрера снова было довольно интересно, – писал он 4 июля, – но не так, как в прошлый раз. Он держался очень тихо и почти не участвовал в разговоре”. И хотя два дня спустя Грейнер посчитал, что через несколько дней придут благоприятные новости с полей сражений, он добавил: “Вчера мы это вообще не обсуждали. Сначала фюрер просто молча размышлял сам с собой. Затем он оживился и более часа распространялся о наших мужественных, дерзких итальянских союзниках и головной боли, которую они ему доставляют. Могу только восхищаться его проницательностью и восприятием. Помимо этого он хорошо выглядит и, кажется, в добром здравии, хотя почти никогда не ложится спать раньше 05:00 или 06:00 утра”.

В конце июля 1941 года здоровье Гитлера пошатнулось. Он поссорился с министром иностранных дел фон Риббентропом, который однажды накричал на него:

– Бог не позволяет людям заглядывать в карты, которые у него на руках!

Гитлер внезапно побледнел, остановился на полуслове, рухнул в кресло и схватился за сердце. Риббентроп окаменел и пообещал никогда больше не выходить из себя.

* * *

Вскоре после этого Гитлера постигло худшее – “незначительное недомогание”, как называли это его ухмыляющиеся генералы. Он заболел дизентерией. В течение трёх жизненно важных недель его одолевали диарея, спазмы желудка, тошнотой, ломота в конечностях, озноб и лихорадка.

Военные последствия были серьёзнее. Адъютант Карл-Йеско фон Путткамер, высокий капитан военно-морского флота, куривший сигару, мог видеть, что из-за растущей слабости Гитлер был не в состоянии спорить с энергичными армейскими генералами, которые тем летом каждый день приходили на его военное совещание, полные решимости отказаться от первоначальной стратегии окружения, изложенной в плане Гитлера "Барбаросса", и превратить главный удар кампании в традиционное наступление на Москву.