Читать интересную книгу Отражения нашего дома - Диба Заргарпур

ты подставила меня» или «откуда вмятина на переднем бампере». Сразу переходит к сути дела – потому что уже сам знает почему. Вот что значит вырасти вместе. Просто он хочет услышать ответ от меня.

– Потому что появился мой отец, и я запаниковала. Вот и все. – Перебираю бусины на запястье. – Я не подумала. – Отвожу глаза, потому что не хочу видеть, как у Сэма вытягивается лицо.

– Верно. – Он покачивается на босых, в одних носках, пятках. – Да, если кому-то из нас и суждено говорить правду, это, наверное, буду я. Тебе же хуже. – Сэм протягивает мне руку. – Сара, выглядишь ты ужасно. И если не хочешь попасть на допрос к своей маме, мой тебе совет – умойся здесь.

– Спасибо, Сэм. – Я сцепляю пальцы.

Сэм машет рукой, как будто не случилось ничего особенного, но я вижу, как он направляется прямиком в кухню, подальше от ванной, и все понимаю. Взбегаю по лестнице – и сразу в ванную комнату. Заперев дверь, опускаюсь на пол и плотно обхватываю колени. Пытаюсь угомонить разбегающиеся мысли, но в голову лезет только «искренне пытаюсь действовать» и «последствия».

Даже здесь мне не убежать от слов падара.

Дышать. Не хвататься за все сразу. Включаю душ как можно горячее и скидываю одежду. Обжигающие потоки воды струятся по волосам, плечам, рукам. От горячей воды вроде бы должно быть больно, но я ничего не чувствую. Поднимаю голову, зная, что лицо покраснеет. Выкидываю из головы разговор с падаром, втаскиваю на его место последние слова Малики. Рука невольно тянется к тому месту, где меня тронула за локоть биби-воспоминание. Плотно зажмуриваюсь, сосредотачиваюсь только на событиях той ночи. Вспомнить Малику. Вспомнить, как она кружилась около биби, словно охотник вокруг добычи. Как они танцевали – почти как падар, мадар и я. Танец под нескончаемую песню, которая не идет у меня из головы.

«Свет сердца моего, – тихо слышится мелодия в потоках воды. – Без тревог. Без печали».

В этот непостижимый миг я сворачиваюсь в клубочек и наконец даю волю слезам.

Наваждение проходит, я выключаю воду и вытираю лицо. Протираю запотевшее зеркало и внимательно рассматриваю себя. Всматриваюсь в пространство между мной и отражением. Смотрю, пока взгляд не проясняется. И только когда удается спрятать все эмоции под надежный замок, вспоминаю Малику и начинаю думать о том, как превратить «потерялась» в «нашлась».

Глава 9

Иногда, когда душевные силы истощаются до предела, я перевожу часы назад и перематываю пленку. Именно на этом я ловлю себя сейчас. Возвращаюсь во времена детства, когда я капризничала, не желая ложиться спать, а падар рассказывал мне сказку о любви. Сначала приносил себе и мне по чашке горячего ромашкового чая с корицей и мое любимое пушистое одеяло. Я укутывалась и смотрела на мерцающие звезды, которые мы с мадар приклеили к потолку прошлым летом. Это было еще до домика на дереве, самого трогательного момента в моих воспоминаниях, когда мир был идеален.

Падар рассказывал:

«То ли было это, то ли не было. Жила-была красивая девушка по имени Лейли и ее лучший друг Меджнун. Они любили друг друга с самого детства, с той минуты, когда впервые встретились».

Меджнун во всеуслышание объявил о своей горячей привязанности к Лейли, но, как и во всех великих историях любви, судьба уготовила им иную участь. Влюбленные расстались. Навсегда.

В детстве история Меджнуна и Лейли наполняла меня благоговением. Я держалась за эту сказку, когда часы возобновили свой ход, когда я стала старше и жизнь утратила совершенство, заметно усложнилась. Я держалась при каждом взлете и падении хоровой партии, при каждом обрыве строфы. Держалась, даже когда это причиняло боль.

Тогда, давным-давно, мне казалось, эта история означает: никогда не расставайтесь с любимыми.

А теперь мне думается, что главный смысл сказок падара полностью ускользнул от меня. Что, если это был урок? Предостережение о том, что такое любовь или чего ожидать, если тебя кто-то любит, не важно кто – отец или мать, брат или сестра.

Или друг.

Моя рука нащупывает выключатель на кухне у Сэма. Передо мной стоят две кружки и две тарелки – на одной яйцо и шпинат, на другой вафля «Эгго». Два моих любимых блюда на завтрак. Сэм сидит на кварцевой стойке, откинув голову и закрыв глаза, словно размышляет над трудной задачей.

Я знаю, о чем вы думаете. Как я могла быть такой бесчувственной к Сэму? Могу найти только одно объяснение: между Сэмом и мной произошло гораздо больше, чем одна вчерашняя ночь. Он открывает глаза, и мы смотрим друг на друга. Нам нечего сказать – и нужно сказать все. Я понимаю: та боль, что теснит мне грудь, гадкое и искаженное чувство, поселившееся там в годы разлуки, которую я сама же и посеяла, будет только разрастаться. Даже когда мы сидим бок о бок. Даже когда он смотрит, как я откусываю яйцо и вафлю, запиваю чаем и кофе. Я знаю, мы никогда не были так далеки, как сейчас. Но таков уж заведенный порядок, таким всегда бывает рисунок танца.

Как всегда, первым нарушает молчание Сэм.

– Я на тебя страшно зол.

– Знаю. – Сжимаю в ладонях кружку с Тихиро и рассматриваю рябь на поверхности чая. – Моя запасная пижама хранится у тебя под…

– Под раковиной, в левом углу. – Сэм стучит ногами по кухонному острову. – Мама, наверное, забыла, что она там. Так что, считай, тебе повезло.

Вспыхивают десятки воспоминаний. Утренний свет просачивается сквозь белые шторы и окутывает ореолом плечи Сэма. Вижу, как во втором классе мы с Сэмом и его мамой на этом самом столе сооружали вулканы. На заднем плане мадар настойчивым голосом разговаривала по телефону. Много дней мы провели растянувшись на кафельном полу среди разложенных вокруг карточек и учебников. Ужины с его семьей, когда падар опять не приходил домой и мадар всю ночь бесцельно разъезжала на машине. Сидели бок о бок на веранде, только Сэм и я, болтали ногами, ничего не говорили, глядя сквозь облачную ночь на смутные силуэты в окне моей кухни, кружащиеся в сердитом танце.

Прихлебываю, жую, глотаю. Упрямо не обращаю внимания на то, что я все сильнее и сильнее чувствую себя чужой.

– Злюсь, потому что не знал, – доверительно говорит Сэм, словно раскрывает секрет, – не случилось ли с тобой чего-нибудь. Вчера ночью. Ты меня полтора года близко не подпускала, ничего не объясняя. Я не понимал, что стряслось с тобой тогда, и сейчас это было словно дежавю. И я хочу, – он поднимает глаза на меня, – хочу, чтобы ты…

«Снова стала прежней. Как до той ночи».

Собираюсь возразить ему, но не могу. Почему? Если бы я знала. Чем дольше он смотрит вот так, тем труднее оставаться на месте. Вот бы схватить свои вещи, выскочить за дверь и убежать подальше…

Сэм осторожно забирает кружку у меня из рук, словно пытается сказать: «Если хочешь уйти, я тебя не держу». В его бирюзовых глазах отражается воспоминание, которое я бы стерла из его памяти. О той ночи, что перечеркнула нашу дружбу и превратила его добрые слова в зависть, окутавшую тьмой мое сердце. Ну как я могу сказать ему о своем желании иметь все то, что есть у него?

За все девять лет, что я знакома с семьей Сэма, ни разу не видела, чтобы его родители ссорились или тем более повышали голос. Они никогда не забывали о днях рождения, выпускных или школьных концертах. Никогда не обрывали жалобы своего сына резкими отповедями вроде «Думаешь, тебе хуже всех?» или «Ты даже не знаешь, что такое настоящие переживания». Родители Сэма старались понять его, даже если ради этого приходилось на время забыть о собственных чувствах, – идея, в те дни совершенно немыслимая для моей семьи.

И горькая правда состоит в том, что я не моргнув глазом обменяла бы свою разбитую семью на его идеальную. Даже если из-за этого ему придется страдать. Даже если при взгляде на меня его сердце сжимается.

Я никогда ему этого не скажу.

– Сара, ответь мне еще вот на что. – Сэм отставляет чашку и берет в ладони мои холодные руки. –