Эта болезнь смертельна для европейцев. В зараженном городе оставаться не следовало. Бреванн велел всем возвращаться на яхту и пригласил госпожу Барбантон. Та не решалась принять приглашение.
— Сударыня, с желтой лихорадкой шутить нельзя. Остаться в городе равносильно самоубийству. Я не отпущу вас, хотя бы пришлось применить силу. Наконец, — прибавил он вполголоса, — возможно, удастся сломить упорство вашего мужа.
— Хорошо, месье Андре. Я согласна.
«Ну и патрон! — думал Фрике. — Обделал дельце!.. Барбантоны будут на яхте вместе, муж и жена! Бедняга жандарм! Проплыть тысячу двести миль и так и не избавиться от своего домашнего бича. Могу сказать только одно: ничего хорошего из этого не выйдет. А суеверный человек сказал бы даже: быть беде!»
Фрике и думать не думал, что его предсказание так скоро сбудется. На следующее утро растерявшийся дворецкий доложил Андре Бреванну, что Барбантона на яхте нет. Сбежали также два негра, сопровождавшие их в вылазках на суше.
Из спальни появилась мадам Барбантон, бледная, едва держась на ногах. Она пронзительно причитала:
— Мой медальон!.. Его украли!.. Вместе с билетом!
И женщина упала в обморок.
Вслед затем послышался крик. Кто-то тяжело упал на пол возле машинного отделения.
Андре запнулся на лестнице, скатился вниз и сломал себе ногу.
И женщина упала в обморок.
ГЛАВА VIII
Хирург-англичанин. — Фрике проводит дознание. — Рассказ носильщика. — Сунгойя. — Переворот в государстве куранкосов. — Прокламации претендента. — На гвинейском берегу опасно говорить о политике. — Ладанка белой женщины. — Барбантон капитан. — Погоня. — Трудное плавание. — Первые известия о беглецах. — Вторая ночь на реке. — Таинственные звуки. — Шлюпка на мели. — В окружении крокодилов.
Эта череда неприятностей кого угодно могла расстроить. Даже Фрике на мгновение потерял голову, когда Андре, которого подняли двое матросов, тихо сказал ему:
— Я сломал ногу!
Парижанин чуть не заплакал, хотя был не особенно впечатлительным. Но это несчастье так его потрясло, что Бреванну пришлось утешать друга.
Больного отнесли в каюту и уложили в постель.
Он был спокоен и делал необходимые распоряжения.
— Первым делом, — сказал он Фрике, — вели спустить лодку, плыви в город и во что бы то ни стало привези врача. Потом отправишься на поиски Барбантона. Не понимаю, куда он исчез. В любом случае далеко уйти он не мог, и если поторопишься, скоро его найдешь. Делом о краже медальона я займусь сам и проведу дознание, пока тебя не будет.
— Хорошо, месье Андре, — ответил юноша. — Все сделаю.
К нему успела вернуться вся его молодая энергия.
По свистку боцмана матросы спустили лодку и в один миг приготовили ее к плаванию.
Фрике прыгнул в нее, как белка, сел у руля и сказал гребцам:
— Живее у меня!.. Хозяин в беде. Вернемся — угощу на славу.
Через два часа он вернулся и привез флотского врача-англичанина.
После тщательного осмотра тот констатировал перелом левого бедра, прописал больному полную неподвижность, обещая через шесть недель окончательное выздоровление.
Андре скрепя сердце покорился необходимости. Доктор уехал, наотрез отказавшись от платы за визит, но согласившись навешать пациента в свободное от службы время.
Успокоившись за друга, Фрике занялся Барбантоном.
Куда он сбежал и почему? Что с ним? Совсем рехнулся, когда увидел перед собой свою домашнюю тиранку? Нет, Барбантон не таков. Он уехал сознательно, потому что взял с собой чемодан и, разумеется, не забыл знаменитый чехол из зеленой саржи.
Стало быть, не желает видеться с женой, появившейся на яхте по случаю эпидемии во Фритауне? Хотел отомстить ей за прежние неприятности, заставив поволноваться, если не за него лично, то хотя бы за судьбу лотерейного билета? Возможно.
Но куда он мог уйти? Фрике расспрашивал на верфи каждого встречного. Никто не видел Барбантона идущим в город. Да он и не настолько глуп, чтобы сунуться в самое гнездо заразы; он отлично знал, что такое желтая лихорадка.
Все указывало на то, что он убежал, сговорившись с неграми.
Кто же они такие?
В Дакаре Андре нанял двух лаптотов-сенегальцев, бегло говоривших по-французски и знавших множество местных наречий. Один из них исчез. Другой беглец был родом из внутренней Африки; приведенный в Кайор невольником, он перебрался оттуда на французскую территорию, вновь обретя свободу.
Почему они сбежали? Не они ли украли медальон?
Или эта ценная вещь просто завалилась куда-нибудь?
Фрике склонялся к первому.
Мадам Барбантон ничего не могла сказать. Она не помнила. Всю ночь проспала как убитая, что немудрено после таких передряг.
Медальон, несомненно, исчез ночью.
Юноша вспомнил, с какой жадностью смотрел на безделушку один из негров, когда путешественница показывала ее троим друзьям. Он пригласил оставшегося на борту сенегальца, угостил ромом и основательно расспросил.
Сенегалец сообщил важные подробности. Беглеца звали Сунгойя, он был родом из страны куранкосов.
Фрике раскрыл карту, легко отыскал к югу от земли мандингов землю куранкосов и у 10°45′ западной долготы и 9°30′ южной широты нашел название Сунгойя — вероятно, то место, откуда был родом беглец. Здесь истоки реки Рокель, неподалеку — истоки Нигера, который местные жители называют Джиолиб.
— У себя в селении Сунгойя был вождем, — рассказал лаптот. — Такие вожди, в общем, независимы, хотя признают, и скорее номинально, власть верховного вождя, которого выбирают на пожизненное правление. После смерти очередного из них Сунгойя стал добиваться избрания на его место и почти преуспел, как вдруг у него появился беззастенчивый соперник. Не обращая внимания на выборы, голосования, этот субъект задарил страусовыми перьями и напоил ромом местных головорезов, с их помощью захватил власть, лишний раз делом подкрепив афоризм: «Сила выше права». Как человек, умеющий властвовать, он объявил, что все, ставшие на его сторону, получат гри-гри (амулеты или талисманы), страусовые перья или ром; недовольных продадут в рабство, непокорные лишатся головы. На беду, Сунгойя не умел держать язык за зубами и все критиковал нового правителя. Критиковал по делу и потому был особенно неправ. Кончилось тем, что его схватили, без суда наказали палками и продали в рабство.
Его схватили, без суда наказали палками и продали в рабство.
— Однако как опасно говорить о политике на берегах Гвинеи, — заметил Фрике. — Ну, арапушка, продолжай! Это очень интересно.