Но вот конец первой трагедии. Ясон уплывает, с ним аргонавты, а мы, изображающие женщин, оплакиваем их отъезд, словно внезапную смерть.
Прощай, прощай! Возьми мое сердце
К себе на корабль.
Теперь на этом корабле - все, что я имею,
И все, на что надеюсь.
Теперь корабль - моя судьба.
И море - моя судьба!
Если бы вы слышали, как нам хлопали, как кричали! Старый театр Диониса еще никогда не видел такой бури на своих скамьях.
Если бы Мика могла быть тут и слышать это ликование! Но женщин у нас в театр не пускают.
УСПЕХ, УСПЕХ!
- Чтобы доказать, что ты плаваешь, надо броситься в реку! - вскричал Мнесилох, обхватив меня единственной рукой.
Был перерыв. Мнесилох обтирал мне лицо влажной губкой, давал пить, расчесывал мои волосы.
- Не у каждого яйца два желтка! - гордился он перед Полидором. - И говорят, что хорошую яблоню узнают по цветкам. Молодец, Алкамен, ветер попутный, поднимай паруса! Молодец, сынок!
И это "сынок", сказанное им впервые, было мне дороже всех похвал сегодняшнего дня.
- Ты, Полидор, - продолжал Мнесилох, - вовремя подсказал ему, помог. Вот что называется товарищеская помощь!
Полидор засмеялся и процитировал:
Зависть питает гончар к гончару, к плотнику - плотник,
К нищему - нищий. Певцу же певец соревнует усердно.
А Мнесилох отгонял желающих посмотреть на меня:
- Уходите, уходите, человек уморился. Чего вы столпились? Ну ты, носатый, что уставился? Разве ты верблюд, который увидел в луже, что у него горб?
Люди дивились:
- Как? Это мальчик? А мы думали, что это новый певец из Коринфа!
- Ну и мальчик! Какая игра, какой голос! Льется, как трель Филомелы, звенит, как бронза щита!
Мне даже стало совестно от этого хора похвал. А вот и Фемистокл:
- Здравствуй, юный корифей! Кто ты? Я тебя не знаю. Выразительные брови вождя нахмурились и снова поднялись в ясной улыбке:
- А, помню, помню! Непримиримый враг Аристида, Алкамен - сын рабыни? Я ведь не ошибся?
Первый подарок преподнес Мнесилох, сказав мне "сынок", второй Фемистокл, вспомнив мое имя. Как бы рассказать ему о заговоре? Сколько народа, какая толчея!
Мимо прошел Килик, поджав губы. Он словно бы и не замечал, что я играю, да как играю!
Я стал готовиться к следующей трагедии. Мнесилох помогал мне завязывать тугие ремешки на высоких котурнах. Когда я распрямил затекшую спину, передо мной стоял Эсхил; поглаживал бороду, смотрел на меня безмятежным взором.
- Это действительно ты пел корифея?
- Я...
- Ты давно играешь женские роли?
- Сегодня первый раз.
Эсхил недоверчиво отстранился. Мнесилох принялся расписывать мои достоинства, рассказывать, как я стремлюсь повторять, воспроизводить все увиденное и услы-шаное в театре.
- Талант - не заслуга человека, - строго заметил Эсхил. - Талант милость богов. Хвали богов, юноша!
Эсхил взял мою голову между ладоней и наклонился, чтобы поцеловать меня в лоб.
- В тебе уживается сразу много людей, - сказал он. - Сегодня я увидел в тебе и коварную Клитемнестру, и нежную Электру, и неистовую Эриннию. Поэт ведь должен создавать, имея перед глазами образы живых людей. А ты населил мою голову целым миром образов. Спасибо тебе, мальчик! - И он меня поцеловал. А потом спросил: - Как тебя зовут, чей ты сын?
- Алкамен я, сын рабыни...
Эсхил прищурил глаза, посмотрел на меня отчужденно:
- М-да... - И обратился к подошедшему Ксантиппу: - Что, говорят, отправляются корабли в Лакедемон? Любезный Ксантипп, устрой мне двести корзин маковых зерен, тысячу тюков льна! Могу предложить по драхме за перевоз корзины, по полторы - за перевоз тюка...
О Эсхил, Эсхил! Твоя отчужденность стала мне сегодня каплей дегтя, которая испортила горшок меда!
КАТАСТРОФА
Вторая трагедия повествовала об аргонавтах в Колхиде. Настоящие хористы наконец пришли в себя и заняли место в хоре, а корифея Феогнида Ксантипп прогнал, обещав вывесить его для просушки на рее "Беллерофонта". Корифеем ведено было оставаться мне.
Итак, пока Ясон и аргонавты рыскали по сцене, изображавшей поляну в девственном лесу, я с другой половиной хора ожидал сигнала к выходу. На плечи мы взяли кувшины: ведь мы изображали царевну с подругами и прислужницами.
Вдруг ветер отдул пологи входа, захлопали двери, послышались стремительные шаги. Прошел Фемистокл, надевая позолоченный шлем стратега. Он на ходу говорил еле поспешавшему зал ним Килику:
- Скажи верховному жрецу... Я знаю, что это грех, но я принесу искупительные жертвы.
Следом за ним эфебы под руки вели спотыкающегося человека в пыльной хламиде, с окровавленными шпорами на сапогах. Вот он, вестник царя Леонида, о котором вчера предупреждал Лисия.
Фемистокл властным жестом велел хористам замолчать. Такой тишины не запомнят ласточки в небе над театром Диониса. За целый век никто не осмеливался прервать священнодействие трагедии.
Эфебы вывели вестника на орхестру. Верхние ряды встали, чтобы лучше разглядеть и услышать. Но вестник разлепил изнеможенные веки и хрипло выкрикнул всего одну фразу:
- Братья, мидяне идут! Мидяне близко!
И упал к ногам эфебов.
Словно небо громом раскололось над театром - такой поднялся шум и гвалт. Некоторые хотели бежать, другие их удерживали, третьи старались перелезть через каменную ограду, четвертые в ужасе заламывали руки. Старейшины и пританы тщетно пытались навести порядок.
Однако этот хаос продолжался недолго. Фемистокл, который стоял молча, скрестив руки, неожиданно оперся о плечо стоявшего рядом эфеба и вскочил на каменный парапет:
- Афиняне вы или стадо коз? - Его громовый голос перекрыл всю панику.
"Ему бы в театре исполнять роль Громовержца!" - подумал я.
- Начальники фил и фратрий, объявите о местах сбора отрядов! командовал Фемистокл. - Моряки - в гавань, к своим экипажам. Бегство из города воспрещается. Страже у ворот дан приказ убивать всякого, кто попытается выйти без пропуска. Начальники, командиры, после захода солнца военный совет в моем доме!
Шум прекратился. Все повернулись к вождю, слушали его приказания. Сразу запели сигнальные рожки, послышалась команда. Гоплиты, всадники, лучники, эфебы, бывшие в театре, стали выходить на площадь строиться. Остальные сгрудились кучками вокруг своих предводителей. Из разных концов доносились крики глашатаев.
- Фила Энеиды, собираемся у круглого здания суда!.. Копьеносцы филы Антиохиды, сбор на закате солнца у оружейных мастерских! Э-эй! Кто из филы Антиохиды, слышите?
Мы наскоро разоблачились. Все выветрилось из головы - и неожиданный триумф, и похвалы великих людей, и упоение собственным успехом. Тяжкий камень тревоги залег на сердце. Ухо чутко слышало каждый шепот, а в теле ощущался зуд - бежать, пока не поздно, сообщить о заговоре. А потом туда, где юноши примеряют шлемы и латы, где всадники седлают коней, где медь звенит о железо.
Но, как нарочно, появился Килик и стал требовать, чтобы мы собрали все корзины и всю утварь и уложили их в корзины. Время ли заботиться о тряпках!
И только когда тьма распростерла крылья над городом, мне удалось улизнуть. Я опрометью кинулся по улицам, на которые как будто ночь не приходила: везде горели факелы, сновали люди, обвешанные оружием; озабоченные рабы катили тачки с поклажей, гнали навьюченных мулов.
Возле дома стратегов, где жил Фамистокл, стояла толпа - зеваки из тех, что хлебом не корми, только дай первым узнать что-нибудь и потом разнести по городу. Много было и крестьян, приехавших на праздники из отдаленных деревень. Они распрягли лошадей и ослов, тут же лежали на мостовой, жевали хлеб, чистили рыбу, ругались и плакали. Сумрачные лица земледельцев выражали терпеливое ожидание: что скажут стратеги? Ехать ли поскорее по домам или, может быть, уже и ехать не стоит, может быть, там уже неприятель и надо позаботиться, куда бежать дальше?
Я протиснулся сквозь толпу, вошел в круг, ярко освещенный колеблющимся светом множества факелов.
- Ты куда, парень? - Часовой отодвинул меня древком копья. - Проходи, проходи, здесь не базар...
Как быть? Кому же сообщить о заговоре? Изменники, наверное, времени не теряют, стряпают свои делишки, а я...
И вдруг среди рассуждающих о событиях я заметил Мнесилоха. О, я глупец, глупец! Уж Мнесилох-то найдет способ предупредить о заговоре.
ПРАВО УБЕЖИЩА
Выслушав мой рассказ, Мнесилох взял бороду и закусил ее зубами признак волнения.
- Уже вторая ночь идет! Что же ты вчера молчал? Что я мог ему ответить?
- Ну ладно, - сказал Мнесилох. - Стоит ли теперь разбирать, почему у осла уши длинные? Давай искать Фемистокла.
- А что его искать? Вот он, Фемистокл, - в доме стратега, да пойди его возьми!
- Братец, - обратился Мнесилох к часовому, - сослужи службу старику инвалиду. Доложи Фемистоклу или кому-нибудь из стратегов, что есть срочное дело... Часовой оставался нем и бесстрастен.