Читать интересную книгу Агент, бывший в употреблении - Богомил Райнов

— Извини, — говорю, — не хотел обидеть твой бизнес.

— У тебя и не получится. Ты разве не видишь, что если так и дальше пойдет, то мы скоро всю Софию зарешетим. Даже не верится, что еще каких-нибудь пять-шесть лет назад люди и не помышляли о решетках.

В этот момент в магазин входят Патлатая с Конопатым, и это дает мне возможность удалиться. У меня встреча с Однако, но еще рано, и я иду кружным путем. На аллее перед памятником Неизвестному солдату уличные торговцы антиквариатом уже разложили на лотках свой товар. Медленно обхожу их, чтобы убить время, когда вдруг один из торговцев окликает меня.

— Ты, похоже, не узнал меня, — констатирует он, заметив мою растерянность.

Теперь припоминаю. Он был каким-то невысоким чином в военной разведке. Потом стал дипкурьером. А потом… А потом — не знаю. Чтобы не обидеть, останавливаюсь перед его лотком и рассматриваю выставленный товар.

— Ордена, медали… Значит, все никак не расстанешься со знаками боевой славы?

— Да ведь они меня кормят.

— Много же их у тебя…

— Все, что хочешь, есть.

И на всякий случай спрашивает:

— Возьмешь что-нибудь? Или тебе своих наград хватает?

— Нет, своих у меня нет.

— Ну да, ты ведь из тех, кого награждают посмертно. Боец невидимого фронта.

— Клиентов, наверное, много? — меняю тему.

— То-то и оно, что не много. Раньше все гонялись за наградами, а сейчас и за два лева ничего не берут.

Иду дальше и выхожу на улицу Раковского. Все больше погружаюсь в будничную повседневность. Отложив на потом размышления, анализ и извлечение выводов, занимаюсь тем, что созерцаю окружающие меня бытовые сценки: толпу на автобусной остановке, женщин с хозяйственными сумками, обходящими магазины, детей, идущих беспокойной вереницей за своей учительницей. Если посмотреть со стороны и не особо приглядываться, все вроде бы выглядит нормально — надо лишь держаться в стороне и не приближаться, чтобы не замечать бедности и нужды, проглядывающих в обветшалой одежде, стоптанной обуви, озабоченных лицах, голодных взглядах; чтобы не обращать внимания на нищих, на людей, копающихся в мусорных баках, на стариков, несущих на пункты приема вторсырья пустые бутылки и кипы старых газет.

— Это еще ничего, — возражает Однако, когда чуть позже, сидя в парке, мы обсуждаем этот вопрос. — На улицах Раковского и Аксакова настоящей нищеты не увидишь; за этим надо съездить на окраину. Но к чему тебе все эти открытия?.. Что ты в силах изменить?..

— А что делать — прикидываться слепым?

— Похоже, нам только это и остается. Позавчера я видел в окно, как на улице дети играли со щенками, которыми с месяц назад ощенилась собака из соседнего двора. А потом к ним подъехали люди на зеленом фургоне и всех перебили — и собаку, и ее щенков. А дети стояли, оцепенев, и смотрели на все это.

— Замолчи.

— Я ли замолчу, Эмиль, или ты отведешь взгляд — этим ничего не изменишь. И не говори, что раньше было иначе. Зло испокон веку управляло миром, и так будет до скончания света. Ты читал Евангелие?

— Да все времени никак не находилось.

— А ты полистай как-нибудь, когда будешь мучиться бессонницей. И узнаешь, что и во времена Христа творились главным образом одни злодеяния. А что же было доброго? Чудеса, творимые Иисусом. И только. Получается, с одной стороны, — обыденная реальность с ее злодеяниями, а с другой стороны — вымысел с его чудесами в виде добрых дел. Только по нынешним временам в чудеса верят одни старушки.

Он обреченно вздыхает и спрашивает:

— Угостишь еще одной чашкой кофе?

— Зачем же тогда жить? — спрашиваю, принеся кофе. — Чтобы наблюдать из окна за разгулом убийц?

— Ты так спрашиваешь, будто этот мир создал я. Поинтересуйся у Бога.

— Я не знаю его адреса.

— Хочешь сказать, что Бога нет? А я тебе так скажу: раз тысячи людей на протяжении двух тысячелетий отрицают его существование, значит, не все так просто, и что-то во всем этом есть. Иначе, зачем прилагать столько сил к отрицанию?

— Может, ты и прав. Но как в таком случае объяснить тот факт, что созданный им мир так отвратителен?

— Очень просто. Бог создавал мир, руководствуясь самыми добрыми побуждениями, но в какой-то момент устал и сказал людям: «Я свое дело сделал. Теперь вам продолжать». И они продолжили. Известно как. Первым делом Каин убил своего брата, а потом… что мне тебе пересказывать…

— Убедительно, — признаю. — Взял бы да и написал собственное вероучение.

— Чтобы наставлять неверующих вроде тебя? Мы отвергли Бога. Ладно. А что взамен? Глупости и выдумки. «Человек — это звучит гордо» и — бац — по голове; «Сентябрь будет маем», «Кто учится, у того все получится» — бред сивой кобылы.

— Да, не все получилось.

— Вот и надо было говорить детям, что не все получится, чтобы не было ненужных иллюзий.

— И когда ты все это осознал?

— Довольно давно.

И рассказывает, как, будучи маленьким, идя из школы, каждый день проходил мимо витрины какого-то ресторана и смотрел на столики, покрытые белыми скатертями, на вкусные блюда, которые подносили официанты, на мороженое в хрустальных вазочках, и, приходя домой, спрашивал у отца: «Папа, а мы пойдем когда-нибудь в ресторан?» — «Пойдем, сынок, пойдем, — отвечал отец. — Как-нибудь на днях». Но проходили дни, а долгожданное событие все не происходило. Наконец однажды отец сжалился над сыном, только пошли они не в ресторан, а в какую-то забегаловку, где подавали суп из рубца. «Но, папа, это не ресторан», — осмелился возразить мальчик, когда они сели за столик и им принесли две тарелки похлебки. «Для таких, как мы, сынок, это ресторан, — ответил отец, и, увидев полные слез глаза мальчика, добавил: — Не ломайся, а хлебай суп, потому что на сегодня это для нас будет и обед и ужин».

— Значит, так и не попал в ресторан…

— Зато узнал, где мое место — снаружи, за окнами ресторана. А потом этот ресторан разбомбили американцы.

— Объект для нас исключительно важен. И очень сложен для разработки, — говорит полковник.

Мы снова на конспиративной квартире с зелеными занавесками, и снова в комнате душно, чему и я способствую, поскольку курю уже вторую сигарету. Да и как не курить: мы перешли к самой главной части разговора — к постановке конкретной задачи.

— Речь идет о громадном состоянии, вывезенном из страны, а по сути украденном у государства. Только украдено оно по всем правилам искусства, так что с формальной точки зрения нет никаких оснований квалифицировать содеянное, как грабеж, — продолжает шеф.

Единственный напиток в квартире — минеральная вода в голубой пластмассовой бутылке. Манасиев наливает полстакана и выпивает двумя большими глотками, чтобы освежить свои мысли.

— Основная цель операции очевидна — вернуть награбленное. Но есть и вторая, не менее важная сторона дела. При успешном завершении операции преступники должны понять: от ответственности перед законом их не спасет никакое бегство за границу. А авторитет нашей службы в обществе будет восстановлен.

Он умолкает, наливает себе еще полстакана воды, но, прежде чем выпить, поясняет:

— Не знаю, Боев, насколько ты в курсе произошедшего, но в нашей области за последние годы имело место множество недоразумений. При таких масштабных переменах они неизбежны, но их надо как можно скорее преодолеть. Пора восстановить нашу оперативную службу и несколькими эффективными ударами показать, что мы снова на должном уровне.

Он смотрит на меня, ожидая, не скажу ли я чего-нибудь в ответ, но, поскольку я молчу, допивает воду и продолжает:

— Чтобы понять, в каком кризисе мы находились, тебе достаточно знать, что упомянутый объект несколько лет назад был у нас под самым носом и никто его даже пальцем не тронул. Дескать, нет неоспоримых доказательств против него, нужно, мол, выждать и взять с поличным на крупном деле. В общем, тянули резину. А за это время он успел перевести в Австрию все деньги, основал там новую фирму и сейчас спокойно пьет себе кофе на Кертнерштрассе. А мы сидим и ломаем голову, как его вернуть.

— Вернуть его или его деньги? — спрашиваю.

— Это одно и то же.

— А не было у вас мысли, что можно вернуть деньги, а его самого оставить в Австрии.

— Не получится, — качает головой полковник. — Он не из тех, кто испугается угроз или шантажа. Такого хоть убей — он не уступит. Но убивать при таком раскладе бессмысленно. Поэтому тут надо действовать очень деликатно.

И уточняет:

— Поэтому мы решили, что тебе нужно вступить в контакт с объектом.

— …Поскольку он считаете меня человеком деликатным?

Манасиев молчит две-три секунды, словно решая, пришло ли время раскрыть тайну, а потом поясняет:

— Поскольку ты агент с большим опытом. И поскольку ты лично знаком с этим человеком. Речь идет о Тра́яне Таба́кове.