Читать интересную книгу Фестех глазами изнутри - Mike Lebedev

— И это всё? — недоверчиво спросил Конь.

— Ну… практически, да — мягко сформулировал Ми-трич.

— Маловато что-то…

— Еще буква «Н» не читается, — вспомнил и тут же ввернул я.

— В смысле? С W каким-нибудь?

— Вообще. Вообще нигде не читается. Считай, что и нету её.

Вооруженный таким могучим лингвистическим аппаратом, наш герой смело вонзился за первую парту.К сожалению, до «бордо» и «рено» дело так и не дошло, так как для начала преподавательница Яншина (полный антипод Веры Михалны Зарецкой в плане педагогики и вообще взглядов на эту бренную жизнь) предложила проявить себя на почве знания алфавита. Бойко оттарабанив «а-бэ-цэ-дэ-е-эф-жэээ…», герой замялся

— Ну? — мрачно поинтересовалась преподавательница Яншина, — Это всё? Дима, конец ноября — вы только явились. Группа уже ДОВОЛЬНО ДАЛЕКО (тут группа приосанилась) продвинулась. Я не смогу Вас взять, при всём желании… После «жэ» какая буква?

— Ну, так ведь это… я знаю, какая… просто она же не читается — как я ее Вам скажу???…

Хорошо еще, что это был четвертый курс, когда вместо «языка» можно было уже необременительно взять какой спецкурсик… но это так, к слову.…А вскоре и подружились.Стояла обычная лабораторная работа…Знаете ли вы, друзья, что такое настоящая «лабораторная работа» на Фестехе? Нет, этого вы не знаете, потому что и узнать вам, собственно, неоткуда. А между тем…А между тем, когда наши друзья из всех прочих высших учебных заведений столицы (включая и прославленный Университет), ежедневно отсидев свои законные две-три пары по схеме «лекция плюс семинарчик», уже к обеду могли спокойно предаться всем радостям молодости и насыщенной личной жи… (зачеркнуто) могли предаться всем прелестям самосовершенствования и индивидуальной работы над личными интеллектуальными показателями — мы же переходили ко второй части познания прославленной «системы Физтеха». И единственные за неделю четыре пары в день против обычных пяти — были Праздником…Потому как что есть настоящий, сформировавшийся специалист, увенчанный гордым дипломом МФТИ? Это не только человек, могущий более-менее осознанно покрыть разными научными закорючками обычный лист формата А4. Это еще и человек, худо-бедно способный применить свои богатые теоретические познания на практике: то есть собственноручно что-нибудь спаять, просверлить, отфрезеровать и даже получить на осциллографе красивые, хотя и сами по себе бессмысленные «фигуры Лиссажу». В конце концов, ведь именно Практика суть единственный критерий Истины, и никак иначе.Так оно и было. Весь первый курс мы, отбарабанив с утра Теорию, после обеда переходили к Практике: сосредоточенно паяли, сверлили, фрезеровали и высекали «фигуры Лиссажу» в многочисленных подвальных мастерских. Вспоминается в этой связи студент Сергей Базилевич, который решил однажды вручную нарезать резьбу на токарном станке, забыв, правда, переключить его на семьдесят оборотов в минуту с имевшихся в наличии двух тысяч… и только отчаянный прыжок старшего мастера Нифантьева спас тонкие, музыкальные пальцы нашего наследника Джо Сатриани. Или тот же Конь, однажды в крайней степени любопытства сунувшийся в установку во время испытаний образца «на разрыв» в рамках краткого курса практического сопромата. Да, хорошо еще, что «на разрыв», а не на сжатие. Да что там Конь и Базилевич, когда сам автор, вспомнив свое краткое пребывание в школьном кружке радиоэлектроники, умудрился спаять jk-триггерный мост непосредственно под напряжением в «соточку» вольт, получив, таким образом, вместо законного «зачетика» лишний часик занятий по технике безопасности, эх…

Но осверловка и фрезерование — это, так сказать, все-таки еще прелюдия. Лабораторная работа, «лаба» — вот тот оселок, которым по-настоящему проверяется фестех. Сможешь ты вот так вот прямо, непосредственно здесь и сейчас, подтвердить какой-нибудь фундаментальный закон Природы, начиная от очевидного закона тяготения и заканчивая несколько умозрительным Законом Больших Чисел? Ну, или опровергнуть, как оно, по правде сказать, у нас в основном и получалось? А опровергнув — не смалодушничаешь ли, не пойдешь ли скользкой дорожкой «допусков», «погрешностей», да и просто, подчас, откровенных подтасовок опытных данных? Найдешь ли в себе силы с мысленным криком «А все-таки она вертится!» встать перед лицом педагога и доказать-таки ему, твердо опершись на факты, равенство нулю массы электрона и полную абсурдность уравнения Менделеева-Клапейрона? Сумеешь ли даже ценой «неуда» отстоять право на жизнь тезиса «Чем дальше эксперимент от теории — тем ближе он к Нобелевской премии», и так далее?..На самом деле, успешность «лабы» во многом зависит от личности «лабника», то бишь непосредственно ведущего занятие наставника. Случались у нас и настоящие подвижники своего дела, вроде старшего преподавателя А.А. Теврюкова. Как-то раз студент Маракасыч явился к нему на «сдачу» с совершенно потрясающим результатом: все точки на его финальном графике образовывали какую-то совершенно идеальную окружность… (Тут надо немножко пояснить: для удобства подтверждения (ну, или опровержения) той или иной исследуемой закономерности, координаты осей выбираются таким образом, чтобы полученные экспериментатором точки ложились (ну, или НЕ ложились) на прямую. Если ложатся — всё в порядке, если нет, и Вы твердо в этом уверены — пишите скорее в Нобелевский комитет, это как раз по их ведомству… — Словарь-минимум). К чести Алексея Андреевича, он не впал в отчаяние, а, быстренько разобравшись с остальными, пригласил Маракасыча для более детальной беседы. В течение последующего часа, кое-как обосновав-таки чудовищные допуски и включив в рассмотрение нереальное стечение всех возможных погрешностей и обстоятельств, они все-таки достигли результата: бывшая окружность прямо на глазах чудесным образом распрямилась, и вера человечества в торжество закона Бойля-Мариотта была восстановлена… так бы и «отгрыз» Маракасыч свой законный «трояк», кабы Алексей Андреич в последний момент не заметил, что координаты-то он все-таки перепутал, так что с таким трудом обретенная прямая вновь свернулась в нечто уж совсем невообразимое…Да, но вот ту лабу вел доцент Овчинников Алексей Петрович, обладатель кургузого и, согласно меткому определению Митрича, «засранного ради светлых идеалов науки пиджачишки», полная, в некотором смысле, противоположность преподавателю Темрюкову В самом, кстати, определении про «пиджачишко» нет ничего обидного: в переводе с образного языка студента Митрича это означало «Человек, ради служения Высокому отказывающийся от ряда мирских благ», так что метафора в данном случае вполне себе «восходящая». Да, идеалам Науки служил Алексей Петрович преданно… и, правда, что уже гораздо хуже — того же требовал и от нас. Лабораторные работы под его началом проходили… ну, собственно, проходили так, как они и должны были проходить. Сначала короткий, но жесткий опро-сик по теоретической составляющей проблемы, затем «допуск» по материальной, так сказать, части эксперимента, потом, собственно, кропотливая, с соблюдением всех «пунктов», работа, ну и под конец — скрупулезная (пары на две-три, не больше) защита результатов.А еще более того — та лаба была «парная», то есть выполнять ее, ввиду необычайной сложности, нужно было вдвоем. Разумеется, в пару мне немедленно достался наш будущий всех общий друг, отчего я, вспомнив совсем свежий эпизод на английском, мысленно похолодел. И научная интуиция, надо заметить, не подвела будущего знаменитого писателя…

Перед самым началом занятия он отозвал меня в сторону и тихо сказал: «Миш, у меня там тетка… короче, заболела тяжело… надо слиться… ты прикрой меня там, перед Овчиной уж, ладно? Придумай чего-нибудь. За мной, сам понимаешь…» И вслед за этим — натурально и стремительно слился.А я остался. Кое-как отдувшись на «допуске» за двоих (вторую половину вопросов доцент Овчинников тоже, само собой, переадресовал мне… я же говорю, это вам не Алексей Андреевич, тот бы, может, и замял это дело…), я кое-как приступил к работе.Задача была поставлена серьезная: предстояло получить расплавленные пары вольфрама (температура кипения десять тысяч градусов по Кельвину… ну или по Цельсию, что в данном случае уже одно и то же) и снять их тактико-технические характеристики. Дело шло трудно, второй пары рук явственно не хватало. Агрегат, похожий на ядерный реактор в миниатюре, каким его изображают в кинематографе, шипел и трясся, цифры бешено скакали на мониторе, стрелка термометра нервно дрожала в районе «красной» зоны с надписью «Неминуемый взрыв, тревога и полная эвакуация».Неожиданно сверху над моими муками навис доцент Овчинников и в ужасе выкрикнул: «Слушайте, Лебедев! А что же Вы дроссельный патрубок-то не держите??? Где вообще ваш напарник, вы что, в одиночку работаете???» «Так эта… у Коня-то… ну в смысле — у студента Дмитрия Р. … тётка там у него… того…» — по моим несколько, прямо скажем, перепуганным глазенкам доцент сразу понял, что и про Фокса, и про Верку-модистку, и про дроссельный патрубок я слышу в первый раз. «Эх, первый курс, вашу мать, зелень сопливая, — вздохнул бывший ученик Ландау и, кряхтя и перекособочившись, полез куда-то за установку, — Так, а это ТУТ ЧТО у вас, да вы вообще читали подготовительный материал, как вы допуск-то прошли, там же ясно сказа…»Закончить свою мысль старший преподаватель кафедры общей физики не успел. Какой-то очередной патрубок со свистом вылетел из своего дросселя, и мощная струя кипящего масла брызнула на и без того засранный пиджачок. Расплавленный вольфрам закапал доценту Овчинникову прямо на темечко, но он мужественно продолжил борьбу с техногенной катастрофой. И с удивленным возгласом «Шо цэ ж за таке?!» бежал к нам украиноговорящий студент Юрий Пухляев с огнетушителем наперевес…В общем, не буду описывать, что было дальше — сообщу лишь, что ту лабу я благополучно сдал. Где-то к концу второго курса, конечно, но все-таки. А в тот вечер мое и без того неважное настроение окончательно испортил любимый «Спартачок», в заключительном матче розыгрыша-1990 уступив друзьям-армейцам 1:2. То первенство, с учетом снявшихся прямо по ходу дела команд Грузии и Литвы (такое, напомню, было время… тревожное), разыгрывалось по крайне укороченной формуле, так что потеря двух очков оказалось фатальной: мы тут же вылетели за пределы тройки призеров, завершив сезон на постыдном после «золота»-89 пятом месте…

В понедельник утром, явившись на Фестех, я первым делом увидел цветущего Коня. «Тетка, небось, кеды двинула — наследство оставила, не иначе… прям вон — аж сияет…» — подумал я.

— Как лаба? — участливо спросил мой новообретае-мый друг