Судорожно втянув воздух, Сидони призвала себя быть сильной. Постаралась придать жесткости позвоночнику, который показывал удручающую склонность изгибаться в его сторону.
– Рыцарский титул по меньшей мере.
– За услуги перед женским полом. – Сидони хотела, чтобы это прозвучало саркастически, но вышло взволнованно, с придыханием.
Его глаза вспыхнули.
– О, я намерен послужить тебе, bella. – И прежде чем она придумала еще одно неубедительное возражение, он приблизил губы к ее губам.
Тепло. Мягкость. Трепетная неуверенность. Скрытое желание откликнуться. Джозеф вкусил все это, когда прильнул к губам Сидони. Он не мог сказать, почему был так глубоко тронут тем, что оказался первым, кто поцеловал ее. Реакция собственного тела была вполне предсказуемой. Уже одно ее присутствие возбуждало его. И так было с самого начала. Какой бы силой она ни обладала, он был беспомощен против нее.
Пробно, легонько он лизал, покусывал сжатые губы. Она пленительна. Даже сейчас, когда уступает чуть больше, чем вчера, и дрожит в его руках. Он все еще не уверен: это от возбуждения или от страха. В ее глазах он прочел и любопытство, и смятение. Густые каштановые волосы щекотали ему пальцы. После безумной скачки она выглядела восхитительно растрепанной. И это наводило его на мысль об иных безумных скачках, в которые ему хотелось бы пуститься вместе с ней.
Подняв голову, он посмотрел на нее. Глаза Сидони были закрыты, щеки пылали. Ноздри его раздулись, когда он втянул пробуждающие воспоминания запахи моря и Сидони.
– Открой ротик, tesoro. – Джозеф приподнял ее лицо. – Открой для меня свой ротик.
Глаза ее широко распахнулись. На один пьянящий миг он утонул в их карих глубинах – насыщенных, осенних, чувственных.
– Открыть?..
Он воспользовался шансом и скользнул языком ей в рот. Она издала удивленный возглас и попыталась отстраниться.
– Нет.
– Bella, не бойся.
Она перестала отодвигаться, но губы ее снова сжались. Он вернулся к нетребовательной мягкости. Сидони стояла неотзывчивая, хотя неровное дыхание указывало, что она далеко не безразлична. Ее сопротивление начинало потихоньку сводить его с ума.
Одно лишь сопротивление, сопротивление, сопротивление. Бесконечное сопротивление.
И вдруг, в какую-то долю секунды, это нескончаемое сопротивление растаяло. Рука ее легла ему на плечо, и со вздохом Сидони прильнула к нему. Тепло, достаточно сильное, чтобы растопить холод его сердца, окутало Джозефа. Рука на плече сжалась в ласке. Губы приоткрылись и наконец уступили медовую сладость рта. Он с наслаждением вкусил ее. Сидони оказалась восхитительной на вкус. Его язык коснулся ее языка, и он услышал приглушенный протест.
Если бы в душе у него сохранилась хоть малая толика милосердия, он бы отпустил ее. Но вкус девушки был как джин для пьяницы. Он беспечно полагал, что во время этого импровизированного урока сохранит ясную голову, но она посмеялась над его самонадеянностью. Она, которая никогда в жизни не целовалась.
В долгом неспешном исследовании погладил он ее язык, и на этот раз почувствовал слабое движение в ответ. Он издал низкий рык одобрения и подразнил ее снова. Когда Сидони неуверенно притронулась к его языку своим, кровь ударила Меррику в голову. Он, известный повеса, поставлен на колени невинным, неуклюжим поцелуем.
Да только теперь, отвечая ему, она уже не была неуклюжей. Она была сладкой, пылкой и быстро следовала его примеру. Когда язык его затанцевал у нее на губах – она сделала то же самое. Когда он втянул ее язык к себе в рот – она удивленно ахнула, затем попробовала его так глубоко и с таким неподдельным удовольствием, что сердце Джозефа заколотилось о ребра.
Но даже во власти наслаждения он придерживался стратегии. Руки его горели от безумного желания прикоснуться к ее телу, тронуть каждую выпуклость и впадинку. Но если он поспешит, то потеряет все, чего ему удалось достичь.
Жар разгорался, грозя испепелить его, и все же какой-то далекий голос напомнил ему, что это подразумевалось только как урок. Руки его расслабились, хотя он не мог найти в себе силы отпустить ее совсем. Мало-помалу он гасил лихорадочную страсть, пока поцелуй не превратился в отголосок того, первого поцелуя. Вот только теперь он знал ее вкус. Знал, какие мяукающие, прерывистые звуки она издает, уступая неизведанному наслаждению.
В постели с ним она будет неподражаема.
Он в последний раз коснулся губами ее губ, затем отстранился. Сидони пылала, губы у нее были алыми и влажными. От ее сияющей красоты сердце его запнулось. Мужчина, имеющий хоть каплю благородства, отправил бы ее восвояси с аккуратно свернутыми в сумке расписками Роберты, потому что, если она останется, Джозеф запятнает ее сверкающую добродетель. Он утянет этого ангела к себе в ад.
– Подумать только… – прошептала Сидони, подняв глаза, которые сейчас были скорее золотистыми, чем карими.
– О да. – Он улыбнулся, пожалуй, с хмельной радостью, нежели с циничной насмешливостью, с которой обычно противостоял миру.
– Если б я знала, что поцелуй бывает таким…
Ему понравилось, что она из гордости не стала притворяться, будто не получила удовольствия от поцелуя. Воистину Джозефу все труднее найти что-то, что ему в ней не нравилось.
– Ты бы целовала всех мужчин в округе?
Леди Форсайт дрожащей рукой отвела волосы с лица. Меррик видел, что она постепенно возвращается к реальности и смущающему пониманию того, насколько основательно она забылась в поцелуе.
– Ну, возможно, всех, кто моложе сорока лет.
– Попробуем еще разок?
Сидони бросила на него неодобрительный взгляд, противоречащий нежной полноте ее губ.
– Когда вы целуете меня, я не могу думать.
– Вот и хорошо.
– Но мне надо подумать.
Он мягко рассмеялся:
– Подумаешь в доме. Не хочется вымокнуть. Погода портится.
– О! – удивленно воскликнула она, оглядевшись вокруг.
Еще один толчок возбуждения сотряс его, когда до него дошло, что она была настолько сосредоточена на нем, что не заметила надвигающейся грозы.
Джозеф легко поймал лошадей и подсадил ее в седло. Любуясь тем, как ветер резвится с ее волосами, он улыбнулся Сидони, взобравшись на Казимира.
– Приятно видеть хорошенькую женщину, отлично сидящую на хорошей лошади.
Леди Форсайт вспыхнула.
«Как могло такое прелестное создание прожить двадцать четыре года, не привыкнув к комплиментам? Замок Крейвен она покинет, зная, насколько бесподобна». Джозеф подавил болезненный укол от мысли об ее отъезде и пустил Казимира в галоп, услышав позади, как Сидони прокричала что-то подбадривающее Кисмет. Подгоняемые крепчающим ветром, они понеслись вдоль берега.