переднике. Худенькая, мелкая – такая меня не скрутит.
Украшений нет – значит, совсем небогатая. Это хорошо, от девушки, которая и сама бедствует, скорее дождёшься сочувствия.
Правда, я не очень хорошо представлял, что сказать, чтобы меня не сочли сумасшедшим: «Помогите? Подайте на хлебушек?»
Дал ей немного отойти, чтобы не напугать внезапным появлением, полюбовался на стройные ножки и, не вылезая из куста, окликнул:
– Добрая девушка, прошу, помоги мне!
Она вздрогнула, огляделась и, удостоверившись, что никого больше рядом нет, спросила:
– Чего тебе, парень? Я замужем! Вот мужа сейчас позову!
– Я тебя не обижу! Я заблудился! – пришлось высунуться из-за кустов.
Девушка остановилась. С опаской подошла ближе и, конечно, заметила ошейник.
– Так ты раб? Убежал от хозяина?
– Нет, – я вцепился в проклятую полосу металла на шее. – Думаю, нет. Не знаю, память потерял. Но я не отсюда, это точно. У себя в городе я был не последним человеком – самый что ни на есть средний класс. Мебель собирал. Потом, помню, по голове ударили, так что в глазах помутилось, а очнулся здесь. Скажи, милая девушка, где я?
– Бедняга! – девушка улыбнулась. – Наверное, ты голоден?
До сих пор я даже не думал о еде, но от этого вопроса у меня так заурчало в животе, что я, не смея сразу просить слишком многого, просто кивнул.
– На улице нельзя говорить, кто-то может увидеть, – предупредила девушка. – Гляди, вот там – некрашеная калитка. Я пойду, а ты, чуть погодя – за мной. Дверь в дом оставлю открытой. Во дворе не торчи, сразу заходи.
Девушка убежала, а я снова забился под куст.
Только собрался вылазить – по улице затопали сапоги стражников.
Переждал. А когда стражники исчезли за поворотом, быстрым «деловым» шагом пошёл к гостеприимному дому.
Подумал, что праздно разгуливать по улицам рабам не положено, бегущий может привлечь ненужное внимание, а так – вроде спешит себе бедняга по какому-то поручению.
За покосившейся калиткой меня ждала унылая хибара. Дверь, как и было договорено, оказалась открытой. Одним шагом перемахнув крохотные сени, я оказался в бедной комнате: земляной пол, самодельная деревянная мебель, освещение тусклое – только от распахнутого окна.
Девушка сидела на лавке возле пустого стола.
– Расскажи, куда я попал, милая девушка? – спросил с порога. – Что это за город? Какой сейчас год?
– Поешь сначала, – брюнетка кивнула на стол.
Я обалдел. Это когда она успела накрыть?
На деревянном столе меня уже ждал кувшин с каким-то питьём, кусок хлеба и каша в щербатой миске. Ну, на разносолы я и не рассчитывал.
– Спасибо, хозяйка! – от души поблагодарил я девушку и уселся на скамью, сразу хватая кувшин. – Как зовут-то тебя?
– Кушай, голубчик, кушай, – ласково отозвалась хозяйка.
Моих вопросов она словно бы и не слышала.
Я напился холодной воды, и она показалась мне сладкой.
Из миски пахло аппетитно. Я придвинул её поближе, взял деревянную ложку и попробовал кашу.
М-м, пшеничная! Вкусная-то какая! Даже без масла!
Я совал в рот ложку за ложкой, как вдруг сильный удар по голове отозвался звоном в ушах. Что такое?
– Эй, хозяйка! – Я попытался вскочить, но по башке прилетело ещё раз, в глазах темнело, и мне не удалось удержаться на краю сознания.
Я покачнулся и… встретил физиономией земляной пол. И обнял его, как брата.
***
Лабириана, молодая супруга жестянщика Хилкса, вышла из хибары, но вскоре вернулась, уже не одна. Следом за ней в кухню протиснулся здоровенный детина с курчавой бородой – её двоюродный брат и сосед Сион.
– Вот, смотри, – с довольным видом указала Лабириана на лежащего на полу парня в рабском ошейнике. – Я ударила его сковородкой. Два раза. Башка крепкая, как орех.
Сион наклонился к парню, пощупал жилку на шее.
– Живой.
– Убьёшь его, как же. Он только на вид худощавый, а на деле – ничего себе, жилистый. Можно будет продать его на рынке рабов не меньше, чем за семь полновесных монет гномьего серебра!
– Да ну, гномьего, – не поверил брат. – Разве что разбодяженного наместником. А как мы его продадим, на нём же ошейник? Вдруг его опознает хозяин?
– А ты спили старый ошейник и сделай для него новый. И кандалы. Я тебя зачем позвала? Вот могла бы сама справиться, не стала бы звать! Делиться ещё с тобой, лентяем!
Брат обиженно засопел и ухватил обездвиженного «гостя» за ноги.
– Ё-о! – выдохнул он, вытаскивая бесчувственное тело во двор.
Только тупая баба может подумать, что плотник не сумеет снять с раба какой-то паршивый ошейник!
Ошейник, однако, сниматься не хотел. Сион немало попыхтел над ним, но в конце концов вынужден был признать:
– Не выходит. Видать, магический. Ну, ничего, я намотаю поверх полоску кожи, покупатель сразу и не распознает.
– Ты меньше рассуждай, делай скорее! – Лабириана раздражённо передёрнула плечами. – Вдруг он сейчас очнётся?
***
Я пришёл в себя в сумерках. Лежал, уткнувшись носом в утоптанную землю у плохо сделанного забора, и было мне очень плохо.
Шея горела, как от ожога, голова раскалывалась от боли, язык присох к нёбу… Вроде и не пил вчера? Или пил?
О, чёрт, я же вчера пять косарей получил за сборку этого дурацкого железного ящика! Неужели деньги украли?
Дёрнулся встать… И обнаружил, что руки связаны за спиной.
Только тогда и сообразил повернуть голову. Увидел унылую тёмную комнатушку… И всё вспомнил.
И вовсе это не сумерки были, а солнечный день, только лучи, проходящие сквозь узкое окошко, не дотягивались в тот угол, где я валялся на земляном полу.
И не в забор я уткнулся, а в щелястую стену из кривых досок!
Попробовал приподняться и взвыл от боли. Чего же мне больно-то так?
– О, оклемался, бродяжка! – раздался радостный женский голос. – А я уж думала, что перестаралась.
– Сука, – сообщил я без особых эмоций.
А ведь я сам виноват, расслабился. Надо ж было так лохануться! Поверил первой попавшейся бабе, жрать захотел, имбецил в валенках.
То-то она на вопросы не отвечала. Боялась спугнуть.
Девушка, проходя мимо, пнула меня ногой – к счастью, босой и не слишком больно – и заорала:
– Сион, этот мерзавец очнулся!
От вопля моя бедная голова заболела ещё сильнее. Я прикрыл глаза, но отлежаться мне не дали.
– Вставай, раб!