и по боеприпасам. Как мы и предполагали, идеей унитарного выстрела с гильзой из жёлтой меди генералы не вдохновились, затребовав раздельное заряжание с применением холщовых или шёлковых картузов. [1] Нет, преимущества медной гильзы они прекрасно понимали, но стоимость таких выстрелов военных явно отпугивала. Заодно договорились, что когда появятся опытные образцы новых орудий, мы поучаствуем в их испытаниях и оценке — всё-таки благодаря винтовкам, револьверам и карабинам авторитет Левских в оружейном деле взлетел на небывалую высоту. Честно говоря, сильно влезать в артиллерийские дела ни у меня, ни у отца особого желания не наблюдалось, но вот дать господам пушкарям с высоты своего тщательно скрываемого послезнания несколько дельных советов по доведению пушек до ума я лично считал возможным и полезным.
Нельзя, однако, сказать, что занимался я исключительно важными и серьёзными делами, отдохнуть как следует тоже не забывал. В этом году гулянья на Масленицу устроил для всех нас мой тесть, князь Бельский, благо, у него сад побольше, чем и у отца, и у дяди. Всё же обеспечить охрану в частном закрытом саду проще, чем в общедоступном Немецком, где мы обычно гуляли на Святки и Масленицу, а по нынешним временам оно было не лишним. А так удалось выбраться и с Варварушкой, и с Андрюшенькой, благо, имелось в доме тестя кому присмотреть за маленьким бояричем, чтобы мы могли порезвиться. В общем, повторюсь, жизнь моя шла обычным порядком.
А вот пресловутому «Иван Иванычу», похоже, пришлось свои планы менять, и, как я надеялся, не в лучшую для него сторону. Один только раз после той неудачи со слежкой губные его вроде бы заметили, но полной уверенности у них не было — и видели они его издали, и в неудобной для наблюдения за ним позиции, и скрылся он с их глаз почти что сразу. Можно, конечно, было подумать, что подглядывать за мной «Иван Иваныч» перестал из-за страха перед повторением прошлой своей неудачи, когда он вынужден был уходить от губных, но по здравом размышлении я понял, что объяснение тут, скорее всего иное. В нынешних обстоятельствах вести за мною слежку не так-то и просто: я же пешком хожу если только в губную управу, к которой «Иван Иванычу» лучше не приближаться, а по большей части в карете передвигаюсь, поди тут за мной уследи. Получалось, кстати, что у этого «Иван Иваныча» своего транспорта нет, а на извозчиков он либо скупится, либо опасается заполучить в их лице лишних свидетелей. Это соображение в какой-то мере подтверждалось и словами воришки Мартышки, говорившего о своём нанимателе, как о человеке, судя по наружности, не особенно и богатом.
Оставалась, однако же, и вероятность другая, не столь уже для меня приятная. «Иван Иваныч» мог изменять внешность и таким образом оставаться для губных соглядатаев неузнанным. Но, опять же, поразмыслив, я успокоился пониманием того, что даже поменяв наружность, изменить образ действий «Иван Иваныч», если продолжит за мною следить, никак не сможет, и по этому самому образу губные его снова заметят. Так оно и вышло — где-то к концу первой седмицы Великого Поста этого, определённо, нехорошего человека люди Шаболдина застали наблюдающим за моим домом. И вновь Мартышкин наниматель исхитрился от них ускользнуть — на сей раз шмыгнув в проходной двор между двумя доходными домами и там попросту исчезнув.
При разносе, что Борис Григорьевич устроил своим подчинённым, я не присутствовал, однако, неплохо зная пристава, этих несчастных искренне пожалел. Пришлось им, бедным, выслушать немало обидных слов, и хорошо ещё, если обошлось без вычетов из жалованья. Честно говоря, я даже начал немного переживать за «Иван Иваныча», опасаясь, что когда соглядатаи его, наконец, выследят, то даже подмогу вызывать не станут, а попытаются взять поганца сами, и при поимке от души его поколотят, срывая накопившуюся от своих неудач злость. Хорошо, если он после такого отвечать на вопросы сможет…
Впрочем, было бы ошибкой думать, будто старший губной пристав Шаболдин ограничился одним лишь приглядом за мной и попытками выследить «Иван Иваныча». Не оставлял Борис Григорьевич без своего внимания и поиски Курдюмова, который Печёный, и розыск по убийству Плюснина. Более того, и там, и там приставу сопутствовал некоторый успех, пусть и не особо большой.
Помнится, давно ещё, когда я взялся искать незадачливого Петра Бабурова, говорил Борис Григорьевич, что главный закон у воров «Каждый за себя». [2] Вот и сейчас нашёл он какого-то вора, что имел нелады с Курдюмовым, прищучил его и тот, выгораживая себя, поведал приставу, что никуда, мол, Печёный не уезжал вовсе, есть и в Москве да поблизости у него отнорки, в коих спрятаться можно, и даже назвал парочку имён тех, кто мог бы Печёного укрывать. В итоге уже второй день губные свирепствовали в Сокольниках, Измайлове и окрестной округе, целыми охапками хватая тамошних обитателей, что не ладили с законом, и немилосердно тряся их на допросах. Сам Печёный губным пока что не попался, но Шаболдин уверенно говорил, что произойдёт это уже в ближайшие дни, если вообще не сегодня-завтра.
Успехи Шаболдина в розыске убийцы Плюснина смотрелись скромнее, но с полной убедительностью показывали связь этого злодеяния с попыткой меня обокрасть — очень уж похоже на мартыновское описание «Иван Иваныча» рассказывали свидетели о наружности человека, в обществе коего Плюху последний раз видели живым. По всему выходило, что никак не нужны «Иван Иванычу» людишки, способные его опознать, и тот же Курдюмов-Печёный прятался вовсе не от губных. Ну или не только от губных…
Как оно, увы, нередко бывает, случилось так, что из-за моей занятости всяческими важными и неотложными делами сразу два события в розыске прошли мимо меня и знакомиться с ними и их последствиями мне пришлось с некоторым опозданием. Во-первых, снова объявился «Иван Иваныч». На сей раз и лицом, и одеждою выглядел он совсем не так, как описывал его Мартынов, что и позволило поганцу какое-то время не привлекать внимание губных соглядатаев, но они его всё-таки признали по нездоровому интересу к моему дому. В этот раз люди Шаболдина проследили «Иван Иваныча» до товарных складов в Доброй слободке, но там он опять оставил их ни с чем. Во-вторых, в тот же день в селе Измайлове губные схватили Курдюмова и Борис Григорьевич старого вора уже успел допросить. В общем, как только в моих делах образовался перерыв, я с самого утра поторопился в губную управу, чтобы выведать подробности столь неудачно проскочивших мимо моего участия событий.
Когда в кабинет Шаболдина принесли чаю с