Значение имеет выживание, понял Дарвин, потому что только оставшиеся в живых размножаются и передают гены (Дарвин не использовал это слово), которые помогли им выжить.
Я выбрал своим примером рыбу-удильщика, потому что она все еще может быть представлена как агент, использующий свои глаза, чтобы выбирать то, что выживет.
Но мы достигли того момента в наших рассуждениях — вопроса Дарвина — где мы больше не должны говорить об отбирающем агенте вообще.
Перейдем теперь от рыбы-удильщика, скажем, к тунцу или тарпону, рыбам, которые активно преследуют свою добычу.
Никакое разумное напряжение языка или воображения не могло бы заставить нас утверждать, что добыча, будучи съеденной, «отбирает», какой тарпон выживет.
Однако мы можем сказать, что тарпоны, которые лучше оснащены, чтобы поймать добычу, по любой причине — мышцам для быстрого плавания, острому зрению, и т. д. — будут теми, которые выживают, и поэтому теми, которые размножаются и передают гены, которые сделали их успешными.
Они «отобраны» самим фактом, что остались в живых, тогда как другие тарпоны, которые были, по любой причине, менее хорошо оснащены, не выжили.
Таким образом, мы можем добавить четвертый шаг к нашему списку.
4 Без какого либо отбирающего агента, те особи, которые «отобраны» фактом обладания лучшим оснащением, необходимым для выживания, наиболее вероятно будут воспроизводиться, и поэтому передавать свои гены обладания лучшим оснащением.
Поэтому каждый генофонд каждого вида имеет тенденцию заполнятся генами, создающими лучшее для выживания и размножения оснащение.
Обратите внимание, сколь всеобъемлющ естественный отбор.
Другие примеры, которые я упомянул, в шагах 1, 2 и 3 и многих других, могут все быть сведены к естественному отбору как частные случаи более общего явления.
Дарвин разобрал наиболее общий случай явления, о котором люди уже знали в ограниченной форме.
До того они знали о нем только в виде частного случая искусственного отбора.
Общий случай — неслучайное выживание случайных вариаций наследуемого оснащения.
Не имеет значения, каким образом происходит неслучайное выживание.
Оно может быть умышленным, явно преднамеренным отбором агентом (как в случае людей, отбирающих породистых борзых для разведения); оно может быть неумышленным отбором с помощью агента без явного намерения (как с павами при отборе павлинов для спаривания); оно может быть непреднамеренным выбором, который тот, кто выбирает — при ретроспективном взгляде, доступном нам, но не тому, кто выбирает непосредственно — предпочел бы не делать (как в случае отбора рыбой-добычей, приближающейся к приманке рыбы удильщика); или оно может быть чем-то, что мы не признали бы отбором вообще, как тогда, когда тарпон выживает благодаря, скажем, неизвестному биохимическому преимуществу, скрытому глубоко в его мышцах, которое придает ему дополнительный рывок скорости, при преследовании добычи.
Сам Дарвин сказал об этом красиво в любимом отрывке из «Происхождения видов»:
«Можно сказать, что естественный отбор ежедневно и ежечасно расследует по всему свету мельчайшие вариации, отбрасывая дурные, сохраняя и слагая хорошие, работая неслышно и незаметно, где бы и когда бы, ни представился к тому случай, над усовершенствованием каждого органического существа по отношению к условиям его жизни, органическим и неорганическим.
Мы ничего не замечаем в этих медленных переменах в развитии, пока рука времени не отметит истекших веков, да и тогда наше понимание геологического прошлого несовершенно: мы замечаем только, что современные формы жизни отличаются от когда-то существовавших.»
Я здесь процитировал, по своему обыкновению, первое издание шедевра Дарвина.
Интересная вставка проникла в более поздние издания: «можно ОБРАЗНО сказать, что естественный отбор ежедневно и ежечасно…» (добавлен курсив).
Вы могли бы подумать, что «можно сказать…» было и так достаточно осторожным.
Но в 1866 году Дарвин получил письмо от Уоллеса, сооткрывателя естественного отбора, предполагающего, что, к сожалению, необходима еще более серьезная преграда против неправильного понимания.
«Мой дорогой Дарвин, — я так часто поражался чрезвычайной неспособностью массы интеллектуальных людей ясно видеть, или видеть вообще, автоматические и неизбежные результаты Естественного Отбора, что я пришел к заключению, что сам термин и Ваш способ его демонстрации, каким бы ясным и красивым он ни был для многих из нас, является все же не самым подходящим, чтобы произвести впечатление на широкую натуралистическую общественность.»
Уоллес продолжал цитируя французского автора по имени Джанет, который, в отличие от Уоллеса и Дарвина, очевидно, глубоко запутался:
«Я вижу, он полагает, что Ваше слабое место в том, что Вы не видите, что «мышление и направление являются основополагающими в работе Естественного Отбора».
То же самое возражение было сделано много раз Вашими основными оппонентами, и я слышал, как мне его часто высказывали в разговоре.
Сейчас я думаю, что это почти всецело явилось результатом выбора Вами термина Естественный Отбор, а также постоянного его сравнения, по его эффектам, с отбором человеком, при таком частом олицетворении Вами природы как «отбирающей», как «предпочитающей»… и т. д., и т. д.
Для немногих это столь же ясно, как дневной свет, превосходно наводящий на размышления, но для многих это, очевидно, — камень преткновения.
Я хотел бы, поэтому, предложить Вам возможность всецело избежать этого источника неправильного понимания в Вашей великой работе, а также в будущих изданиях «Происхождения», и я думаю, что это может быть сделано без труда и очень успешно благодаря принятию термина Спенсера…
«Выживание наиболее приспособленных».
Этот термин — простое выражение факта; «Естественный отбор» — его метафорическое выражение…»
В словах Уоллеса был смысл.
К сожалению, термин Спенсера «Выживание наиболее приспособленных» создает собственные проблемы, которые Уоллес не мог предвидеть, но я не буду разбирать их здесь.
Несмотря на предупреждение Уоллеса, я предпочитаю следовать за собственной стратегией представления Дарвином естественного отбора через одомашнивание и искусственный отбор.
Мне хотелось бы думать, что мсье Джанет на этот раз смог бы понять.
Но у меня была и другая причина следовать по стопам Дарвина, и это — хорошая причина.
Окончательной проверкой научной гипотезы является эксперимент.
Эксперимент определенно означает, что вы не просто ждете от природы, что она сделает что-то, и пассивно наблюдаете и смотрите, что с чем коррелирует.
Вы вмешиваетесь и делаете что-то.
Вы манипулируете.
Вы систематически меняете что-то и сравниваете результат с «контрольной группой», которая не была изменена, или сравниваете с другим изменением.
Экспериментальное вмешательство имеет огромную важность, потому что без него вы никогда не могли бы быть уверенными в том, что наблюдаемая вами корреляция имеет какую-то причинную значимость.
Это можно проиллюстрировать так называемым «софизмом церковных часов».
Пусть часы в двух близлежащих церквях бьют каждый час, но в церкви Св. А чуть раньше, чем в церкви Св. Б.
Турист с Марса, заметив это, может заключить, что бой часов церкви Св. А заставляет бить часы церкви Св. Б.
Мы, конечно, знаем что и как, но единственной настоящей проверкой гипотезы было бы экспериментально звонить в колокол Св. А в случайные моменты времени, а не раз в час.
Предсказание Марсианина (которое было бы, конечно, опровергнуто в этом случае) в том, что часы Св. Б будут по-прежнему звонить сразу же после Св. А.
Только экспериментальная манипуляция может определить, действительно ли наблюдаемая корреляция указывает причинность.
Если ваша гипотеза заключается в том, что неслучайное выживание случайных генетических вариаций имеет важные эволюционные последствия, экспериментальная проверка гипотезы должна быть умышленным человеческим вмешательством.
Идите и повлияйте на то, какой вариант выживает а какой нет.
Вмешайтесь и выбирайте, как человек-селекционер, какого рода индивидов взять для воспроизведения.
И это, конечно, — искусственный отбор.
Искусственный отбор это не просто аналогия для естественного отбора.
Искусственный отбор является истинной экспериментальной — в противоположность наблюдательной — проверкой гипотезы, что отбор приводит к эволюционным изменениям.
Большинство известных примеров искусственного отбора — в частности, производство различных пород собак — получены при ретроспективном рассмотрении истории, вместо того, чтобы быть преднамеренными проверками предсказаний в экспериментально контролируемых условиях.