«Нашли время тешить себя фигурками», – подумал Лукаш. Он разделся, вытер платком мокрое от дождя лицо и опустился на жесткий диван у стены.
Слива и Гавличек продолжали игру.
– Как Елена? – спросил Ярослав о жене Сливы.
– Елена? – переспросил Зденек, не отрывая глаз от доски. – Отвез ее вчера в больницу… Там ей лучше будет, чем дома…
– Пожалуй, ты прав, – согласился Лукаш, – не годится больному человеку одному валяться в пустой квартире. Муж – на работе, сын – в армии. Ни присмотреть, ни еды подать некому.
Установилось молчание. Слива и Гавличек раздумывали над ходами, посвистывали, цокали языками. Казалось, они совсем позабыли о госте. Наблюдая за ними, Лукаш думал: какие они все трое разные люди – он, Лукаш, Слива и Гавличек. Вместе росли, дружили, на глазах друг у друга возмужали и состарились, а разные… разные по отношению к жизни, по убеждениям.
Он, Лукаш, – коммунист, Слива – социал-демократ, а Гавличек – беспартийный. Частенько между ними вспыхивали споры – вернее, спорят Лукаш и Слива, а Гавличек помалкивает, – но эти споры бесплодны, каждый неизбежно остается при своем мнении. И чем острее политическая борьба в стране, тем непримиримее их позиции. Особенно обострились их словесные стычки в последнее время. Лукаш не терял надежды открыть Сливе глаза на действительное положение вещей, но тот, начиненный социал-демократическими идеями, и слушать ничего не хотел. Все идет как по маслу, – доказывал он Лукашу, – правительство избрало разумный путь.
В спорах Слива постепенно ожесточался. Вскакивая из-за стола, он начинал размахивать руками. Высокий, худой, с маленькой головой и длинными руками, он был похож в такие минуты на ветряную мельницу. Друзья подшучивали над Сливой, и это еще больше озлобляло его. Жесты его становились размашистыми, голос визгливым. Он обзывал своих противников тупицами, ничего не смыслящими в высокой политике. На этом спор и заканчивался.
Карел Гавличек представлял собою полную противоположность Зденеку Сливе. Приземистый, коротконогий, он был на два года старше Ярослава и Зденека. Но неумолимые годы как-то обошли, пощадили его. Он оставался таким же крепким и сильным, как в юности. О тяжелой руке Карела хорошо знали на железнодорожном узле. Про него ходила поговорка: «Если Карел бьет одного, то падают трое». В его жестких волосах ни одной сединки. Морщинки едва-едва обозначались на лбу и на щеках. Под левым ухом – родимое пятно, небольшое, с пуговку, из него торчит пучок жестких волос. Карел очень молчалив, хладнокровен и спокоен. Кажется, ничто на свете не в состоянии вывести его из равновесия. Понятно, с течением времени он выработал собственные воззрения на жизнь, на людей, на текущие события, но мыслей своих никогда не высказывал.
Лукаш покуривал свою заветную трубку, молча следя за играющими. Антонина Сливы не было. Не приехал? Спрашивать о нем Зденека не хотелось.
Наконец партия закончилась победой Гавличека. Настроение Зденека сразу испортилось. Он потребовал реванша, но Гавличек отказался наотрез.
– На сегодня достаточно, голова разболелась. – Карел усердно стал растирать ладонью свой широкий лоб.
Слива с грохотом захлопнул шахматную доску.
– Тебе стоит только выиграть один раз, как ты сейчас же отказываешься от новой партии, – сказал он недовольным тоном. – С тобой положительно нельзя иметь дела. Какой ты шахматист?
– Ну и не играй со мной, – невозмутимо ответил Гавличек.
– И не буду.
– И не играй. Сам же просишь.
– Я позвал тебя скоротать время, поговорить…
Лукаш знал по опыту, что шахматная игра Сливы и Гавличека всегда кончалась перепалкой и взаимными упреками, но это не мешало им спустя несколько дней снова садиться за доску. Первым на мировую всегда шел Слива. Другого такого партнера, как Гавличек, спокойного и терпеливого, он нигде бы не нашел.
– Где же застрял твой Антонин? – спросил Гавличек.
– Сам не понимаю, – взмахнул руками Слива. – В телеграмме ясно сказано, что приедет сегодня. Жду с утра. Думаю, кучу новостей привезет.
Каких же новостей ты ждешь? – поинтересовался Лукаш.
– Мало ли каких!
– Ну, например?
– Чудной ты, Ярослав, – усмехнулся Слива. – Откуда я знаю, какие у него новости?
Лукаш подошел к столу, выбил трубку о пепельницу и, вернувшись на прежнее место, сказал:
– Сейчас хороших новостей не жди, одна горше другой.
– Знаешь, что я тебе скажу, – с раздражением произнес Слива. – Правильно правительство сделало, запретив деятельность вашей партии. Честное слово! Вы только подливаете масло в огонь. Из мухи слона всегда готовы сделать!
– Вот как? Значит, ты радуешься тому, что запрещена деятельность единственной партии, поднимавшей народ на борьбу? Я тебе заранее могу предсказать: вашу, да и все другие партии скоро постигнет та же участь.
– Ха-ха! – засмеялся Слива. – Тоже мне пророк! Вам бы хотелось столкнуть Чехословакию с Гитлером? Отдать ему страну на растерзание? Ну уж нет! Благодарим покорно! Умишко-то имеется не только у коммунистов.
Лукаш держал себя внешне спокойно, хотя внутри у него клокотало возмущение.
– Да, мы хотели поднять народ на борьбу с Гитлером, да и теперь не теряем надежды добиться этого. А вот такие люди, как ты, готовы преподнести Чехословакию Гитлеру на блюдечке, чтобы он ее проглотил легко и без всяких усилий.
– Не беспокойся, – отрезал Слива. – Не так велик у него аппетит, как ты думаешь.
– Посмотрим.
– И смотреть нечего. Дальше Судетской области Гитлер не пойдет, и никакой войны не будет.
– Эх, Зденек, Зденек, – вздохнул Лукаш. – Куриная слепота у людей по вечерам бывает, а у тебя – среди бела дня… Попомни мои слова: капитуляция Чехословакии – это начало новой захватнической войны. Бросив Гитлеру Судеты, Годжа и Сыровы только раззадорили его, разожгли его наглость, а планы у Гитлера большие.
– Слышали мы уже эти причитания, – проворчал Слива.
Лукаш встал.
– Я вижу, говорить с тобой бесполезно. – Обернувшись к Гавличеку, он сказал: —А ты все молчишь? Ты думаешь, что в трагические для родины дни можно отмолчаться?
Карел Гавличек поерзал на месте, кашлянул.
– А что толку от болтовни? – нехотя ответил он.
– Как же нет толку? – возмутился Лукаш. – Вот Зденек знает мои взгляды, я знаю его, а что у тебя в голове – только одному тебе и известно…
– Так оно и лучше, – сказал Гавличек. – Считайте, что у меня никаких взглядов нет. Я человек беспартийный…
Лукаш прищурил глаза.
– Хочешь остаться в стороне от событий? Не удастся это тебе. Придет время, и ты заговоришь по-другому.
Гавличек покраснел и ничего не сказал.
Лукаш надел пальто, шляпу. В это время за дверью послышались легкие шаги, и в комнату почти вбежал Антонин, разгоряченный быстрой ходьбой. В военной форме он был стройнее и мужественней.
– Здравствуйте! – торопливо проговорил он, поочередно пожимая старикам руки. – А вы, вероятно, решили, что я сегодня не приеду? Пришлось задержаться – провожал своего подполковника до квартиры.
– Ты есть хочешь? – спросил Зденек.
– Нет, отец. Подполковник пригласил меня к себе, и я у него пообедал.
– Странно. Офицер – и этакое панибратство с солдатами, – удивился Слива.
– Что касается моего подполковника, в этом ничего странного нет. Он прекрасный человек. Я очень рад, что попал к нему в ординарцы.
– Правильно, – угрюмо пробурчал Гавличек, а что он этим хотел сказать, никто не понял.
Лукаш, не раздеваясь, сел на диван.
– Чем же тебя приворожил этот подполковник? – обратился он к Антонину.
Юноша порывистым движением повернулся к Ярославу Лукашу. Он любил его со всей искренностью юности и гордился его хорошим отношением к себе.
– Вот я вам расскажу для примера один факт, и вы сразу поймете… Недавно нашего подполковника назначили членом комиссии по передаче польским войскам военных сооружений, казарм, имущества и всего прочего в оккупированном поляками Тешинском районе. Послушали бы вы, как он негодовал! Как возмущался нашими государственными деятелями! А когда ему объявили, что на встречу с поляками он должен явиться с белой повязкой на рукаве – эмблемой капитуляции, – подполковник наотрез отказался участвовать в работе комиссии. Его попытались призвать к порядку и командир полка и командир дивизии, но ничего не добились. О поступке подполковника Мрачека сообщили в Прагу, генштаб вызвал его сюда. Вот каков наш подполковник.
Зденек Слива засмеялся дребезжащим смехом.
– Начальство напомнит ему, что такое воинская дисциплина. Завтра ваш подполковник наденет не одну, а две повязки.
– Не суди по себе, Зденек, – осадил его Лукаш. – Не все смотрят на вещи твоими глазами. Есть люди, которые никогда не примирятся с тем, что сейчас творится вокруг нас.
– А что в этом толку? Ты и твоя партия тоже не мирились. А результаты? Пора бы сделать выводы и научиться дальновидности.