— А ты еще под ней написал: «Да здравствуют герои, которые глупы!»
— Точно, мы тогда полночи занимались ерундой, а у тебя была сумасшедшая идея, что страх является предпосылкой к отваге и героизму. Без страха героев нет, в крайнем случае — только убитые! Кто свой страх преодолеет, только за это уже заслуживает Железного креста!
— Я еще сказал, что большинство Рыцарских крестов получают за страх, потому что другого и быть не может, так как прирожденные герои или полегли еще в Польше, потому что были слишком храбрые, и им посносило бошки, или они заняли теплые местечки.
Блондин тихо рассмеялся:
— Старая мудрость, что большинство героев сидит в тылу. В Берлине на Курфюрстендамм ты увидишь массы героев или рядом с женщинами!
— И не говори, как раз там достаточно людей, ни на что не способных.
— Да, Эрнст. Мы тогда еще подошли к спящим. Мумме, наш тогдашний командир взвода, лежал рядом со своим денщиком Карлушей, руки положил под голову, как маленький мальчик, и ноги поджал. Ты остановился, покачал головой и сказал: «Вид такой, прямо как у мертвого. Завтра будет готов». Так? — Ответа он не дождался и продолжал: — На следующий день мы были уже у первых домов. Переводивший дыхание Мумме стоял у садовой изгороди и ждал. Проехал танк. Когда Мумме захотел бежать дальше, вдруг схватился за шею. Я видел только его удивленное лицо и открытый для крика рот. Может быть, действительно он хотел прокричать: «Вперед!» Он медленно начал падать. Рукой схватился за отлетевший штакетник. Еще пару раз дернул ногами, поджал колени к животу и затих. Пауль сразу после этого засек русского снайпера.
— Карлушу убили еще раньше него!
— Да, он лежал поперек танковой колеи в снегу. А за несколько часов до этого ты сказал: «Им копец». Это непросто предсказать, Эрнст. Ты это сделал точно так же, как было описано у Цёберляйна.
— Но без знамения, без креста. Но это была случайность, Цыпленок. Он просто выглядел как мертвый, а через пару часов стал действительно им. Просто случай, никакого ясновидения. Или, ты думаешь, я еще в Белгороде решил оставить гуляш?
— Конечно, нет. Это было не случайно. Это была неудача.
— Неудача? Свинство, черт побери! Со мной никогда такого не было!
Блондин улыбнулся и прислушался к дождю, который тихонько капал на плащ-палатку. Белгород — на самом деле уж совсем дело прошлое. Бои тогда закончились. Спокойный день. Они вместе с Эрнстом вечером выехали на ротных машинах, чтобы что-нибудь раздобыть. Должно было прибыть пополнение, новенькие, присланные прямиком из Лихтерфельде. И, как обычно, Эрнст оставил свою машину на холодном весеннем воздухе, а сам отправился в сарай. От сарая исходил запах, как от маминой кухни в воскресное утро. Каптенармус и два повара стояли перед огромным котлом. Один из них помешивал в нем поварешкой, пробовал и с наслаждением цокал языком. У Эрнста выпучились глаза, как при базедовой болезни, и слюнки потекли. Красно-коричневый, крупно резанный гуляш, в котором мяса было больше, чем соуса, до краев наполнял котел полевой кухни! Эрнст прикинул, по сколько котелков придется на человека, и завязал невинный разговор с каптенармусом, одновременно пустив в ход повадки опытного фуражира. Но, как уже говорилось, Эрнста знали все, и где он меньше всего мог поживиться, так это в собственной роте. Наконец, каптенармус рассвирепел, а повар замахал половником. Они с Эрнстом вынуждены были ретироваться почти бегом. Эрнст продолжал изыскивать способ, чтобы подобраться к Лукуллову мясному котлу. В том, что это не получилось у него с первого раза, была виновата его слава. Тут подошел дежурный унтер-офицер и отогнал их еще дальше. А когда они подошли к двери огуречного подвала, взорвалась первая бомба! Всего их было три. Последняя упала совсем близко, и Эрнст, еще ничего не подозревая, прошептал:
— Неужели по ним?
Когда стрекотание «швейной машинки», как солдаты называли русский разведывательный самолет, затихло вдалеке, они выбрались из укрытия. От сарая остались одни обломки, гуляш разлетелся в стороны. Они положили каптенармуса и обоих поваров у дороги, накрыв плащ-палатками. Снег был грязно-серый, словно каша. Начиналась оттепель. Эти трое были последними убитыми.
Блондин прошептал:
— Дерьмо.
— Что ты сказал?
— Ничего, я просто вспомнил про каптенармуса и поваров в Белгороде и то, как они лежали у дороги. У каптенармуса были финские ботинки, без носков, и между палаткой и ботинками виднелись желто-белые ноги. Он даже и не думал, что смерть так близка. Авиабомба! Бах — и все! В общем-то, хорошая смерть.
— Пали за Великую Германию! С поварешками в руках и с кусками гуляша в зубах.
Грозовой дождь сменился затяжным моросящим. Эрнст раскурил две новые сигареты. Блондин поблагодарил и сказал, как бы про себя:
— Ерунда какая-то. Перед наступлением мутит, а завтра, когда начнется, все как рукой снимет.
— Тогда на размышление времени не будет.
— Чем бы доказать, что тот, кто не может думать, в основном самый счастливый. Много ли таких?
Эрнст не ответил.
Они курили молча.
Дождь шел всю ночь.
День третий
4 июля 1943 года
Рано утром машины доставили боеприпасы и продовольствие. Дори улыбался во все лицо:
— Тра-ра-ра, тра-ра-ра, почта пришла! Цыпленок, один пакет специально для тебя!
Пакет с родины имел размеры коробки из-под обуви, серо-коричневый, из грубой почтовой бумаги, перевязан грубым шпагатом, на нем стоял обратный адрес его деда.
— Что там для нас? — Эрнст напряженно смотрел, как Блондин открывал упаковку. Древесная вата, газетная бумага, он взял письмо и, не читая, отложил в сторону. Серая оберточная бумага, сигареты и большой круглый кекс. Они посмотрели и рассмеялись. Дори провел себе согнутым указательным пальцем по губам.
— Как раз вовремя, к нашему завтраку!
Кекс был сухим и пах бумагой, но это был кекс, и его прислали из дома!
— Что нового, Дори?
Тот запивал кекс чаем, аккуратно и элегантно подбирая каждую крошку и искоса поглядывая на сигареты, присланные из дома.
— Действие начнется сегодня! Во второй половине дня! Мы — в резерве!
Блондин прислонился к вездеходу и распечатал письмо. Он пробежал глазами строчки, закурил сигарету и начал сначала. На этот раз медленно, слово за словом, предложение за предложением.
— Приготовиться!
Он сложил письмо, аккуратно спрятал его под маскировочную куртку, отрыгнул, затоптал окурок и оглянулся в поисках своего отделения. Ханс вытянутой рукой указывал место построения. Блондин по-охотничьи повесил карабин на плечо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});