Глава 8 КАИН
Она замирает, локоть в моей хватке тяжелеет. Смотрит перед собой, парализованный взгляд направлен в пол.
Я надеялся, изобретательница на меня глядеть будет.
Я надеялся, она сразу ощетинится и скажет что-то.
Я надеялся, мы контакт расширим, мы обоюдно делать что-то будем, взаимно.
А она даже не шевелится. Досада Альфы достигает пика, максимальной отметки. О которой я раньше и не знал. Это попросту невероятно, но внутри меня все холодеет, студеная волна одна за другой приливают и ледяные клещи под горлом плодятся. Невероятно, потому что мороз — это то, что Альфы испытывать не могут. Как и волки.
Все в эту долбанную неделю невероятно, будто мир вверх тормашками кто-то взялся перевернуть, и теперь мир беспрестанно пошатывается, чтобы новую позицию занять.
Омеги не реагируют на свои истинных Альф так, как она.
Она осчастливленной должна быть, взволнованной, но удовлетворенной. Она сама должна хотеть… любого сближения. Она в безопасности теперь. Полнейшей. Навсегда. Я точно знаю, видел другие пары, хоть и давно было. Может, что-то там у них наедине и с накладкой случалось, но Омеги точно не тряслись от дикого страха и точно неуважение к Альфе не проявляли.
Я ни хрена не понимаю, что здесь происходит.
— Я… Омега, я…
Слова друг с другом на выходе борются, поэтому ничего толкового не выдаю. Собрав волю в кулак, отсекаю грубости и собираюсь успокаивающее нечто сказать, но Яна руку опускает и локоть из моих пальцев выскальзывает. Я отпускаю ее. Млидонье, зачем?
Мягкой поступью она к подсобке направляется. И я за ней следую, прямо в притык иду, и мне дико холодно внутри, кровь в единую льдину, размером с айсберг, обращается и сейчас острыми краями мне остальное внутри порубит.
Я никогда не иду позади кого-то. Альфы… не передвигаются так. Это инстинкт, поэтому само собой обычно получается. А сейчас… инстинкт сам себя в сторону отодвинул. Нет слов описать, как чужероден и непонятен каждый шаг. Будто я ходить только научился.
На ящик, что лекари в импровизированный стул превратили, Яна со сдержанным вздохом усаживается.
Каждая мышца дергается у меня, не знал, что их столько, оказывается. Слишком малое помещение, заполненное чужими Альфами, а моя Омега — с осунувшимся лицом.
На месте одном стою, чтобы удержаться и не выкинуть нечто непоправимое. Другой приоритет сейчас. Другой. Но почему так морозно.
— Давайте с серьезного начнем, я легкий скан МИР-6 использую, вы с ним уже работали, Яна?
Она заторможенно кивает, и все ждут, когда она наконец-то выговорит то, что собирается.
— Разве… должна же быть конфиденциальность… врачебная? То есть, у пациента ведь есть право…
Ответное молчание болезненно для нее. Я знаю, что она как раз меня имеет в виду — практически выставляет вон меня — но сейчас не время для воспитания.
— Все есть. Они будут соблюдать конфиденциальность. Правильно говорю?
Главный лекарь расходится кивками, пока скан ей к руке крепит, выше локтя. Предельно аккуратно и осторожно, сойдет… на минуту или две. Важно, чтобы ничего другого он не трогал.
Показатели ее у нижних границ застыли, но в пределах нормы. Лекарь расспрашивает про рацион и физическую нагрузку. Она слишком сбивчиво отвечает, даже для нее.
Когда я потерял контроль над ситуацией?
Когда, спрашивается?
К другой стене прислоняюсь, обойдя заваленный коробками угол. Все напрягаются, и меня волновать реакции не должны — потому что никогда, проклятье, такое не волнует — но на Яну атмосфера худо влияет.
Когда-когда. А у меня не было контроля над этой ситуацией, оказывается.
— Все хорошо будет, — заявляет лекарь и даже наспех улыбается ей. — Я вам сейчас все напишу.
— Что напишешь? — не даю ему даже за таблет взятся.
— Нужно питание… улучшить, — уклончиво халат отзывается. — Все пропишем. Это усталость, стресс, перенапряжение. Обыденное дело.
Нет, паруга, когда моя Омега на пол валится — это не обыденное дело, это лично моя катастрофа. И он прекрасно знает об этом.
Ничего себе, у лекаря-Альфы есть лишние яйца. Тех, кто себя уважает, и я уважать готов. Он думает, что работу свою добросовестно выполняет.
Я ведь никто здесь, в этой подсобке. Никто ей. И вот тогда — с вихря этой мысли — начинается оно. Коробка моя кровяная, за легкими, многокамерная… чуть ход ускоряет. Объемнее сокращается, потому что… никто я ей тут.
— Впиши меня в ее карточку.
Яна вскидывает взгляд на меня, и морозные оковы чуть ослабевают.
— Впиши меня, как прямой контакт, туда, — продолжаю, четко выговаривая каждое слово, — я — ее Альфа.
Она растерянно наблюдает, как лекарь, видимо, карту обновляет. Млидонье, слава тебе, она не протестует.
И терпкой остротой яда понимание в слизи моих уставших мозгов растворяется. Она не протестует, потому что ослабла. Сдалась. А не потому что согласна.
Камень сердца снова оборот чуть нагоняет. Новый максимум.
Специалисты медотсека похвально быстро покидают подсобку. А Яна явно намеревается встать с коробки и выйти следом, даже взглядом меня еще раз не удостоив.
Преграждаю изобретательнице путь, без излишней прыти, но просто так, чтобы дальше не могла идти. Скашиваю наспех взгляд, она рукав блузки натягивает на ладонь. Смотрю в стену за ее спиной, когда уверенно произношу:
— Я хватанул лишнего там, в зале. Это неподобающее поведение. Отпусти это.
— Я и впрямь глупая, — тихо отвечает, и мы взглядами встречаемся, потому что никто из нас не выдерживает, — но я — не самовлюбленная. Не надо… не думай такого.