Однако в важных постановочных пунктах своей концепции расширения США Рузвельт стоит ниже современной ему науки. Он не дает анализа причин, вызвавших западную экспансию, ее движущих сил. Враждебность к политической традиции левого крыла американской буржуазии периода войны за независимость приводит Рузвельта к сознательному умалению роли демократических элементов в процессе освоения Запада. Следуя своему стереотипу, Т. Рузвельт напрямую связывает федерализм северо-восточных городов с идеологией фермерского Запада. Здесь желаемое переплетается с действительным. Враждебность олигархии городских богачей более демократическим штатам запада выпадает вовсе. Исходя из своих политических пристрастий, Рузвельт создает схему их «естественного» союза, опуская факты, искажая историческую действительность, свидетельствующую о более сложных взаимоотношениях этих элементов американского общества.
Еще на одну особенность мировоззрения Рузвельта, выраженную в его исторических сочинениях, следует указать. Это определенный налет расизма. В американском «плавильном тигле», полагал он, зародилась новая раса ― суровая, стойкая, гибкая, приспособленная к завоеванию необъятных просторов. Постоянная борьба с природой придала этой расе, основу которой составили англосаксы, новые ценные качества, из них Теодор Рузвельт особо выделяет индивидуализм, стремление всегда полагаться лишь на самого себя и в то же время понимание силы коллектива: только объединившись, могли поселенцы рассчитывать на победу в борьбе за выживание. Освоение Запада было испытанием на прочность, за этим должно последовать мировое возвышение Америки. Расизм сказывается в отношении к индейцам, которые выступают частью враждебного окружения, одной из сил жестокой природы. Их уничтожение подается роковой предопределенностью.
Типичным для буржуазной историографии того времени недостатком, ярко проявившимся в работе Рузвельта, было полное игнорирование экономических факторов в историческом процессе. На сотнях страниц автор в эпическом стиле располагает одно явление подле другого; он не делает даже попытки показать их взаимозависимость и взаимообусловленность, выяснить закономерности безграничного хаоса событий. Рузвельт не сумел проследить зарождение государственности, процесс образования штатов, проходящий специфически в каждом из них. Грандиозная общественная трансформация ― буржуазная революция в США ― в его изложении теряет свой социальный смысл.
Тем не менее исторические труды Рузвельта, особенно «Покорение Запада», сыграли важную роль в его жизни, способствуя его известности как одного из перспективных национальных политиков. Рузвельт выработал для себя определенную концепцию американской истории, у него сформировались собственные представления о росте американского государства, возникновении экспансии. Время оказалось крайне благоприятным для исторических сочинений Рузвельта. Американский капитализм уже создал огромную материальную базу, он вышел на первое место в мире по основным экономическим показателям. В надстройке буржуазного общества возник некий вакуум, который следовало заполнить идеями, соответствующими новой мощи. Труды Рузвельта находились в русле усиливающейся экспансионистской идеологии. Они представляют интерес именно как вехи формирования идеологии американского империализма, утверждающей предопределенность судьбы США в качестве мировой державы.
Сам Рузвельт, который возвеличивал суровых, сильных людей Запада, приобрел многие из описываемых им качеств. Он утвердился в мысли, что самое главное ― культ силы, иногда окрашенной благородством, но всегда подаваемой как основа характера ― культ «первоначальной», «естественной» грубой силы. Возвращаясь в конце 1886 года в Нью-Йорк, приближающийся к тридцатилетию Рузвельт вынес для себя уроки суровой борьбы за существование, уроки жизни, в которой лишь верный глаз да мертвая хватка открывали дорогу вперед.
Политическая арена Америки конца XIX века была весьма своеобразной. Посредственность президентов, усердно поставляемых стране республиканской партией, не подлежит сомнению. Даже самый восторженный из американских историков не нашел бы достаточно оснований для уважительных слов в адрес Гаррисона, Артура, Гарфильда, Хейса. Водораздел между демократами и республиканцами, всегда достаточно узкий, в эти годы стал особенно неубедительным. Если Белый дом большую часть последних десятилетий XIX века являлся республиканским поместьем (прорыв сделал лишьг. Кливленд), то в палате представителей в основном преобладали демократы. Одно время критерием партийной принадлежности пытались сделать отношение к внешнему тарифу (республиканцы выступали за тарифное ограждение национальной промышленности, демократы ― за дешевые импортные товары). Однако тарифный билль Вильсона 1894 года смял и это различие. Лишь хвала и хула давно минувших лет служили делу партийного разграничения. И если в экономическом смысле наблюдался бросок вперед, то в политическом развитии страны образовался тридцатилетний застой.
Конвенты отдельных штатов, некогда (при президенте Джексоне) рассматривавшиеся как шаг в развитии джефферсоновской демократии, теперь превратились в оплот политических боссов. Избираемый ими сенат США с большим основанием назывался клубом миллионеров. Судебная система стала в эти годы особенно реакционным органом, образовавшим глухую защиту частных интересов. Рабочие союзы страдали прежде всего от решений судов, прямо отражавших волю противоположного социального полюса. Эти решения повсеместно нарушали базовые буржуазные права, записанные в Билле о правах, прежде всего право собраний, свободы слова и право на обычный судебный процесс.
В 1888 годуг. Кливленд попытался удержать за собой Белый дом еще на один срок. Его «коньком» было «справедливое законодательство». Представлявший его демократическому конвенту в Сент-Луисе оратор заявил, что главной заботой Кливленда в следующие четыре года будет «реформа, ревизия, сокращение национального налогового законодательства». Прозвучало обещание, что «привилегированный класс», который «создает законы, соответствующие своим собственным интересам», отныне будет принужден «делать взносы для удовлетворения потребностей жизни каждого мужчины, женщины и ребенка в стране». Взрыв воодушевления сделал голосование ненужным, иг. Кливленд был выдвинут конвентом единогласно через час и пятнадцать минут после начала заседания. На этот раз рычагом «достижения справедливости» должно было стать снижение налогового бремени. В платформе демократов говорилось, что неимоверно высокие налоги «обогащают немногих, которые объединились и грабят большинство наших граждан, лишая их преимуществ естественной конкуренции».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});