Читать интересную книгу Гостиница тринадцати повешенных - Анри де Кок

Граф де Шале воодушевился, и это воодушевление придало еще больше очарования его красивому лицу.

– Почему вы меня больше не любите, Анри? – прошептала Татьяна. – Почему не хотите меня любить?

И так как он вновь пожал плечами и уже готов был произнести очередную дерзость, которые бросают высокомерные сердца, она поспешила продолжить:

– Выслушайте меня, умоляю! Ах! Боже мой! Я понимаю, как с моей стороны нелепо настаивать после того, что вы мне сейчас сказали! Вы меня больше не любите… потому что никогда не любили, вот и все; и все вопросы, стремящиеся получить какой-то другой ответ, совершенно излишни! Но дело-то в том, что я вас все еще люблю. Ох! Люблю еще больше, чем когда-либо. Прошу же вас, если не из любви, то хотя бы из сострадания, пощадите меня! Я требую от вас так немного… даже очень, очень мало… но для меня это будет хоть что-то. Навещайте меня хоть раз в неделю… хоть в две недели раз… дарите, жертвуйте мне хотя бы полчаса, и это поможет мне влачить мои дни. Я нарочно купила этот дом в самой отдаленной части города. Никто об этом ничего никогда не узнает… Никто, слышите!.. Анри! Что стоит для вас полчаса в две недели – а для меня эти тридцать минуть будут целительным бальзамом! Анри… смягчитесь под моими мольбами. Вы мне рассказывали о других женщинах, которые были вашими любовницами. Но я не такая, как другие! Вы были моей первой, вы же останетесь и моей последней любовью! Ох! Не смейтесь! Если бы вы только знали, как мне больно видеть эту злую улыбку, которой вы пожалели бы меня!.. Дайте же мне вашу руку, как залог вашего согласия на мою просьбу, и я вас не задержу более. Через две недели мы вновь увидимся, не правда ли? Вы придете сами, по доброй воле, и скажете: «Здравствуй, Татьяна… я тебя не забыл!» Согласны? Решено?

Упав на колени и конвульсивно прижав руку графа к своей груди, Татьяна стояла, устремив на него свои большие черные глаза, в томительном ожидании.

Гранитная скала растаяла бы от ее огненного взгляда и пламенного дыхания.

Однако граф де Шале остался холоден и бесчувствен.

– Уж не намерены ли вы вскорости дебютировать в Бургундском театре, моя дорогая? – сказал он наконец. – Честное слово, вы могли бы иметь успех в какой-нибудь мифологической пьесе… в роли Ариадны[10], например.

Татьяна задрожала и побледнела. Она выпустила руку графа и медленно приподнялась.

– Вы ошибаетесь, господин граф, – сказала она. – Не в роли Ариадны я собираюсь дебютировать, а в роли эринии Мегеры[11].

– Ах! Мегеры… сестры Тизифоны и Алекты, кажется? И каково же амплуа этого милого божества?

– Умерщвлять насильственным и неожиданным образом.

– Точно-точно… припоминаю. Что ж! Посмотрим, дорогая Мегера, как-то у вас получится убивать? Но поспешим, если вы против.

Шале обнажил шпагу.

– О, я не так нетерпелива, как вы полагаете, монсеньор, – возразила Татьяна, в свою очередь, насмешливо. – Вы сейчас в моей власти… и прежде чем запечатлеть на вашем мертвом челе поцелуй ненависти, я хочу еще запечатлеть на нем последний мой поцелуй любви.

– Вот как!

Граф бросился за русской, которая направилась к двери, но сколь быстро ни двигался, настичь ее так и не успел. Она исчезла, захлопнув за собой дверь.

– Что бы это значило? – прошептал граф. Он подошел к другой двери, напротив, но и та оказалась запертой.

– Ну и дела, – продолжил молодой дворянин. – Так я попал в мышеловку! Однако же кошка, по-видимому, не намерена сейчас меня съедать. Пока что она угрожает мне только последним поцелуем любви. Черт возьми! Как это вы, госпожа эриния, ухитритесь поцеловать меня насильно? Ха-ха-ха! Пюилоран и Рошфор умрут со смеху, когда я расскажу им эту историю. Но что же это за запах, однако? Очень приятный, конечно, но немного тошнотворный! Ого-го! Теперь понимаю, что это значит! Это одна из ее колдовских штук! А, проклятая! Похоже, она хочет меня опьянить! Но этого не будет! Нет, не будет!

С той самой секунды, как Татьяна вышла, гостиная начала наполняться странным ароматом, в котором, как уже сказал Шале, не было ничего не приятного для обоняния, – напротив, он был благоуханным, бальзамическим. Мало-помалу, тем не менее этот запах распространялся в атмосфере, затрудняя дыхание. Пожелай мы блеснуть ученостью, бы сказали то, что воздух в комнате разрежался, уступая место газам, вызывающим гематоз легких, что в определенный момент должно было привести к асфиксии.

Догадавшись об этом, граф кинулся к окну с намерением отворить его.

Но, раздвинув тяжелые гардины, он испустил крик отчаяния: ставни окон были наглухо забиты. Вместе с тем он чувствовал какую-то слабость. Силы его оставляли, ноги подкашивались, голова тяжелела, в глазах мутилось, он уже с трудом понимал, что творится вокруг.

Он попытался оторвать ставню, но рука его только скользнула по ней, и он упал на пол, произнося коснеющим языком страшные проклятия.

Тотчас же двери и окна отворились и потоки свежего воздуха, хлынувшего со всех сторон в гостиную, вытеснили те миазмы, в которых таилась смерть.

Появилась Татьяна. Подбежав к лежащему на полу графу, она упала перед ним на колени и приложилась горячими губами к его холодному лбу.

– Он сам этого пожелал! – прошептала она и глубоко вздохнула. – Любовница во мне умерла, остался лишь враг твой… Прощай навсегда, мой возлюбленный, но до свидания, моя жертва!

* * *

Несколькими секундами позднее пришедший в себя, но все еще не способный восстановить в памяти события этого вечера, Анри де Шале обнаружил, что лежит на носилках, которые несут те же самые люди, что доставили его в дом русской.

Глава IX

О том, какой странный прием оказала госпожа де Ла Пивардьер своему мужу и как Паскаль Симеони нашел дуэль там, где рассчитывал найти ужин

Вернувшись немного назад, мы встретим нашего приятеля Паскаля Симеони у ворот Сен-Дени, вступающего в Париж в сопровождении слуги Жана Фише и сеньора Антенора де Ла Пивардьера.

Было около пяти вечера. Как видно, наши путешественники не отдыхали дорогой с самого выезда из той хижины, где они встретились с женщиной в маске.

Кстати, скажем слова два в похвалу Антенору де Ла Пивардьеру, прибавив к его храбрости еще и другое качество, а именно – сдержанность. Даже не обладая глубокой проницательностью, Ла Пивардьер тем не менее не мог не сделать про себя определенные выводы касательно совсем не галантного поведения в этой авантюре Паскаля Симеони и, движимый любопытством, естественно, хотел расспросить своего спутника о причинах, которые заставили того настоять на том, чтобы иностранка сняла маску.

Ничего подобного, однако, он не сделал. Вскочив на лошадь, он продолжал путь, галопируя, как и прежде, рядом с Паскалем Симеони, и не задал тому ни одного вопроса, не подал ни единого намека по поводу только что разыгравшейся перед ним маленькой драмы.

И это возместилось ему сторицей, как мы увидим позднее, – любая добродетель рано или поздно вознаграждается.

Как мы уже сказали, часов около пяти вечера наши путешественники въехали в Париж. В городе они пустили лошадей иноходью, чтобы удобнее было разговаривать.

– Господин де Ла Пивардьер, – промолвил вдруг Паскаль, – скажите, пожалуйста, если это только возможно, куда вы теперь направляетесь?

– В этом нет никакой тайны, дорогой сударь, я еду на улицу Сен-Дени и рассчитываю, что и вы поедете туда вместе со мной.

– Зачем это?

– Но для того, черт побери, чтобы доставить мне честь и удовольствие угостить вас ужином!

– Так вы там живете?

– Точно так… или, вернее сказать, там живет моя жена.

– Ваша жена! Так вы женаты?

– Женат ли я? Еще как женат! Не многие во Франции женаты так, как я! Ха-ха-ха!

Господин де Ла Пивардьер рассмеялся каким-то странным смехом. Паскаль Симеони, не понимая шутки спутника, молчал.

– Значит, решено, дорогой сударь, – мы ужинаем вместе, – продолжил Ла Пивардьер. – Но если же, случайно, вам негде остановиться в Париже, то знайте, что мой дом… или дом моей жены, весь к вашим услугам. А то в гостинице и дорого все, и неудобно. Я же могу предложить вам прекрасную, теплую комнату, удобное помещение для господина Жана Фише и хорошую конюшню для лошадей. Кроме того, вы встретите самый радушный прием. Возможно, моя почтенная супруга и нахмурится немного, увидев столь неожиданных сотрапезников, но вы не обращайте на это никакого внимания, слышите! Характером она напоминает немножко кислое яблоко, но я умею превращать ее в сладчайший мед. Да вы сами увидите! Ну-с, что вы думаете о моем предложении, дорогой господин Симеони?

– Я думаю, добрейший господин де Ла Пивардьер, что могу принять ваше столь радушное предложение, тем более что вы обладаете еще и другим сокровищем, для меня бесценным – умением молчать, когда говорить нет нужды. Впрочем, я соглашусь поселиться у вас лишь с тем условием, чтобы ваше гостеприимство не только не было вам в тягость, но, напротив, принесло вам пользу.