— Но все было совсем не так! Она сказала, что лучше посмотрит, как мы катаемся.
— Потому что, выражаясь вашими словами, почувствовала себя третьим колесом.
Проницательный взгляд серых глаз снова заставил его онеметь.
— О нет!
— О да! — прорычал Тим. — Пусть ей всего тринадцать, но она не дурочка. Она чувствует, когда другим нет до нее дела.
— Вы несправедливы и знаете это, — запротестовала Лилиан.
— Я знаю только одно: сейчас она выплакивает глаза из-за того что так называемая подруга бросила ее, и даже еще хуже — увела у нее дядю, который, по глубокому убеждению Стеф, для меня совершенно необъяснимому, зажигает на небе луну.
— Зажигает луну? Что вы имеете в виду?
— Она сотворила из него кумира. Что бы ни сделал Виктор, в ее глазах он всегда будет прав. — Тим остановился и в отчаянии помотал головой. — Не имеет значения! Я только хочу сказать, что, если вы не просто сотрясали воздух, называя себя ее подругой, пришло время доказать это. — Они уже подходили к дому, а Тим так и не изложил суть дела. — Послушайте, Стеф несчастна. Она ужасно не уверена в себе, считает себя глупой и некрасивой. А я, похоже, не в состоянии ее переубедить. Поэтому прошу вашей помощи.
— Вы хотите, чтобы я… вмешалась?
— Да! — выпалил он, злясь на то, что Лилиан заставила его произнести это вслух. — Я разрешаю вам вмешаться — но только на этот раз.
Она могла бы упиваться его замешательством, заставить заискивать перед ней. Но к ее чести; Лилиан пренебрегла этим удовольствием.
— Чем я могу помочь?
— Я пригласил Стеф сегодня пообедать с нами в главном корпусе и думаю, ей хотелось бы пойти, но она восприняла это без энтузиазма, поскольку ей нечего надеть.
— У нее действительно ничего нет?
— Ничего нарядного. — Тим почесал затылок, пытаясь припомнить, когда последний раз видел Стеф в красивом платье. — Думаю, у нее есть только та праздничная одежда, которую покупала мать. Но, наверное, она уже выросла из нее.
Выражение лица Лилиан не изменилось, но ее взгляд был красноречивее обвинений: «Что же ты за отец, если не позаботился о выходной одежде для ребенка?»
— Да, это не годится, — сказала она наконец.
Тим сник.
— Ладно, я понял: вы не можете превратить свиное ухо в шелковую сумочку. Простите, что даже заговорил об этом. Может быть, Стеф и в самом деле не хочется идти на обед.
— Перестаньте! — нахмурилась Лилиан. — Как вы можете называть свою дочь свиньей?
— Я ЭТОГО не делал. Я имел в виду, что вы не можете сотворить чуда. Феи со своими волшебными подарками существуют только в сказках.
— Зато я мастер иллюзии, Тимоти, разве вы не знали об этом? И я с удовольствием займусь ее преображением.
Тим не совсем понял, при чем здесь иллюзия, да и не стремился это выяснить.
— Хотите сказать, что поможете?
Лилиан улыбнулась, и Тиму захотелось отвести взгляд, но он не смог. Ее улыбка затмевала солнце и звезды. Она освещала все, на что была обращена, включая и его. Делала более сносным сегодняшний день и давала надежду на завтрашний. Заставляла вновь поверить в мечты, которые он, казалось, давно похоронил.
— Я с удовольствием… вмешаюсь.
— У меня есть еще полчаса. Этого времени будет достаточно?
— Нет. Но вашего присутствия и не потребуется. Это чудо я намерена сотворить сама.
— Спасибо. — Тим взял ее руку и тут же поспешно отпустил. Не стоит прикасаться к ней. Он уже понял это. Но живое, красивое лицо сердечком искушало, заставляло идти на риск, которого обычно Тим старался избегать. Он откашлялся.
— Я ваш должник.
— Вы ничего мне не должны, — сказала она, перестав улыбаться. Ее губы как-то печально обмякли. — Но может быть, если вам понравится, как будет выглядеть сегодня вечером Стефани, вы забудете, что я показалась вам костью в горле в день моего приезда, и мы сможем вернуться к пустой странице.
— Вы опять коверкаете язык, но я уже научился вас понимать. Дайте моей маленькой Золушке почувствовать себя особенной хотя бы на один вечер… Вы понимаете, что я имею в виду? — «Такой же особенной, как и вы», — хотел он сказать, но не рискнул, эти слова выдали бы слишком многое. Тим снова прочистил горло: — Сделайте это, и мы начнем с чистого листа.
Она посмотрела на него долгим, понимающим взглядом, и Тим почувствовал, что краснеет. Безошибочный инстинкт подсказал Лилиан, о чем он думает. Когда она заговорила, ее голос, всегда такой вкрадчивый, с придыханием, пленил его совсем иным звучанием.
— Если вы имели в виду то, что показалось мне, я польщена, Тимоти.
На какой-то безумный миг у него закружилась голова, и Тим вдруг понял, что слишком близко склонился к прелестному лицу, к этим губам. Зачарованный ее красотой, ее голосом, он готов был ступить на зыбкую почву, протянуть руки только для того, чтобы ухватить пустоту.
Но здравый смысл возобладал, и его охватила паника. Разве Лилиан сама несколько минут назад не призналась в том, что она — мастер иллюзии, неуловимой, как мечта? Он ничего для нее не значит, как и она для него. Ничего! Она — последняя женщина на земле, в которую он позволил бы себе влюбиться.
— Дело не сделано, — грубовато сказал Тим и отвернулся. — Вам еще только предстоит выполнить вашу часть сделки.
Лилиан распахнула дверцу шкафа в гардеробной, обозрела его содержимое и вздохнула. В ее доме в Лозанне так много вещей, которые подошли бы Стефани. Если бы она только знала!
Но Тимоти сказал: «Дайте моей маленькой Золушке почувствовать себя особенной», посмотрев на нее взглядом, каким смотрят любовники, и Лилиан готова была перевернуть небо и землю, лишь бы не разочаровать его. Перебрав с десяток нарядов, она остановилась на одном, затем стянула с себя одежду и направилась в душ…
Лилиан разглаживала на ноге шелковый чулок, когда позвонил Тим.
— Я хочу прийти в главный корпус пораньше, чтобы поприветствовать гостей. Вы готовы?
О Боже! Ей еще нужно высушить волосы, не говоря уж о том, чтобы привести в порядок лицо. Что же касается Стефани, та все еще лежит на диване в гостиной с ватными тампонами, пропитанными талой водой, на глазах, чтобы устранить последствия слез, и с расставленными пальцами, на ногтях которых сохнет едва заметный нежно-розовый лак.
— Не совсем, Тимоти, — сказала она, явно преуменьшив серьезность ситуации.
— Вас не смутит то, что придется идти без сопровождающего?
— Ничуть, — сказала она. — А Стефани имеет право на небольшое опоздание по случаю первого выхода в свет.
Но они задержались дольше, чем предполагала Лилиан. Гонг, извещавший о начале обеда, зазвонил как раз тогда, когда они входили в общую гостиную. Все головы как по команде повернулись в их сторону. На одних лицах читалось сдержанное любопытство, другие оставались равнодушными — и только на одном, принадлежавшем Тимоти Эвансу, было написано глубокое потрясение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});