Читать интересную книгу Ящик Пандоры - Марина Юденич

— Да, спрашивай. Собственно, я могу сразу ответить на твой вопрос. Почему, да? Почему я это сделал?

— Ну, разумеется.

— Потому что, черт побери! Ты, психолог хренов, неужели не заметила, что за год с небольшим она рядом с тобой превратилась в точную твою копию?

— В каком, прости, смысле?

Изумлению Ванды не было предела. Ей часто говорили, что Танька стремится во всем подражать ей, да, собственно, она заметила это первой и именно в силу этого обстоятельства (чего уж тут кривить душою перед собой, любимой?) впервые взглянула на Таньку с симпатией. Потом это обстоятельство начало несколько раздражать ее и, возможно, пало первой каплей на дно чаши ее терпения, в итоге переполненной пролитием совсем других потоков. Сейчас Ванда вдруг вспомнила случай, со смехом рассказанный ей одним из приятелей, — тогда она рассмеялась в ответ, но в душе испытала раздражение, граничащее с откровенной злостью. Хотя случай и на самом деле был пустяковый. Большой компанией они допоздна засиделись в ресторане, и к разъезду, как всегда, все стали вызывать свои машины и тесниться у выхода, одновременно пропуская друг друга и друг другу же мешая. Та же чехарда происходила и среди водителей, норовивших первыми посадить именно своего пассажира, но при этом не обидеть хорошо знакомого коллегу и — упаси Боже! — не задеть чужую машину. Ванде эта сутолока была хорошо известна, потому не спеша, с толком и расстановкой она приводила себя в порядок в дамской комнате, кому-то звонила и договаривалась о встречах на завтра — словом, с пользой для дела тянула время. Танька же, напротив, обожая находиться в гуще событий, первой выпорхнула на крыльцо ресторана и, зная привычку Ванды появляться позже всех, сейчас с упоением играла ее роль. Она величественно обвела взглядом стадо неуклюжих лимузинов и царственно поинтересовалась у присутствующих:

— Ну и где же моя машина? — Ударение, разумеется, расчетливо сделано было на слове «моя».

Такая вот случилась однажды почти смешная история, и Ванда именно теперь вспомнила ее отчего- то, услышав от бывшего мужа, в сущности, то же, что явило собой это маленькое смешное происшествие, только принявшее размеры большой и глупой шутки. А вернее, глупости. Его глупости, Виктора Подгорного. Ванда почти разохчилась:

— Прости, я задала вопрос некорректный, и я его снимаю. И заметь, я также не задаю тебе естественного в этой ситуации вопроса: неужели ты, с твоим цепким аналитическим умом, бульдожьей хваткой и стальными нервами… Что там у тебя еще от роботообразных? Не припоминаю, но и этого достаточно. Неужели ты не разглядел суррогата?

— Разглядел, конечно. Вернее, что там было разглядывать? Все происходило на моих глазах. Но понимаешь…

— Нет, не понимаю…

— Погоди. Дай мне все же договорить. Понимаешь, тебя не было, тебя уже совсем не было. И не будет, я это — понял. А мне было нужно, то есть нужна…

— Ничего, ничего, ты в падежах не очень-то напрягайся… Какая, в сущности, разница…

— Не иронизируй, прошу тебя. Да. Было нужно, чтобы была ты. Тебя не было. А она вдруг, понимаешь, появилась сама и… и она оказалась так на тебя похожа! С ума сойти!

— Ты и сбрендил, это очевидно.

— Вероятно. Но она и сейчас… можешь сама убедиться, даже прошу тебя об этом…

— И в чем же сходство?

— Да во всем!

— Ну спасибо тебе, родной, вот обласкал так обласкал…

— Нет, погоди. Только сначала, конечно, вроде как издали, но — абсолютное. Она красится так же, как ты, одевается — один в один, она копирует твои интонации, варит твой кофе, а главное… Знаешь, что главное?

— Знаю, она слушает.

— Да! Как она слушает! Почти как ты. Правда, потом… Знаешь, говорить она так и не научилась, поэтому больше цитирует…

— Кого?

— Господи, да кого же еще — тебя.

— А… значит — былое и думы.

— Почему — былое? Она в Интернете заказала кому-то, и ей подбирают все последние твои работы, и на лекции твои она иногда ходит, когда у тебя народу побольше, а его всегда много. Она же учиться пошла, на психфак. Правда, какое-то левое, платное, что ли, отделение, ты там не читаешь.

— Это точно. И что же ты, выходит, приспособился?

— Нет. Я — нет. И тут-то все началось… Я, понимаешь, при ней как бы от тебя отвык…

— Еще как понимаю. Сволочная такая у тебя получилась комбинация. Взял копию вместо подлинника, присмотрелся внимательно, понял — нет, не то. И отправился с чистыми, незапятнанными прошлыми ошибками и страданиями душой и памятью в новое поисково-спасательное плавание. Так, любимый?

— Ну, так.

— Так чего же ты, миленький мой, теперь хочешь? Баба-то решила, что всерьез если не в науке, то на кухне мною стала, и, стало быть, свою программу- минимум выполнила, а когда пришло ей время спокойно, не заботясь о хлебе насущном, приступить к программе-максимум — то есть стать Вандой Василевской и на другом поприще, тут ты решил сбросить ее с первой ступени. Да она тебя теперь отравит ничтоже сумняшеся, будь уверен, у нее впереди маячат мои лавры и все, что к ним прилагается, а тут ты со своими Ирками… Прости, о покойниках — плохо нельзя. Виновата.

— Да-а… Ты не меняешься, Ванда. Бог с ней, с Иришей, чистая была душа… А вот ты…

— Что — я?

— Самомнение, как десять лет назад.

— Гораздо круче. И знаешь почему? Потому что я сейчас раз в сто лучше, чем тогда.

— Вижу.

— Да ничего ты не видишь. Хотя внешность сегодня зрелая женщина с определенным достатком организует себе такую, какую именно ей и необходимо иметь. Она теперь точно знает, что ей можно, а чего нельзя категорически, несмотря ни на какие моды. Да ей, собственно, плевать теперь с высокой колокольни на все и всяческие моды, потому что они пишутся и делаются с нее и для нее. Возможности ее практически безграничны. Но я не о внешнем обличье, хотя своим сегодня довольна более, чем двадцать лет назад.

— Да уж…

— Помолчи уж. Я не о том. Я о том, что у нее, или у меня, или у такой, как я, теперь в голове и на сердце, как раньше цыганки у вокзалов говорили. Теперь я, ученая и знаменитая, говорю, каково состояние ее психики. А оно у нее такое, какое она сама себе, если не дура, организовала. Оно же, в свою очередь, организует ей все прочие составляющие ее счастья или несчастья. Это уж как она расстаралась. Тут тебе и настроение, и восприятие себя во внешнем мире и внешнего мира в себе, и оценка собственной успешности, и… Впрочем, бесплатно я не консультирую, а платить мне, чует мое вещее сердце, ты не собираешься, потому вернемся к нашим баранам. Кто наш баран на данный момент?

— Я.

— Уже хорошо.

— Чего хорошего?

— А чего плохого? Девчушку твою, конечно, жаль. Что бы ты там ни бормотал про чистую душу, ты ее, подонок, и загубил, если это, конечно, не случайное совпадение, что маловероятно. Если же это действительно Танькиных рук дело, что ж, будем работать. Но, во-первых, тебе это обойдется недешево, имей в виду, я благотворительностью занимаюсь в иных местах. И второе — все вопросы с так называемыми правоохранительными органами изволь решить сам. Разумеется, если они быстро вычислят ее и упрячут за решетку, работать мне будет сложнее, но тоже возможно.

— Ты докажешь, что она была невменяема?

— Не знаю. Если она была невменяема — докажу, если не была — лгать никому не стану, из болезненного состояния ее выведу, в том смысле, что больше она никого убивать не будет, но уж как ты решишь вопрос с правосудием — меня не касается. Это ясно?

— Ясно. Все ясно, и все меня устраивает. Я думаю, пока они до нее не доберутся, они будут разрабатывать этого… — Виктор брезгливо ткнул пальцем в конверт. — А ты пока поработай с ней, умоляю.

— Да, они, конечно, первым делом займутся этим человеком. Кстати, ты обещал мне все материалы, которые наработали по нему ваши, с позволения сказать, аналитики.

— Конечно, конечно, но зачем тебе?

— Просто интересно профессионально, и потом, я бы не стала так уж совсем сбрасывать его со счетов, он может еще дать о себе знать. Но это так, к слову. Теперь о деле. Ты говорил, что она последнее время говорила обо мне?

— Да. Понимаешь, последнее время мы ссорились особенно сильно, прямо до драк. Это даже независимо от Ирины. Она везде видела подвох, измену и коварство. Мое, разумеется. И вдруг во время очередного скандала начала рыдать, рыдать у меня над душой, а потом вдруг говорит: «Только Ванда может мне помочь. Теперь я гораздо больше понимаю, только она». Я, помнится, сказал ей тогда: «Господи, хоть Ванду-то оставь в покое…» А она при этом, знаешь, даже рыдать перестала: «Нет, ты не понимаешь. Мне нужен специалист ее класса. Я к ней пойду на прием. Официально. Я ее знаю — если приду на прием, она не выгонит».

«И ведь не выгнала бы, — с раздражением подумала Ванда. — Черт побери, ведь действительно бы не выгнала. Все же она хорошо меня изучила». Вслух же она поторопила Виктора с продолжением истории.